С точки зрения вечности

Жива память ли об Олесе Гончаре? В частности в Днепре, где он родился и где национальный университет носит его имя? «В декабре 1946 года он был зачислен студентом четвертого курса университета. И учился на протяжении года. У него есть запись в дневниках этого периода: «Сдал последний экзамен. Все пятерочки. Еще осталось защитить диплом». Он его защитил, а тогда его оставили стажером на кафедре украинской литературы, это был короткий период, после этого его пригласили в Киев. Но за этот период он успел написать первую книгу «Знаменосцев» — «Альпы», — рассказывает «Дню» доктор филологических наук, профессор Днепровского национального университета имени Олеся Гончара Нинель ЗАВЕРТАЛЮК, которая работает в вузе с 1965 года. — А первая в Украине научная конференция, посвященная творчеству Олеся Гончара, состоялась именно в Днепропетровском университете в 1964 году. И он на ней был». К сожалению, когда развернулась безосновательная критика его творчества, в ней принимал участие один из преподавателей вуза в Днепре. Но Олесь Терентьевич не обижался на родной университет, говорит Нинель Ивановна.

«Мы чтим его память, — наше постоянное уважение и внимание  — всегда на стороне Олеся Терентьевича». И  этому есть немало доказательств. Небольшой музей в Ломовке, где родился писатель (этот факт уточнен недавно, напомнил «Дню» известный днепровский краевед Николай Чабан), опекал университет, в самом вузе есть специальная аудитория имени академика Олеся Гончара, и все, кто там бывает, говорят, что это настоящий музей. На одном из корпусов установлен барельеф писателя, изданы книги страниц истории, где освещена вся связь художника с университетом, постоянно проводятся Гончаровские дни и Гончаровские чтения. «Мне очень интересно на них бывать: когда я слышу, что говорят студенты, меня радует их понимание и отношение к творчеству писателя и к нему как к такой необычной личности. Это хороший пример уважения», — делится пани профессор. И также радуется, что и в Национальном ТУ «Днепровская политехника» уже много лет работает Центр культуры украинского языка имени Олеся Гончара, где так же традиционно и на высоком уровне проводят Гончаровские чтения и конференции, в обоих заведениях сохраняется и связь с близкими писателя — его женой и племянницей.

За десять дней до смерти Олесь Терентьевич ночью (об этом свидетельствует дневниковая запись от 4 июля 1995 г.) стал рассматривать фото родителей. Отец, только вернувшийся с фронтов Первой мировой. Мать. Сестра Шура. «Меня еще на свете нет ...». И о родителях: «О чем они думают оба?»

«Я почему-то не любил слово «сирота»!

Значит, уже на связь с родителями выходил, их душами. Мать умерла в 27 лет, маленькому Саше (Олесем он стал позже) было только два года. Материнский образ запечатлелся в душе иконой, где прописаны детали, но схвачена самая суть.

Сашу отправили к бабушке на Полтавщину, в село Сухое (там теперь музей Олеся Гончара), где он и вырос. А от родителей — только одно-единственное фото и осталось. Его и рассматривает Гончар, стоя на пороге смерти. От фото — положительная энергетика, в которой, возможно, уже был поезд или проезд — медленно-медленно открывавший проход, тоннель в очень далекий, который, впрочем, соединен с от этим, что под солнцем, под мерцающими звездами, пока нашими.

«В полтавской Сухой сердобольные сельские тетушки жалели меня («Татьянин сынок!»), сочувственно называли сиротой, но я почему-то не любил слово «сирота»! Да, жизнь была суровой, но не потому ли все и перелилось в такую пламенную, такую одержимую любовь к Украине?!»

Это, повторяю, записывалось за несколько дней до ухода. Не чувствовал себя сиротой, не поддавался на этот — казалось бы очевиденный — социальный статус. Вот эта дневниковая запись открывает небанальную констатацию: маленький Олесь Гончар был искупан в купели семейной любви, в основном по материнской линии (оттуда и фамилия Гончар, а не отцовская Биличенко), в купели, которая одарила его действительно одержимой любовью к Украине. Вообще, вся жизнь Олеся Гончара — жесткий сериал, когда каждый раз падал с жизненных небес в крутое пике, и какая-то невидимая рука спасала его...

6 июля 1995-го писатель оказался в реанимационной палате. Для него это было чем-то уже довольно привычным — сколько тех шрамов на сердце и сосудах, не перечесть. Жена Валентина (Валентина Даниловна, слава Богу, остается с нами), врачи не раз спасали Гончара. Только на этот раз все выглядело серьезнее. В дневнике появляется запись, большинство которого автор зачеркнул — почему-то не хотел, чтобы это когда-то было прочитано. А осталось следующее: «Кроме всего, начали вимордовувать ноги, особенно ночью, даже во время капельницы, врачи не могут установить причину, установить диагноз. А я знаю, вижу...»

«От войны лекарств нет!»

«А я знаю, вижу, стоим по грудь в траншеях, в ледяной воде. Потому ни болезни, ни простуды, ни сталь не брали нас тогда [...] Потому что это была молодость, через 50 лет напомнит, будет отзываться по ночам».

И заключительная дневниковая ремарка: «От войны лекарств нет! От войны нет лекарств»

А последняя запись, за 5 дней до смерти, о другой войне — как под давлением партийного ЦК (от него, председателя писательской Союза, требовали поддержки репрессий, совершавшихся на рубеже 1960—1970-х, а он на это не соглашался) вынужден был уйти из той Союза: «иначе ЦК съело бы!».

