«Мой фильм – о языке и о теле»

34-летний израильтянин Надав Лапид, режиссер «Синонимов» (Synonymes, Франция-Израиль-Германия), только что показанных в секции ОМКФ «Фестиваль фестивалей», а полгода тому назад отмеченных «Золотым медведем» в Берлине, поступки героя своего третьего полнометражного фильма списал из собственной биографии. Так же, как и молодой израильтянин Йоав (Том Мерсье), Надав когда-то решил оборвать связи не только с собственной семьей, но и с Израилем, убежал в Париж, отказался разговаривать на иврите и начал строить для себя французскую идентичность.

Йоав сначала попадает в неприятную ситуацию  — в буквальном смысле голый, без денег и вещей в незнакомом городе, потом — в сказку, его приютили молодые французские супруги, которые почти сразу влюбились в красавца-еврея. Последующее развитие сюжета о любви втроем превратило бы историю в полную банальность. К счастью, Лапид рассказывает совсем о другом.

Борьба протагониста за персональную самоидентификацию показана через ряд умело примененных режиссерских приемов. Первое, что покупает Йоав — это словарь французского языка, словами из которого сыплет налево и направо, иногда совсем некстати. Камера мчится вместе с героем, часто будучи направленной просто в асфальт, потому что парень, который выкрикивает эти синонимы в парижскую мостовую, отказывается смотреть на городские красоты, пока не разыщет «сердце города». «Ты его можешь не найти» — замечает единственный французский друг, зажиточный красавчик Эмиль. Но герой Тома Мерсье как раз из тех, кому больше всех нужно. Он устраивается на работу в израильское посольство, но быстро вылетает, потому что относится к гостям амбасады как к людям, а это для охранника недопустимо. Он связывается с подпольной организацией еврейских мстителей, которые устраивают смертельные поля брани с нацистами, но это тоже не его путь, потому что он слишком хорошо знает миф о Гекторе — храбром античном воине, убитом еще более храбрым Ахиллом.  Его беда в другом: он — слишком искренний, у него категорическое невосприятие лицемерия ни в Израиле, ни во Франции — кстати, галльское ханжество Лапид показывает в чрезвычайно язвительных сценах курсов для мигрантов, где звучат наставления наподобие «Почему петух француз? Потому что он сильный, храбрый и рано встает».

Йоав обречен на одиночество в мире сплошных синонимов и фигур умолчания, на конфликт по всем азимутам, на отчаянный стук в закрытые двери. У Надава получилось повествование же смешное, насколько и пронзительное. И, безусловно, провокационное, тем более для украинской аудитории — потому что наш поиск идентичности еще не завершен.

После одесской премьеры режиссер «Синонимов» встретился с публикой и журналистами, среди которых был и корреспондент «Дня».

— Является ли Израиль настолько обреченной страной, как это считает главный герой? Вы разделяете его мнение?

— Думаю, ответ не в том, считаю ли я Израиль обреченной страной. По-видимому, многие там думают таким образом, и у украинцев могут возникать такие мысли относительно своей страны. Вероятно, это свойственно любому обществу: 99% любят свою страну, а 1% ненавидит. То же самое вы видите в нашем герое — для него родина, мать, родной дом — это ад. Здесь скорее возникает вопрос того, как человек относится к миру. Это и было моим намерением. В Израиле детей с самого раннего детства приучают любить свою страну, любить безотказно и безгранично. Я не знаю, я только задаю вопрос. Это проблемы нашей идентичности. Потому что в нашей стране мы видим, что если ты ее не любишь, то оказываешься на какой-то другой стороне, как будто во враждебном лагере. И здесь опять речь идет об идентичности: почему мы все же должны любить свою страну? Но мы можем не привязываться ни к одной стране, быть свободными, как ветер. И в фильме вы видите, что конкретного ответа на этот вопрос нет.

— Опирается ли этот сценарий на какие-то факты из вашей жизни?

—  Да, он во многом автобиографичный. Я, как и любой гражданин Израиля, отслужил 2,5 года в армии, потом ходил на вечеринки, развлекался, жил классной жизнью. Прошел год, и потом у меня появилось непреодолимое желание покинуть все, убежать. Таким образом через неделю я приземлился в аэропорту «Шарль де Голль». Мне хотелось отказаться от языка, на котором я разговаривал, вообще отказаться от всего, что имел до того. Вопрос не в том, должны ли мы что-то любить, а скорее в человеческой идентичности, в том, как определяем себя.

