Екатерина БАРАБАШ: «Внутренняя эмиграция спасает больше, чем внешняя»

Признаюсь, идея взять интервью у  Екатерины Барабаш — не моя.  Поговорить с ней мне предложила главный редактор газеты «День» Лариса Ившина, которая  давно обратила внимание на откровенные, порой даже очаянные антипутинские посты  Екатерины в социальных сетях, с уважением относится к честной и декларируемой гражданской позиции российского журналиста. К тому же оказалось, что Екатерина — дочь Юрия Барабаша, автора ярких литературоведческих работ об украинских писателях, творчество которого в «Дне» помнят и ценят.

Эти аргументы и стали поводом для моего звонка коллеге, что я сделала, не скрою, с большим удовольствием. Поскольку мы с Катей давно знакомы.

Она умна, образованна, остроумна, самоиронична до коликов в животе, когда читаешь ее бытовые зарисовки. А кроме этого — бескомпромиссна, жестка и прямолинейна, если затронуты ее гражданские чувства. Тут, как говорится, Барабаш без разницы,  «на каком боку тюбетейка» у визави.

Последние пять лет Екатерина работала в информационном агентстве «Интерфакс». Службу несла исправно и наверняка «дослужилась бы» до генерала, если бы... не ее посты в «Фейсбуке», где она однозначно декларировала свою проукраинскую, антипутинскую позицию.

Вот одна из ее первых публикаций после крымского референдума: «Тех, кто радуется, что Крым вернулся в Россию, хочу спросить: вы и правда считаете, что переброска кусочка земли из-под желто-голубого под триколор стоила всего того, что мы в итоге получили? Вы не понимаете, что два народа рассорены окончательно? Что долго пестуемая ненависть — с обеих сторон — выбила пробку и залила желтой пеной все вокруг, и теперь много-много лет здесь не взойдет ни один цветок, ни одна травинка? Что ради демонстрации силы и умыкания этого куска земли вылиты декалитры вранья, хамства, оскорблений, ненависти в адрес целой страны, между прочим, не кучки отщепенцев, не «Правого сектора» — с экранов телевизоров под дружный радостный вой толпы? Что крови, пролитой Небесной сотней, здесь рады, ее запах был так необходим вожакам волчьей стаи — почуяв его, стая сорвалась и бросилась терзать недотерзанное? И что теперь нет более враждебных народов, чем русские и украинцы, и это, похоже, навсегда — вы хоть это понимаете, слоны в посудной лавке? Мне говорят: это политика, а она не бывает нравственной. Верно. И на войне как на войне — тоже верно. Только на войне кто-то тащит раненого в медсанбат, а кто-то — в ближайший овраг, чтобы, добив там, обобрать».

ФОТО АРТЕМА СЛИПАЧУКА / «День»

Летом прошлого года Екатерина Барабаш написала заявление об уходе из «Интерфакса» по собственному желанию. Формально. Фактически ей намекнули: что важнее — свобода слова или работа?  Катя выбрала первое. Сегодня она шутит, что именуется гордым именем фрилансер — сотрудничает с  русской службой Международного французского радио (RFI), публикуется на  российском сайте «Такие дела», печатается в журнале «Український тиждень». Часто бывает в Киеве, где мы и поговорили за чашкой кофе.

«ЗАПАХ ДУШИСТОГО ТАБАКА — ЭТО ХАРЬКОВ МОЕГО ДЕТСТВА»

— Катя, к своему стыду, лишь готовясь к интервью, я узнала, что известный литературовед и публицист Юрий Барабаш (лауреат Национальной премии Украины имени Т. Шевченко (2004) за монографию «Если забуду тебя, Иерусалим... Гоголь и Шевченко: сравнительно-типологические опыты». — Авт.) — твой отец. Каким-то образом кровная связь с Украиной повлияла на твое отношение к событиям в нашей стране?

— Начнем с того, что я родилась в Харькове. Правда,  когда мне было пять месяцев, папу (он в то время возглавлял харьковский  литературный журнал «Прапор») пригласили работать первым заместителем главного редактора «Литературной газеты», и мы переехали в Москву. Но, хотя я всю жизнь живу в России, корни свои чувствовала всегда. Наверное, потому, что в детстве довольно часто приезжала в Харьков к бабушке и дедушке.  Они жили в частном секторе, во дворе росли яблони и груши... И я с 12 лет, когда бабушка с дедушкой переселились  к нам, начала ностальгировать. Вроде, рановато для ностальгии (смеется!), но  Украина всегда ассоциировалась у меня с этим домом, с запахом душистого табака, которым была усажена клумба...

