Суетливая любовь

Полнометражный дебют киевского режиссера Антонио ЛУКИЧА «Мои мысли тихие» стал настоящей сенсацией последнего Одесского международного кинофестиваля. До того картину отметили специальным призом жюри конкурса «К востоку от Запада» на Карловарском фестивале (Чехия). В Одессе же фильм получил приз ФИПРЕССИ и национальный Гран-при по итогам зрительского голосования.

«Мои мысли тихие» — о 25-летнем композиторе и звукорежиссере Вадиме (Андрей ЛИДАГОВСКИЙ), который, будучи достаточно ассоциальным, не имея определенной работы, пытается эмигрировать в Канаду. Для этого по заказу богатого диаспорного бизнесмена, который запускает компьютерную игру «Ноев ковчег», нужно записать голоса закарпатских животных, а главное, пение редкой птицы: раховской кряквы или кряквы суетливой. Однако в ход экспедиции вдруг вмешивается мать героя (известная украинская актриса Ирма ВИТОВСКАЯ, награжденная в Одессе «Золотым Дюком» за лучшую женскую роль).

Это комедия — причем гомерически смешная, что в нашем кино почти сенсация. Герой с неизменно серьезным лицом все время или провоцирует смешные ситуации, или вляпывается в них, иногда в буквальном смысле, едва не утонув в болоте. Мать одержима опекой над этим непутевым гением на грани Эдипового комплекса, но сама смешна в попытках устроить свое и его счастье. Параллельно развивается сюжет с голосами животных и сказочной кряквой, вокруг какого Лукич выстраивает целую мифологию, подкрепляя ее остроумно сфальсифицированной кинохроникой о советских и немецких ученых. Не меньше достается разного рода традициям, в том числе религиозным: режиссер не склонен к антихристианской сатире, однако по возможности пускает шпильки в этом направлении.

В конечном счете, кажется, что не так важно, запишет ли Вадим эту птицу, как то, поймет ли он, что кряква суетливая, вечно тревожное существо — это и есть его непутевая и безгранично любящая мать. И отчасти он сам.

Следовательно, человеческое и животное, религиозное и комическое, мамино  и сыновье: получилась работа и смешная, и не поверхностная. Достойная любых наград.

Прокат комедии «Мои мысли тихие» начинается 16 января.

«Я смотрю на то, как люди молчат»

ШКОЛА

— Антонио, так как для вас началось кино?

— Довольно классически: с кинообразования. И всем советую начинать так.

— Но вокруг нас много режиссеров-самоучек. Бытует мнение, что формальное образование может и нивелировать талант.

— Так случилось, что мое любимое кино как раз сделано авторами, которое это образование имеют. Хотя, конечно, хорошие самоучки тоже есть. Пол Томас АНДЕРСОН (известный американский режисер. — Д.Д.), например, или наш Павел ОСТРИКОВ (талантливый украинский молодой режисер. — Д.Д.). Но я таки пошел классическим путем. Нужно было куда-то идти учиться. Родители направили меня в кинообразование. Один год я проучился в мастерской Романа ШИРМАНА в Университете культуры, потом бросил и поступил на первый курс в Национальный университет имени Карпенко-Карого на режиссуру. Там был более дешевый контракт и более благоприятные условия для жизни в общежитии.

— Это все понятно, но когда произошел осознанный выбор в пользу именно режиссуры?

— Откровенно говоря, я сначала хотел стать журналистом. Но мне сказали, что профессия режиссера более объемная, прибыльная, больше подходит моему темпераменту и тем организационным талантам, которые я проявил еще в школе.

— Какого рода эти таланты были?

— В десятом классе я проявлял склонность к бизнесу. Мы скупали вещи в секонд-хенде, фотографировали их и продавали через интернет. Тогда это не было так популярно, как сейчас.

— А чисто зрительское увлечение кинематографом, обязательное в режиссерской работе?

— Когда я приехал в Киев, то  не знал даже, кто такие Федерико ФЕЛЛИНИ и Майкл БЭЙ (успешный голливудський режисер. — Д.Д.) — их имена я впервые услышал, стоя в очереди на подачу документов. До того думал, что «Феллини» — это название ужгородской пиццерии. Но за год сильно наверстал и знал уже намного больше — от Стенли КУБРИКА до Витторио де СИКИ. Наверстыванию на самом деле очень способствовал контракт — хотелось отработать каждую гривню, которую за мое образование заплатила мама, потому учился на «отлично».

— И чему именно вы научились?