Цену войны Олесь Гончар знал. Полтора года в немецком плену, в частности в харьковской тюрьме на Холодной горе, где военнопленные гибли ежедневно десятками. А он уцелел. Чтобы потом пройти фронтовыми дорогами, в Чехию и Словакию. Чтобы после войны на неправдоподобной исторической скорости стать одним из лидеров украинского литературного процесса. Потом и председателем Союза писателей. В котором было столько слуг и приспособленцев, но были и другие ...

«И что бы там ни говорили, — записал Олесь Гончар 15 ноября 1993 г. — а мое поколение отстояло вахту добросовестно — и в бурю, и в снег. По-прежнему — поколение Довженко, Яновского ... как и позже — Симоненка и Григора (Григора Тютюнника.— С.Т.). Настал черед новых». Новые, правда, не раз ставили под сомнение правдивость подобных констатаций: мол, побеждал инстинкт приспособленчества. Побеждал, но, к счастью, не всегда и не у всех. Хотя иногда так хочется загрести всех одним размашистым «инструментом» ...

Во второй половине 1960-х руководителя писательского союза Гончара ЦК настойчиво склоняли к поддержке репрессий против украинских интеллектуалов. Не только же писатель — член того ЦК! Не поддаваться тому безумному и постоянному давлению было сложно, но не поддавался. «Был на разговоре у Шелеста (тогдашний первый секретарь ЦК.— С.Т.) [...] Разговор тяжелый. Как с бетоном. Но высказал все, что накипело. И за всех — и за старых, и за молодых. Теперь ждать — с какой стороны будет мстительный и злобный удар» (Дневник, 29 января 1966).

Два месяца спустя: «Расправа не заставила долго ждать. Она уже совершена. С сегодняшнего дня я уже не член ЦК. Выступлением против репрессий навлек репрессии на себя [...] Но другого выхода у меня не было. Пусть уже, чем жить с розтоптанной совестью». И — «может это и приблизит меня к тому, что является самым дорогим, к положению свободного художника?»

Приблизило — через два года появился роман «Собор», против которого власть повела целую войну. Говорят, горячие головы в том ЦК даже предлагали посадить писателя в каталажку. Ну, конечно, такой номер бы не прошел, сталинские все же времена ... Хотя это же тогда, в 68-м, и обозначился поворот к сталинщине. Погибельный, в итоге, для власти, но это выяснится уже через два десятилетия.

«И снова спокойно ...»

С такой желанной, такой вожделенной Украинской независимостью пришли и другие проблемы. В частности, переоценка наследия украинской советской литературы. Олесь Гончар так же попал под волну критики и обвинений. Переживал болезненно, хотя и понимал: на рубеже эпох по-другому не бывает.

Когда-то в те же 60-е, будучи председателем Союза, поддерживал новое поколение, то самое под названием «шестидесятники». Маленький эпизод. 1965 г., Гончар с женой везут молодого поэта Ивана Драча, так же с женой Марией, на его родину — в село Телиженцы. Знакомится с родителями, с селом, с тем миром, который породил Поэта. Согласитесь, не очень традиционное поведение для руководителя (а тогда председатель союза  это была генеральская должность). Потому Гончар понимал: это поколение нужно поддерживать. И потому, что талантливые, и потому, что они— будущее Украины.

А теперь вспомним, кто и что были колыбелью Народного руха, который сыграл решающую роль в борьбе за нашу общую независимость на рубеже 1980—1990-х? Союз писателей. Так что именно Олесь Гончар — своей поддержкой, своей защитой — удержал, несмотря на все, писательский Союз как один из форпостов борьбы за Украину. Под боком у ГК (кто не знает — ЦК и Союз находились на одной улице, Орджоникидзе, теперь Банковой). И тот же Иван Драч был одним из лидеров Руха ...

А дальше 1990-е. Столько стрессов, столько стоений просто падают. Не только в образном смысле, но и буквально. «Только позвонили: сгорел — днем! — 1-й корпус Дома творчества в Ирпене. Тот, где когда-то работали Тычина и Довженко, где я написал свой «Собор» ... Стольким из наших писателей он был родным домом! [...] Уничтожено будто живую частицу самой твоей жизни. За что на нас кары такие? «

А в новых проявлениях жизни все чаще узнаются старые советские ритуалы. «У президента собралась чиновников ватага, лизоблюдов одомашненных [...] Типичное мероприятие «для галочки». Камерно, узко. Чтобы, не дай Бог, кто-то не выскочил, острого слова не сказал о государственном равнодушии к культуре, равнодушии просто преступном ... чтобы настроение начальству не испортил. Чтобы и дальше можно было душить культуру тихо, подушкой...» (26 ноября 1993).

И новые страшные констатации. «Как мало надежных людей, тех, кому можно отказать душу! А тут еще одно — ужасное! — повышение цен, разбойники, где-то «наверху», словно нарочно провоцируют социальный взрыв. Все, кроме бандитов, изнемогают в нищете» (9 декабря 1993 г.). И — «ужасно, что в Украине так много деструктивных сил. Чистота в культуре сегодня — это редкость».

И последний день рождения — 3 апреля 1995-го. Проздравления. «Отзывалось много хороших людей. Жить — хочется!».

Однако же в самой середине лета душе писателя захотелось покоя. Были, были знаки того. В снах прежде всего. «Ночью приснилось: где-то мы в Ломовке. Оба молодые. Валя поет: «Збудуй хату з лободи, а в чужую не веди! ..» Нечасто теперь вижу радостные сны. Больше тяжелые». И все же, после тяжелых видений: «и снова спокойно» (7 июня 1995 г.).

Душа писателя отлетела. Упокоившись. Только его слово не упокоилось. Тревожит, будит — тех, кто услышит, кто отзовется. Немного сейчас таких, но и не мало. Вечная память Олесю Гончару и вечная благодарность за труд: высокий, тяжелый, драматичный — и в то же время созидательный.