Нужно отдать должное родителям: они никогда не теряли связи с Украиной. И хотя русскоязычные,  прекрасно говорят по-украински, язык знают и любят. Потому, я всегда ощущала,  что у меня две Родины. Когда в паспорте еще существовал  пункт «национальность», я попросила записать меня украинкой. Наверное, чтобы сделать приятное родителям, своей первой (или второй) родине. И до 2014 года две мои родины уживались во мне вполне  мирно: в Украине я родилась, в России живу, училась, здесь родился мой сын... Который, кстати, девять лет назад уехал в Украину, вернул стране фамилию Барабаш,   и сейчас живет и работает в Киеве.

— Ты понимаешь украинский?

— Да, конечно. С детства.  Мой  харьковский дедушка был настоящим украинцем, из Сумской области, из города Ромны. Украиноязычным.  Он шутил, рассказывал смачные анекдоты на ушко. Я слышала украинскую речь на рынках, куда меня брали взрослые. Звучала она  и дома, в Москве. Ведь к нам приезжали гости из Украины, папа разговаривал по телефону с коллегами «на мові». А когда родители были помоложе, они частенько пели песни: «Дивлюсь я на небо...», «Ніч така місячна», другие.  Папа читал мне стихи Шевченко. Более того, я всегда знала, как выглядит украинский флаг, хотя в Советском Союзе его «не существовало».  Так что Украина всегда присутствовала в моей жизни.

«ПЕРЕД МАЙДАНОМ СЫНА ДЕПОРТИРОВАЛИ ИЗ УКРАИНЫ»

— А родители чувствовали себя комфортно, когда переехали жить в Москву? Комплекса «младшего брата» не было?

— Папа, человек образованный, абсолютно нормально адаптировался к жизни в России. Мама (она тоже филолог) работала в Госкино, на «Мосфильме», начинала делать первые в стране (тогда еще СССР) сериалы. Ее уважали, и комплексов никаких не было. А вот я с детской чувствительностью всегда ощущала некое пренебрежение к украинцам. Например,   приеду из Харькова, скажу что-нибудь на украинском (интересно ведь, незнакомые слова — хочется похвастаться!), тут же надо мной начинают смеяться, всякие шуточки отпускать про сало, горилку. Более «образованные» одноклассники — про Бандеру, фашизм... Я не очень-то понимала тогда, о чем они говорят, но обидно было очень. Четко чувствовала: в Москве не любят любую инаковость. В первую очередь, национальную. О сексуальных меньшинствах я  тогда еще  не слышала. И чем громче звучали лозунги — «единый советский народ», «в нашей стране все нации равны», тем яснее становилось, что никакого равенства нет и в помине. Это я начала понимать с детства.

— Как родители восприняли последний украинский Майдан и события, расколовшие мир между Украиной и Россией?

— Можно догадаться. Для них это было вдвойне тяжело, особенно папе, потому что чем старше он становится (сейчас ему 85 лет, дай бог летом исполнится 86), тем сильнее чувствует связь с Украиной. Грустит по родине. И когда случился Майдан, он ощутил свою оторванность от родного дома. Мысль, что живет в благополучной, но злой Москве, а его соотечественники страдают и воюют с Россией, не покидает его и сегодня. Он тяжело переживает эту ситуацию.

— Кто-то из вашей семьи был в Украине во время революции?

— Родители — нет: возраст. Я тоже не была, к сожалению. По семейным обстоятельствам. Сына тогда депортировали в Россию, а если бы он находился в Украине —  все бросила бы и приехала в Киев.

— За что  депортировали?

— За подготовку Майдана! (Смеется.) Это было еще при Януковиче.  Юра, видимо, в меня: у него есть четкая гражданская позиция. Он не любил ту власть, участвовал в протестных митингах. Чаще всего как фотограф. Его работы появлялись в украинской прессе. Очевидно, их отследили, и когда сын в очередной раз приехал в Москву навестить нас, его не пустили обратно. Предъявили решение СБУ о том, что он представляет угрозу безопасности Украине и депортировали на пять лет. Семь месяцев Юра просидел в Москве, а когда после Майдана сменилась власть, отменили  запрет на въезд,  он сразу же вернулся в Украину.

«АДЕКВАТНЫЕ ЛЮДИ НЕ ПУТАЮТ ПОНЯТИЯ  «ОТЕЧЕСТВО» И «ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО»

— Ты бывала в Киеве и до революции, и после Майдана. На твой взгляд,  человека со стороны: наше общество реально изменилось  после этих событий, или мы лишь рисуем себе желаемую, но утопическую картину новой Украины? 