—  Мне кажется, что героя в первую очередь возмущают лицемерие и фальшь — независимо от страны пребывания.

— Полностью согласен. Я думаю, что мой фильм в определенном смысле как будто легенда. Живет себе один парень в аду, в наихудшем месте на Земле. И он решает убежать оттуда, чтобы спасти свою душу, убегает в рай, в странй, которую считает самой лучшей в мире. В раю он встречает самую типичную французскую пару, которую только можно себе представить, — это все равно как проснуться во французском фильме. То есть ты просыпаешься голым в кровати типичных французских французов. И мы могли бы сказать, что они втроем живут долго и счастливо. Но здесь легенда не заканчивается. Каждая иллюзия оборачивается потерей этой иллюзии. Мы обнаруживаем, что все страны нестерпимы, что все общества, как вы заметили, лицемерные, что все национальные гимны повторяются определенным образом. Кровопролитие, глупость, лицемерие, насилие есть повсюду, и в Израиле в том числе, а еще вместе с насилием физическим есть насилие над вежливостью и социальным кодом.

Вся эта идентичность вписана в тело Йоава, и он не может избавиться от них, избавиться от себя, и таким образом нарастает его внутренний конфликт. Вы видите, как он в финале ломится в закрытые двери, и в конечном итоге эти двери —  он сам.

— Верите ли вы в то, что когда-то мы будем жить без наций и границ?

— Я всего лишь режиссер. Могу говорить о процессе съемок, об актерах, но здесь не знаю, что сказать. Возможно.

—  В вашем фильме есть много сцен с обнажением. Возникали ли у вас проблемы из-за этого?

— Фильм попал под цензуру в Китае, председатель их цензурного комитета имел именно эти претензии. Но почему бы нет? Быть обнаженным — это естественно. Мой фильм — о словах и о теле, о языке и о теле. Обнажение — часть поиска новой идентичности. Йоав пытается переродиться, убить свое старое «я», уничтожить собственно прошлое и найти себя нового. А что такое наше прошлое? Это язык, но это и идентичность, вписанная в нашем теле. Он избавляется от иврита, но не может избавиться от собственного тела. Он пытается замерзнуть, мучает себя голодом, занимается проституцией, но тело выживает все равно. Это так же часть того, что мы называем мужским естеством. В фильме много мужчин. Быть обнаженным — значит быть мужчиной, это часть бытия мужчины. Это еще и  феминистичный фильм — обнажены только мужчины.

—  Кстати, о мужчинах и женщинах. Не кажется ли вам герой несколько беспринципным? Потому что с одной стороны —  спит с девушкой Эмиля, со второй — берет у него деньги.

— Меня здесь волнует не вопрос морали. Дружба — это обмен. Да, он получает деньги, но девушке он отдает свое тело, а парню — свои истории.  Возможно, ему нужно было сделать наоборот. Но, повторяю, в любом случае здесь идет речь об обмене, о взаимодействии между людьми.

— Кажется, у вас также есть мотив не национальной, а персональной самоидентификации. Вы сами, как вы сказали, прошли через это. Поэтому как принять себя?

— Я здесь боюсь прозвучать как гуру на радио. Возможно, дело не в том, принимаете вы себя или нет, а в том, что нужно полюбить себя таким, каким ты есть. Возможно, цель даже и не в том, чтобы жить в мире с самим собой. Вот вы видите, как человек стремится в закрытые двери, не может найти покоя, но, возможно, именно это и есть активная позиция, и в ней нет ничего плохого; по крайней мере, это точно лучше, чем бездеятельность, меланхолия, лежание в кровати с отсутствующим видом.

— И в завершение: могли бы вы назвать по три синонима, три прилагательных, которые наиболее полно характеризуют Израиль и Францию?

— (со смехом) Я в эту ловушку не попаду. Хотелось бы мне быть многословным и красноречивым, но не имею способностей так импровизировать. Дайте 2 недели — тогда я что-то придумаю. Не знаю, не знаю... Здесь стоит относиться к этим синонимам не только как к словам, но и как к музыке. Музыка фильма выражена этими словами. И слова — это также действие. Ведь когда я думаю о чем-то, о ком-то, то пытаюсь подобрать эти слова и синонимы. И это прекрасно.