— Собственно, Ширман пытался нас приучить снимать что-то, как бы это точнее сказать, неспекулятивное, легенькое. На первой лекции он  запретил нам лезть, пока мы еще молоды, в хосписы, снимать кино о беспризорных. Подсказывал, что глубокие темы часто могут скрываться там, где их, на первый вигляд, не видно. Через что-то простое рассказывать интересные вещи, желательно с юмором.  Даже намекал, что «фильм с юмором» имеет больше шансов получить хорошую оценку, чем «без юмора». Когда потом я оказался в мастерской Владимира Оселедчика, то уже столкнулся с другой системой образования, я называю ее «европейской» или «демократичной». Владимир Давидович пытался в каждом из нас разглядеть то, что нравится именно нам, и как-то это воспитать, срастить. Конечно, на первых курсах мне по инерции нравились «фильмы с юмором», и благодаря Оселедчику в эти фильмы методически добавлялись серьезные темы. Так на стыке двух мастерских у меня прорезался собственный голос.  

ИСТОРИИ

— Как появилась идея картины «Мои мысли тихие»?

— Я тогда уже год как не учился и пытался прислушиваться к тому, что мне подскажет саму жизнь. Нормально нигде не работал, делал какую-то рекламу, что-то у кого-то монтировал. Один мой друг, звукорежиссер, рассказал историю, как они с отцом путешествовали по Черкасчине, записывая голоса животных. Имели такой необычный заказ. Я понял, что это хорошая основа для сценария, но комедийных ситуаций с животными будет мало. Поэтому начал разрабатывать драматичную составляющую. У меня дефицитное общение с родителями, потому я придумал такой повод, чтобы мои герои побыли немного времени вместе, провоцируя коров на звуки, поговорили о смысле жизни.

— Я заметил, что во всех ваших фильмах мотив семьи очень заметен.

— Тема семьи вообще сейчас контекстная. Мы живем в мире, где внешнее играет намного меньшую роль, чем внутреннее. Общество полностью потеряло остатки ответственности за воспитание будущих поколений, потому происходит обогащение интерьеров, а на экстерьеры всем наплевать. Еще когда я мыслил себя  режиссером документального кино и искал темы, Оселедчик мне посоветовал: «Сними обязательно о своих. О бабушке, дедушке. Потому что потом не сможешь и будешь жалеть». Это был весомый совет, ведь сейчас уже нет 90% «каста», который мне удалось снять в «Рыбах озера Байкал». Да, я просматриваю этот фильм с нелегким сердцем. Но и с безграничной благодарностью Владимиру Давыдовичу. Сейчас могу снять что-то, но тех людей — нет. Они уже ушли. Поэтому сквозная тема творчества на этом этапе — уходящая натура.

Еще я часто думаю о том, как человек теряет управление собственной жизнью. То есть некоторые мои фильмы о героях, которые почему-то начинают жить навязанной жизнью.  Будь то мама или общество, которое придумывает, кто ты и под каким порядковым номером родился и как тебя должны называть. Или обстоятельства, в которых герой отпускает остатки сцепления с тем, что, как он думал, его путь.

— В «Рыбах», хоть это только первый, пробный фильм, уже чувствуется уверенная режиссерская рука.

— Это скорее курсовой фильм. Этапный. Да, на третьем курсе я был намного увернее, чем сейчас.

— Еще один ваш мотив — церковь, религия. Отношение к ним, как мне показалось, у вас довольно ироническое.

— Без этой темы невозможно. Для меня в жизни без веры нет смысла. Мы часто ищем то, чего нам не хватает. Возможно, как-то подсознательно пытаюсь к этому прийти, но тем способом, которым я вижу, — не очень комфортным, даже конфликтным. Ирония на религиозную тему хорошо коррелирует с высказыванием Бунюэля «Слава богу, что я все еще атеист».

— Кстати, финал «Мыслей...» меня удивил: герой весь фильм шутил над религиозностью, а в конце пришел в церковь.

— Мне кажется, что у Бога для каждого из нас свой язык. Для кого-то это дождь на стадионе, для кого-то — цунами посреди океана, для кого-то — трубы, которые потекли дома, или перо, которое торчит из пуховика. Но Он общается с каждым из нас как может, как умеет. Иногда мне кажется, что я понимаю Его именно через такие детали, может, глуповатые немножко, но наш герой каким-то таким смешным образом, возможно, к Богу и пришел, кто знает?

— У вас также присутствует биология как важный компонент сюжетов, но это не биология как наука, а биология как приключение. То персонаж в «Манчестере» хочет поехать в Канаду изучать «пушную форель», то в «Мыслях моих тихих» идут поиски кряквы суетливой. Откуда у вас это?

— Мне просто кажутся комичными научные названия этих животных. Очень красноречивые, они часто неслучайны — ведь свое название животное получает путем многолетних адаптаций и изменений поведения. Подстраиваясь под климат, охотника, хищника, животное обрастает мехом, у него удлиняются ноги. «Крякву суетливую» мы изображали с Андрея, и его поиски для него — это попытки найти самого себя, и, как следствие, понять — кто он есть? Взрослый или маленький? Хочет жить в Канаде или нет? Эта суетливость — на мой взгляд, главный признак его характера. И не только его — моего тоже.