— Мне трудно судить, потому что я не знаю многих политических реалий вашей страны. Когда я приехала в Украину в середине марта 2014 года, на Крещатике еще все было разворочено, завалено покрышками, стояли  палатки. Ощущалась революционная  приподнятость и скорбь по погибшим... Когда началась война на востоке, я попала на небольшую трогательную выставку рисунков детей для солдат АТО в Музее истории Киева. Сразу вспомнилось, как в школе нам рассказывали, что во время Второй мировой войны малыши из последних сил так же  что-то делали своими руками, чтобы отправить бойцам на фронт... В Киеве в то время было много билбордов с портретами солдат, киборгов с их позывными. Полное ощущение, что ты приехал в страну, где идет война...

ЮРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ БАРАБАШ С ВНУКОМ ЮРИЕМ БАРАБАШЕМ / ФОТО ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА

Прошло какое-то время, и в один из приездов я вдруг обнаружила, что все куда-то исчезает: портреты на билбордах,  ящики для помощи воинам АТО, которые стояли во всех  магазинах,  ресторанах...Раньше, когда садился в такси и там работало радио, было ощущение, что ты слушаешь сводки военных действий. Сейчас этого нет, и я поначалу не знала даже, расстраиваться или радоваться. С одной стороны, ушло тревожное присутствие войны, город стал жить мирной жизнью. А с другой, война ведь продолжается (сколько она будет длиться — год, пять лет,  пятнадать?),  люди гибнут, а в нескольких часах от линии фронта цветет  «болото»... Конечно, я понимаю, что украинцы помнят о войне ежедневно. Пафосно говоря, пропускают каждую новость  из зоны АТО через сердце, просто жизнь продолжается...

Хочу отметить: когда приезжаю в Россию и меня начинают расспрашивать про фашистский режим, про ненависть всех украинцев к русским, всегда говорю: «Поезжайте в Киев, вы увидите, что любой украиноязычный человек переходит на русский, если видит, что вы его не понимете. Рассказываю (я это хорошо помню), как на годовщину Майдана в 2015 году многие скандировали: «Россия, мы с тобой!» (Имелось ввиду: Россия, подтягивайся к нам!). Для меня, например, очень важно, что в большинстве своем украинцы четко разделяют  российскую власть и народ России. И хотя считается, что  в нашей стране 86 процентов населения за «Крымнаш», есть немало адекватных людей, понимающих, как говорится, что не нужно путать «отечество» и «ваше превосходительство». Есть подлая власть и есть думающие люди.

«РУССКАЯ ПРИВЫЧКА — ПРИВЫЧКА СЛУЖИТЬ»

— Я в этом не сомневаюсь. У меня много друзей в России (и реальных, и виртуальных),  которые не только в застольных разговорах поддерживают Украину, но и резко высказывают свое мнение, например, в социальных сетях. Эти люди вызывают огромное уважение, потому что все мы понимаем, чем могут быть чреваты их откровения. Запретом на профессию (как у  документалиста Виталия Манского), увольнением с работы, что случилось с тобой... Ты ведь отдавала себе отчет, что подставляешься под удар, могла же, даже высказывая солидарность с политикой Украины, не так резко говорить о российской власти?

— Нет, не могла. Я считаю, что свобода слова в том и заключается, что ты имеешь возможность писать  тексты любой жесткости. Их оценка может быть вкусовой, моральной, любой другой, кроме политической и административной. Для меня это неприемлемо. Еше не родился тот человек, который будет мне указывать, что я могу говорить, что — нет. Мне пытались объяснить: поскольку  информационное агентство «Интерфакс» занимается новостями, оно должно поддерживать хорошие отношения  со всеми ньюзмейкерами. А я, мол, обижаю министра культуры, других чиновников, и они не хотят общаться с таким журналистом. Из-за подобных конфликтов агентство упускает много информации. Если так заведено сегодня в российских сми, и  мы должны подстраиваться под ньюзмейкеров, которые делают глупость за глупостью, гадость за гадостью, то такая журналистика мне не нужна. Я просто не смогу в ней существовать.

— На твой взгляд, каков  допустимый уровень конформизма, позволяющий не лгать и оставаться в профессии в сегодняшней России?

— У каждого разный. У кого-то он — на пять сантиметров от пола, у кого-то — выше головы. Все индивидуально. Например, я не могу работать на государство. Сколько бы мне ни говорили, мол, ты получаешь зарплату, потому должна выполнять определенные требования руководства, я четко знаю, что эти деньги — деньги граждан. Государство их только распределяет, однако, почему-то считает себя их собственником. От такого государства я не считаю возможным получать зарплату. Не могу работать в государственных средствах массовой информации, даже занимаясь культурой (которая сегодня вышла на передний фланг идеологии), для меня это неприемлемо. Мне, правда, уже и не предлагают! (Смеется.) Но знаю многих коллег, которые разделяют мою проукраинскую, антипутинскую политику, и при этом — журналисты  государственных сми. Не стану никого осуждать, значит, просто у этих людей так устроены мозги, что они умеют лавировать и оставаться при этом порядочными людьми. У меня так не получается.

