Тарас Шевченко: невероятный октябрь 1845 года

22 марта 1845 года Тарас Шевченко, согласно решению совета Академии искусств, получил звание «неклассного (свободного) художника» и уже через три дня покинул Петербург, чтобы опять отправиться в Украину. Своему приятелю Якову Кухаренко он накануне сообщал: «Я сьогодні Петербург покидаю. /.../ Отамане, пиши, коли матимеш час, до мене. В Полтавську губернію, в Миргородський повіт, в село Мариенское. На ім’я Александра Андреевича Лукьяновича с передачею щирому твоєму Шевченкові».

Неклассный художник Шевченко намеревался остановиться в Марьинском (в настоящее время — Марьянское) под Миргородом, в имении полтавского помещика Лукьяновича. Находясь в Петербурге, тот пригласил Тараса к себе, договорившись, что гость-художник напишет портреты членов его семьи. Шевченко такое предложение полностью устраивало: Марьянское на время пребывания в Украине должно было стать для него «базой», а гонорар за портреты мог поддержать скромный бюджет...

О Шевченковом спутнике Александре Лукьяновиче знаем, что в молодости он состоял на военной службе; в отставку пошел в звании майора.  На время встречи с Шевченко ему было сорок два года (приблизительные годы жизни Лукьяновича 1803—1880). На портрете, выполненном Шевченко в Марьянском, Лукьянович похож на самовлюбленного франта: пижонские усики, бакенбарды, аккуратно выложенный на шее шарф.

О пребывании Шевченко в Марьянском мы бы почти ничего не знали, если бы не Уильям Людвигович Беренштам, киевский еврей-украинофил, по словам Евгения Чикаленко — «умный и симпатичный мужчина», который был «активнее многих членах Общества, прирожденных украинцев». В 1899 г. он отыскал в Сорочинцах 76-летнего Арсена Татарчука, бывшего повара Лукьяновичей, и тот немало рассказал Беренштаму.

«Он /Шевченко. — В.П./ вставал с восходом солнца и сразу брался за работу, — рассказывал Татарчук. — /.../ В свободное от писания портретов время почти всегда оставался в своей комнате, постоянно читал книги, которые брал из барской библиотеки, или же писал письма или что-то другое; только изредка блуждал он по околицам, при этом часто останавливался, всматривался в какие-то отдаленные предметы, зарисовывал разные пейзажи. Завтракал и обедал он вместе с господами...».

Поселился Шевченко в отдельном помещении; от услуг лакея отказался.

Творчество, как известно, требует уединения, поэтому естественно, что в Марьянском поэт «со знакомыми Лукьяновича/.../ не сближался». А когда выныривал из своего одиночества, то «охотно общался со священниками». Они, рассказывал Татарчук, «все очень любили и уважали Шевченко». Священник Бабичев из соседней Устивицы однажды во время обеда в Марьянском сказалследующее: «Тарас Григорьевич, Вашего ума хоть бы на двадцать человек и раздать, всем хватило бы!». В Устивице, к слову, родился Василий Нарижный (1780—1825), писатель, которого считают предшественником Гоголя, — может, его имя вспоминалось и в Шевченковских разговорах с Бабичевым? Все-таки романы Нарижного «Российский Жилблаз», «Словенские вечера», «Два Ивана», «Бурсак» были достаточно популярными...

Наиболее охотно, по словам Татарчука, Шевченко сближался «с дворовыми и крестьянами; почти всех он знал по имени. /.../ Часто по вечерам посещал он «улицу». Появление его в таких случаях  всегда всеми ожидалось с нетерпением и приветствовалось. В эти вечера время проходило незаметно: Шевченко и сам оживлялся, он много рассказывал о прошлом Украины, о подвигах казаков, о борьбе их с турками и панами. Говорил о своем крестьянском происхождении и освобождении, но о том, как и когда опять вернется воля закрепощенному люду, не вспоминал. Ухаживаниями за девушками и молодыми женщинами никогда не занимался, напротив, с ними вел себя так же, как и с парнями и мужчинами. Иногда приглашал за свои деньги музыку; тогда бывало очень весело; сам Шевченко очень любил, чтобы собравшиеся пели и танцевали...».

А вот о Лукьяновиче Арсен Татарчук рассказывал сдержанно. К крестьянам пан относился хорошо, редко их наказывал; во время пребывания в селе Тараса Шевченко наказаний не было совсем. Однако к старости стал придирчивым и жестоким.

Жил Лукьянович на широкую ногу, «часто устраивал роскошные пиры чуть ли не для всего уезда — для этого вина кадками выписывались из Франции. Был азартным охотником, содержал большую стаю собак и много верховых и выездных коней. Охоты, устроенные им, отмечались многолюдностью и щедрыми угощениями».