— Вы охотно прибегаете к такому приему, как стилизация под документальное кино. Что это вам дает?

— Документалистика — это самый субъективный вид искусства. И что такое правда? Это для меня значительный вопрос. Это просто прием,  инструментарий, когда ты видишь синхрон с головой, который говорит — это правда или нет? Мне очень легко сымитировать документалистику, потому так.

— Некоторые режиссеры даже говорят, что документалистики как таковой не существует.

— Чем более сильный автор, тем менее его фильм «документальный». Вообще «Мысли...» — это итог всего, чему я научился во время студенчества. Поэтому там понемногу от каждой из моих лент. А это и документальное кино, и мокьюментари (стилизация игрового кино под неигровое. — Д.Д.). Такое что-то очень блокнотное, что я записывал в течение шести лет. Сначала наблюдения, потом сцены, потом какие-то зарисовки, эскизы, а затем уже сюжет. Это мой подход к драматургии, и он играет со мной как хорошую игру, так и плохую.

— Почему плохую?

— Потому что на монтаже нам очень не хватало целостности, чего-то одного конкретного, пришлось много выбрасывать.

РЕМЕСЛО          

— Что такое режиссура для вас?

— Наблюдательность и любовь к людям, простите за пафос. Необязательно это должны быть миленькие комфортные фильмы, но я хочу видеть, что режиссер заодно с героями, что он, условно говоря, один из них. Что он страдает вместе с ними, радуется вместе с ними. Пассивное созерцание — нет. Активно сопереживание — да. Это уже его выбор — показывать героев изнутри ситуации прыгающей камерой или извне, отстраненно, но я пойму, независимо от способа съемки, что режиссер «из одного села» с теми людьми, о которых он рассказывает. Милош ФОРМАН, Эмир КУСТУРИЦА. Это могут быть и довольно страшные фильмы. Например, Тод СОЛОНДЗ (американский независимый режиссер, автор черных комедий и трагикомедий. — Д.Д.) касается очень неоднозначных тем, но я вижу, что его герои ему симпатичны. Или Мартин МАКДОНА (британо-ирландский режисер. — Д.Д.). Герои его фильмов  бывают последними мерзавцами, могут ненавидеть мир, и он сам может его ненавидеть, но делает это так, что понимаешь, что у этого режиссера большое сердце и он таким образом признается в любви к человечеству.

Есть, с другой стороны, режиссеры, которые спускаются в низы, добывают там тему и возвращаются к большим фестивалям и хорошим деньгам. Например, братья ДАРДЕНН (дуэт бельгийских авторов социального кино, отмеченный многими наградами. — Д.Д.). Не чувствую с ними никакой связи. Вижу, как они добывают темы, констатируют факты и события, а затем возвращаются в свой комфортный Льеж. Я люблю и уважаю, когда у режиссера  то, что он рассказывает, органично тому, что он за человек. Есть очень оптимистичные режиссеры, улыбаются, хайпуют, наслаждаются жизнью, а в их фильмах погибают люди, животные, плачут дети. Это спекулянты, не более. Если я это чувствую, мне противно.

— Если говорить о ваших героях, то они, по большому счету — неудачники, неустроенные в жизни. Поэтому ваши фильмы смешные, но по своей сути печальные, на мой взгляд.

— Это мое собственное ощущение глубины реальности. Мир очень редко имеет конкретно одну краску — печальную или радостную. Мне сейчас 27 лет и, так случилось, я уже много повидал. Действительно нечасто что-то было одном цветом или одной эмоцией. Во всем есть подтекст.

— Кажется, лучшие комедии выходят из довольно печальных сюжетов.

— Люблю по этому поводу цитировать Иржи МЕНЦЕЛЯ (один из лидеров чешской «новой волны» 1960-х, лауреат «Оскара» за «Поезда под пристальным наблюдением» (1966). — Д.Д.), который сказал: «Снимать комедию — это вам не шутки шутить».  Он довольно-таки печальный. А еще радикальный. На масте-классе в Одессе он сказал, что фильмы Антониони невозможно смотреть больше 7 минут. В зале поднялся гул чисто нашего поэтического недовольства. В чем-то я с ним согласен, но это просто полярно другой тип кино. Да, нужно прилагать огромное усилие, чтобы посмотреть фильм Антониони, и иногда это усилие того стоит. Иногда ты смотришь «Блоу Ап».

АКТЕРЫ

— Чем так хорош Андрей Лидаговский?

— Как когда-то о нем написали — он очень быстро делает зрителя своим. С точностью до 99% передает мой замысел. И он — надеюсь, это заметно — всегда общается подтекстами. Для меня совсем не было проблемой адаптировать его, русскоязычного актера, к украинскому. Потому что он не общается ни на одном из языков. Это какой-то его язык — язык Андрея. Язык подтекста, паузы, скрытого конфликта.