Я очень люблю жизнь. Для меня стакан, даже если пуст, наполнен прекрасной пустотой, в которую можно смотреть, как в бездну. И представлять себе, что там было бы, будь он полным. В России иначе нельзя. Только так.

♦ Здесь, в Украине, меня радует сын, внук, прекрасный Киев, хотя и переживаю, как его чудовищно застраивают. Замечательно, что есть люди, с которыми можно свободно и спокойно поговорить.

♦ В Киеве  особая среда, иное выражение лиц у людей на улицах, в общественных местах. У вас по-другому ездят на машине. Мы совершенно отвыкли, например, когда в магазине на кассе говорят: «Спасибо за покупку! Приходите к нам еще!»  В России люди зашоренные, очень агрессивные, надменные. И это ужасно

Если говорить о телевидении, выделяется, конечно, телеканал «Культура». Правда, сейчас они тоже начинают новости с официоза: Путин принял министра культуры за министра энергетики, Медведев побывал там-то, вручил то-то,  Мединский открыл выставку... Но тем не менее на «Культуре» есть программы (и их много) просветительского характера, которые интересно смотреть. Что касается других федеральных каналов, там если не политика, то чудовищные сериалы или передачи дурного вкуса. Пошлятина и попса, типа «Давай поженимся». Поэтому люди, у кого есть телевизор (у меня нет), предпочитают смотреть кабельные телеканалы. У моих родителей, к примеру, лежит  бумажка, на которой выписаны программы, которые им интересны, — 55, 86 канал, и так далее.

— А частные издания, которые могут позволить себе отойти от «линии партии», сегодня еще существуют в России?

— Могу назвать журнал The New Times, который, правда, больше не выходит в бумажном виде. Он еще держится, там существует свой курс и свои предпочтения, которым редакция не изменяет. «Новая газета». Ее авторы часто пишут то, чего другие не делают. За это спасибо.

— Можно назвать конформизмом пресловутое письмо Путину в поддержку аннексии Крыма? Я многих из подписавшихся спрашивала, почему они это сделали — у большинства ответы предсказуемые.  Но меня и по прошествии трех лет мучает вопрос: зачем нужно было ставить свою подпись под гнусным письмом нашим бывшим соотечественникам (не буду сейчас называть фамилии, потому что мне все равно кажется, что это недоразумение),  людям известным, талантливым и независимым? Твоя точка зрения по этому поводу?

— Конформизм — это боязнь. Если не за коллектив, который ты возглавляешь, то за себя. Ситуация, когда, казалось бы, порядочные люди начинают делать подлые вещи. Психологическая загадка. Кстати, много было в этом списке выходцев из Украины — «бывших украинцев», как я их называю. Казалось бы, странно, однако это, как мне кажется, своеобразная форма ностальгии. Очевидно,  обида на страну, которая позволила им уехать. Как месть бывшему любовнику — видите, чего я добился, а вы меня не ценили. В этом же списке был, например, Дмитрий Бак, директор Литературного музея в Москве, которому светило новое здание. Он — из западной Украины.

— Допустим. И еще:  в этом списке отметились и люди с безупречной репутацией (мне, во всяком случае, так  казалось). Например, директор Музея изобразительных искусств им. Пушкина Ирина Антонова, проработавшая там более 50 лет. Человек, по сути, уже неприкасаемый. Ей то зачем было чернить свое имя?

— На всякий случай. Они же все «беликовы».  Как в свое время гениально писал Чехов — «как бы чего не вышло». Русская привычка — привычка служить. Действительно, ломались даже умные люди. Ирина Александровна Антонова — великая женщина, спору нет. Но она всю жизнь проработала в государственной структуре. Не факт, что удержалась бы  на этом посту, придерживаясь оппозиционных воззрений.  Кстати, это одна из причин, почему мне трудно было работать в «Интерфаксе». Все люди, подписавшие письмо, были ньюзмейкерами. Я могла каждому из них позвонить, поговорить на любую тему, и затем эта новость шла на ленту «Интерфакса» или на сайт. После письма в поддержку аннексии Крыма я не могла с ними общаться. Они стали для меня нерукопожатными. И сколько бы меня не убеждали, мол, за ними — театр, музей, оркестр и т.д. — не принимаю подобных аргументов. Выбор всегда есть, и каждый делает его сам. История помнит Януша Корчака, за которым стояли дети, целый детдом. И он отправился с ними в концлагерь и погиб там.

