Автопортрет на фоне гор

Ныне в Ивано-Франковском областном академическом театре имени Ивана Франко идет  затяжной ремонт... Большая сцена театра закрыта уже полгода! Но нет худа без добра — в театре появилась камерная площадка, на которую перекочевали «малогабаритные» спектакли репертуарной афиши. Открылась же малая сцена спектаклем «Три сестры» Антона Чехова в постановке худрука театра Ростислава Держипильского.

После трилогии по прозе Марии Матиос и «Ромео и Джульетты» Вильяма Шекспира («День» писал об этих резонансных постановках), на мой взгляд, выбор материала вполне оправданный и в то же время чрезвычайно ответственный. Драматургия Чехова уже давно зарекомендовала себя как строгий тест на профессиональную зрелость режиссера, актеров и, что не менее важно, публики. Именно зритель своим соучастием и сосредоточенным вниманием как нельзя лучше довершает атмосферу спектакля.

Лаконичный черный кабинет сцены, пустое (до поры до времени) пространство. Вдруг, из-за драпировки, выглядывает шаловливая женская ножка и выписывает в воздухе несколько пируэтов... Так фривольно и комично начинается история семейства Прозоровых в интерпретации Ростислава Держипильского. Через мгновение Ольга (Надежда Левченко) и Ирина (Татьяна Гирнык) покинут свои укрытия и продолжат играть в прятки. Эта удачно найденная метафора, кажется, станет камертоном всего спектакля о трагическом несоответствии мечты и реальности, о фанатичном желании отыскать то, что было безвозвратно утеряно.

Сестры, по сути, играют с жизнью в затяжные жмурки, закрыв глаза, видят один на троих сон про далекую Москву. Каменный город то и дело мелькает в видеопроекции черно-белыми кадрами кинохроники. Но куда трогательнее выглядит московская улица в рисунке на стене — Маша (Галина Баранкевич), от волнения кроша мел, выводит неровные контуры зданий. К слову, картинками из детства вскоре покроются все стены «дома», будто причудливым кружевным узором из грез и надежд...

Чтобы сохранить ансамбль (в спектакле играют все те же актеры из «Солодкой Даруси» и «Нации»), режиссер в постановке купировал три возрастных роли: военного врача Чебутыкина, сторожа Ферапонта и няньку Анфису. Сократили и двух друзей-подпоручиков Федотика и Родэ. И, кажется, Маша сетует именно о них, замечая, дескать, в прежние времена было людно, а теперь в дом приходит «полтора человека и тихо, как в пустыне»... Впрочем, относительно тишины можно поспорить. В спектакле лейтмотивом звучит романс «Я ехала домой...» (Марии Пуаре), который нет-нет, да и пропоют сестры, с особенной грустью выводя строчку «душа была полна каким-то новым счастьем...» На контрасте, в сумасбродной цыганской манере, врывается иная песня «Никогда!» (Петра Налича). Ее прямо на пороге исполняет обаятельный Вершинин (Роман Луцкий), и Маша, конечно же, в него влюбится, пропустив мимо ушей предупреждение «я уйду навсегда, ты не встретишь меня»...

Кстати, игнорировать очевидное — еще одна общая для всех героев напасть. Пока не грянут канонады семейных скандалов, супружеских измен, вздорных дуэлей, вечных разлук, они в упор не желают замечать приметы надвигающихся бед. Андрей Прозоров (Алексей Гнатковский) — робкий заикающийся умница-книгочей, мечтающий о профессорстве, тихо спивается на глазах у сестер. Сам он не желает признаться себе, что его жена Наташа (Олеся Пасичняк) изменяет ему чуть ли не со дня свадьбы. Так же отводит глаза в сторону и чудаковатый муж Маши учитель Кулыгин (Орест Пастух), когда застает жену в компании Вершинина. Ирина не замечает нарочитые ухаживания Соленого (Игорь Захарчук) и нежные признания Тузенбаха (Евгений Холодняк). Никто не задумывается, как одиноко Ольге, из последних сил старающейся казаться сильной. Держипильский точно подмечает, что граничный эгоизм здесь скрывается под личиной светских приличий, а трусость пытается выдать себя за благородство — в результате ложь растет в геометрической прогрессии.

Золотым песком в памяти оседают некоторые подробности спектакля. Тузенбах, неуклюже двигая пианино, прищемил ногу и тут же заводит свой пафосный монолог о труде, извиняясь перед всеми, что никогда не работал. А Вершинин, подняв тост за сестер, до хрипоты будет говорить о светлом будущем. На манекене, стоящем в углу, одет белый парадный мундир отца-генерала — эдакий силуэт призрака прошлого, к которому до сих пор боится приблизиться мямля Андрей. Словом, здесь в изобилие удачные находки, выводящие на пространные монологи и кажущиеся бессвязными реплики. Вот только невнятно и весьма приблизительно решены сцены-интермедии, в которых героини бредят наяву Москвой. В начале спектакля и между действиями сестры механически отплясывают, будто марионетки, подвешенные на невидимых нитях (хореограф Юрий Бус), под аккомпанемент оглушительных романсных переливов и сумбурной кинохроники. Но даже эти стилистические срывы, порой чрезмерность музыкальной и случайность визуальной составляющих, как ни странно, работают на общую идею. Ведь, по большому счету, «Трех сестер» ивано-франковцы, не подозревая того, играют самих себя. О том, как тяжело актерам не опошлиться, валяя дурака в кассовых комедиях, а режиссеру — сохранить талант и веру в высокие идеалы, не погрешить против художественного вкуса и смысла. Играют о монотонной жизни на театральной периферии и о власти, в большинстве случаев, похожей на беспардонную и наглую Наташу, которая самозабвенно наводит порядок и сама не замечает, как рушит хрупкий мирок неисправимых интеллигентов Прозоровых. Наверное, поэтому финальный монолог-аутотренинг («Будем жить!») в актеров вселяет не меньший оптимизм, чем в зрителей...