— А какие актеры вам вообще нужны?

— Это, собственно, и один из критериев.  Я смотрю на то, как люди молчат. Те актеры, которые для меня в паузе были убедительны, сразу же попадали в список кандидатов. Не думаю, что это так уж уникально, все этого ищут,  просто у кого-то выходит, у кого-то нет. Какой-то пустяк может рассказать о человеке намного больше, чем огромный сюжет. Однажды я видел, как в ужгородской маршрутке бабушка вместо 4 гривен за проезд положила 1 гривню, одну конфету «Барбарис», один «Дюшес» и одни «Рачки». И эти конфеты мне рассказали о ней очень много. Возможно, когда-то использую это в кино.

— У вас все идет в работу?

— Все, что я успеваю или запомнить, или записать.

И ФУТБОЛ

— Какое кино сейчас нужно Украине?

— Страноформирующее. С уверенным и органическим украинским языком. Нужно кино с героем. И это насущный вопрос — кто является героем здесь и сейчас? Я иногда шучу, что мы снимали «Мысли...» для того, чтобы увеличить поток туристов на Закарпатье. Хотелось нарушить ожидания иностранцев от того, что они хотели бы видеть здесь. Хотелось показать, что в мире этого треша, которым их привычно развлекают, есть что-то красивое. Разглядеть Бога в куче мусора, простите.

— Что дальше? Какие планы имеете?

— Думал снимать спортивную драму о первой украинской олимпийской чемпионке Оксане БАЮЛ, но так и не смог до нее достучаться. Я во всех интервью постоянно об этом говорю. Может, она это увидит и сама мне напишет. Ее история богата кинематографическими деталями, человеческими смыслами, драматургией. Там есть чему сопереживать. И она очень сильно резонирует в моей душе. К удивлению, об Оксане нет ни одного фильма. Но пока пришлось отложить, может, еще нужно набраться опыта.

Еще имею замысел документальной истории об украинской квашеной капусте. То есть попытка идентификации Украины через еду. Знаю людей, помешанных на квашеной капусте, делают много ее видов. Мне эта тема показалась подходящей для того, чтобы рассказать в кино. Смотрите, как получается: у нас хороших фильмов, по совести говоря, не очень много, а фестивалей более чем достаточно. Капусты хорошей очень много, а ее фестиваля нет. Хотим эту тему обыграть.

— Я знаю, что футбол является одним из ваших увлечений, это и в фильмах видно. За что вы его любите?

— Собирал наклейки, играл немного. Любовь эта скорее подсознательная. Футбол для меня до сих пор остается связью с детством. Мы с отцом жили в разных странах, и я лишь со временем, когда его не стало, понял, что когда смотрел прямые трансляции, то он делал то же самое. Это одна из немногих вещей, которые мы делали вместе — смотрели какие-то конкретные матчи. Кроме того, футбол — это переживания, эмоции, драматургия. А чисто социально — это индекс благополучия страны. Это имитация войны на поле. В странах, где все очень хорошо, стадионы забиты, потому что им не хватает переживаний. Нам переживаний хватает, потому и стадионы пусты.

— А какой у вас любимый клуб?

— Официально «Тотенхем», но он мне не очень нравится. Не могу просто отказаться, стаж идет, лет 15. А в детстве — «Реал» — тоже не очень нравился, но отец присылал мне спортивные вещи с их символикой. Пришлось полюбить. Название команды, за которую мы болеем, часто говорит о том, с какого момента мы начали смотреть футбол. «Манчестер Юнайтед» смотрят с 1999, а вся молодежь сейчас за «Ливерпуль», потому что это зрительский футбол, ориентированный на зрелище. «Ливерпуль» — это фильмы «Марвел», «Ювентус» остается кино Лукино ВИСКОНТИ, «Реал» — пеплумом (масштабный исторический фильм об античных или библейских кременах. — Д.Д.) из 1940-х. А «Тоттенхем» — это как раз кино Мартина Макдони!

Справка «Дня»:

Антонио Лукич родился в 1992-м в Ужгороде. В 2015-м окончил  КНУТКиТ им. Карпенка-Карого (мастерская Владимира ОСЕЛЕДЧИКА). Его первая работа — документальная короткометражка «Рыбы озера Байкал» (2014) — имеет Приз за лучший документальный фильм на фестивале CineRail, Париж. Следующий фильм —«Кто подставил Кима Кузина?» (2015) — стилизованная под документалистику короткометражная биография вымышленного героя — Кима Кузина, которого советская власть назначила быть 4-миллиардным ребенком, рожденным на Земле. «В Манчестере шел дождь» (2016) награжденный Призом за лучший короткометражный фильм на Одесском фестивале.