Я знаю людей, которые не пошли на компромисс. Одному нашему известному режиссеру пригрозили не дать денег на фильм, если он не подпишет письмо.  Он не подписал. И все равно получил финансирование. Потому что исполнители таких заданий — не только подлецы, но и трусы. Подумали, очевидно, что проще выделить деньги на картину, чем расхлебывать очередной скандал.

«В КИЕВЕ ДРУГАЯ СРЕДА, ИНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦ У ЛЮДЕЙ НА УЛИЦАХ»

—  Кстати, что сегодня происходит в российской культуре? В «самом массовом из искусств», например?

— Все очень грустно.  Прошлогодний Открытый российский кинофестиваль «Кинотавр», куда я езжу, чтобы посмотреть лучшее из того, что снято за год, представлял печальное зрелище. Уже начали выходить фильмы, которые запускались по новой системе госфинансирования. Картина удручающая — подавляющее большинство  призеров фестиваля стали ими, поскольку на безрыбье и рак рыба.

Несомненно, сегодня в России есть талантливые режиссеры. Например, Андрей Звягинцев. Но у него хороший продюсер. Александр Роднянский. Александр Сокуров делает  свое кино на западные деньги. Найти частных инвесторов в наши дни  в России практически невозможно, поэтому без господдержки никто снимать не может. А в кресле министра культуры сидит человек, помешанный  на псевдопатриотизме, на государственности, на славе русского оружия. Сам он в культуре не понимает ничего, так еще и окружил себя неквалифицированными и неумными помощниками. В итоге, снимаются либо патриотические, либо развлекательные картины.  Про первые и говорить не хочется, а вторые у нас делать не умеют, вот  зрители и довольствуются фильмами Сарика Андреасяна («Беременный», «Служебный роман. Наше время», «Непрощенный». — Авт.), по сравнению с которым Федор Бондарчук кажется Спинозой от кино.

— Если все так печально в российском «королевстве», что тебя радует сегодня?

— Многое. Я очень люблю жизнь. Для меня стакан, даже если и пуст, наполнен прекрасной пустотой, в которую можно смотреть, как в бездну. И представлять себе, что там было бы, будь он полным. В России иначе нельзя. Только так.

Здесь, в Украине, меня радует сын, внук, прекрасный Киев, хотя и переживаю, как его чудовищно застраивают. Замечательно, что есть люди, с которыми можно свободно и спокойно поговорить.

— Атмосфера внутренней свободы действительно ощутима?

— В Киеве  особая среда, иное выражение лиц у людей на улицах, в общественных местах. У вас по-другому ездят на машине. Мы совершенно отвыкли, например, когда в магазине на кассе говорят: «Спасибо за покупку! Приходите к нам еще!»  В России люди зашоренные, очень агрессивные, надменные. И это ужасно.

— Ты говоришь о Москве или о глубинке России тоже?

— В маленьких городах России атмосфера, конечно, несколько иная. Все злые и агрессивные уехали оттуда. Те же, кто остался (не может или не хочет уезжать), лишены хватательного инстинкта, ценят место, в котором живут. Это не догма, и там, разумеется, есть особи, которые растут вместе с телевизором и уверены,  что «Крымнаш», к примеру. Но далеко не все. Я, честно говоря, вообще не знаю, откуда взялась эта цифра — 86 процентов?! Гораздо чаще слышу проклятья в адрес современной политики, чем согласие с ней. Люди, у которых в голове есть серое вещество, все видят и понимают.

— У тебя никогда не было мысли уехать из России?

—  Важнее внутренней свободы ничего нет. Это не пустые слова. Существует понятие «внутренняя эмиграция»,  которая спасает больше, чем эмиграция внешняя. Конечно, я думала об этом, как и многие в России:  эх, почему я вовремя не уехала! Посмотрим, что будет дальше. Я считаю, такие решения  не поздно принимать в любом возрасте, если у тебя есть желание, потребность и силы.

— Кому же тогда «на Руси жить хорошо» сегодня?

— Мне!

— Неожиданно. Почему?

— Жить вообще хорошо, потому что жизнь внутри тебя.  Существуют книги, друзья, родственники. Я не отвечаю ни за Путина, ни за Медведева, ни за всех тех, кто развязал  и ведет войну с Украиной. Мне не стыдно за то, что я делаю. Я имею возможность ездить и встречаться с  замечательными людьми. Потому могу четко сказать — мне жить хорошо! Даже в России.