Все однако внезапно пошло прахом. После освобождения крестьян Лукьянович потерял свое имение. Жена его покинула и выехала в Ананьевский уезд Херсонской губернии. Мужу она выдала вексель на 80 тысяч рублей, однако вексель украли. Поэтому когда жена умерла, старый Александр Андреевич не смог воспользоваться ее вдовьей частью. Одинокий, больной эпилепсией, он на склоне жизни скитался и умер у знакомого помещика...

Портреты членов семьи забрала дочка Лукьяновича София Александровна, в замужестве Крижановская. Ее судьба также оказалась «не совсем обычной и очень печальной». Что означали эти слова Татарчука — осталось тайной. Понятно только, что портреты пропали. Как пропала и большая библиотека, из которой брал книги Тарас Шевченко. Книг было много, занимали они в доме в Марьянском целых две комнаты...

Из Марьянского Шевченко время от времени отправлялся в странствия. Автору биографической хроники «Дума про Огонь» Петру Журу удалось установить, например, что Тарас Шевченко побывал в гостях у старого Лукьяновича (то есть — отца владельца Марьянского). Действительный статский советник Лукьянович имел славную биографию. До 1812 года он состоял на военной службе; принимал участие в военных походах (1805—1806), командовал кавалерийским полком. Имел боевые награды. После отставки Андрея Федоровича назначили Пермским вице-губернатором, потом — Симбирским губернатором... В селе Шедиево на Полтавщине у него было роскошное имение — грандиозные «деревянные хоромы» в стиле классицизма. Сюда и приезжал Шевченко из Марьянского...

«Чего только не было в этом доме! — восторженно вспоминала внучка Лукьяновича Александра Мельникова. —  Комнаты разнообразных размеров и видов: залы с хорами и без хоров, гостиные, диванные, боскетная, расписанная сверху донизу причудливыми изображениями фантастических ландшафтов, сказочных птиц и невиданных цветов...» (см.: Мельникова А. Воспоминания о давно минувшем и недавно былом. — М., 1898).

В шедиевских «деревянных хоромах», по свидетельству мемуаристки, часто гостевали  писатели, музыканты, художники. Среди них — Иван Котляревский. Мельникова утверждает, что именно в Шедиево он «написал свою «Наталку Полтавку», как художник, создавая все действующие лица по образцам, которые окружали его; все действующие лица — художественные портреты дедового двора и его домочадцев». Упомянут в мемуарах Мельниковой и Тарас Шевченко: «Гостевал здесь (в Шедиево. — В.П.) и поэт Шевченко, который внес свою часть интереса в тесный круг моего деда, — писала Мельникова. — Он даже оставил в память о своем пребывании у него в доме — собственноручно написанный портрет свой»...

Архитектурные дива Лукьяновича в Шедиево не уцелели. А вот в Марьянском материальные знаки истории ХІХ ст. еще можно увидеть. Барский одноэтажный кирпичный дом с причудливой верандой пока что стоит, однако перекрытия не выдержали, обвалились. О размахе бывшего парка напоминает старый дуб: мемориальная табличка объясняет редким пилигримам, что Шевченко здесь любил уединяться. Теперь около дуба пасутся козы...

Досадно. Ведь речь идет о святых для украинцев местах. Именно в Марьянском в жизни Шевченко начался период небывалого творческого подъема. Здесь он написал несколько шедевров — «Єретик», «Великий льох», «Стоїть в селі Суботові», «Сліпий».  А завершался этот период уже в Переяславе, куда поэт, болея, приехал к своему другу, врачу Андрею Козачковскому. Там были написаны такие произведения, как «Наймичка», «Кавказ», «І мертвим і живим...», «Холодний яр», «Давидові псалми», «Маленькій Мар»яні», «Минають дні, минають ночі...», «Три літа», «Як умру, то поховайте»... Золотые четыре месяца в истории украинской литературы — октябрь-декабрь 1845 года...

Имение Лукьяновича еще можно было бы возродить, создать там музей-заповедник. Марьянскому, на мой взгляд, не повезло, когда его включили в состав Великобагачанского района: неприкаянное село очутилось будто в углу, на границе с Миргородским районом. До самого Миргорода — рукой подать (7 км.), однако сообщения с ним нет, я добирался по полям. Может, выход именно в том, чтобы соединить Марьянское с Миргородом асфальтовым покрытием? А еще лучше — вообще передать его Миргородскому району.

Одним словом, нужно «только» неравнодушие со стороны общественности и воля государства. Письмо премьеру Владимиру Гройсману от имени Группы «1 декабря» я уже инициировал, оно, как говорят, «в пути». Однако нужно широкое внимание к проблеме, нужна огласка... 

Когда-то в украинских школах нескольким поколениям учеников рассказывали о «болдинской осени» Пушкина, — сумеем ли мы почтить надлежащим образом невероятную творческую осень украинского гения?