Золотая клетка для «Мазепы»
В Харькове поставили оперу Петра Чайковского в спорной редакции
Постановку в Харьковском национальном театре оперы и балета им. Н. Лысенко приурочили к открытию памятника Ивану Степановичу Мазепе в райцентре Коломак, где 330 лет назад его избрали гетманом Войска Запорожского. Круглая дата со дня получения гетманства одним из самых ярких наших исторических персонажей — прекрасный повод для создания новой оперы. В отличие от волнующих событий современности, которые не всегда удается оперативно творчески отрефлексировать, празднование памятных дат можно спланировать заранее и сделать заказ композитору. На деле же оперные театры всячески избегают этой возможности, подстраховывая себя проверенной классикой.
Очередное доказательство тому, что подобное легкое решение — не выход — постановка оперы Чайковского «Мазепа» Харьковской оперной труппой. Поскольку текст либретто Виктора Буренина по следам «Полтавы» Александра Пушкина далек от исторической достоверности, а образ Мазепы подан слишком тенденциозно, команда постановщиков решила «улучшить» оригинал оперы. Да, пушкинский Мазепа хитер, коварен, лукав, это самый настоящий змий с «черными помыслами» в голове и «кипучим ядом» в груди. Но П.Чайковский, посвятивший целый пласт своего творчества украинской тематике, изображает Ивана Мазепу музыкальными средствами как по-своему обаятельного и героичного персонажа.
Исходя из этого, постановщики сохранили две трети музыкального текста, но внесли серьезные изменения в текст вербальный. И.о. директора Харьковской оперы Олег Орищенко, прославившийся неологизмом «Майстерзиргеры» и оперой «в пяти сериях» Вагнера «Колесо Нибелунгов», разыскал украинский перевод либретто 1933 года, сделанный диаспорными авторами Лонгином Цегельским и Дмитрием Чутром. Понятно стремление руководства уйти от русского языка при обращении к образу Мазепы, но мировая практика показывает, что оперные переводы часто не идут на пользу исполнению. В данном случае перевод создавал дополнительные вокальные трудности, а случайная замена на высоких нотах открытых гласных на закрытые делала звучание пережатым. Помноженный на плохую артикуляцию солистов украинский текст оказался почти полностью неразборчивым для уха слушателя.
Режиссер Армен Калоян сократил оперу до двух первых актов, изъяв бегство Мазепы после Полтавской битвы и финальную колыбельную утратившей рассудок Марии, обелил образ Орлика («я не могу представить его жадным палачом», — пишет он в буклете) и зачем-то обрамил постановку исполнением песни «Чорна рілля ізорана». Хормейстер Алексей Черникин объясняет введение ее в текст оперы тем, что это «любимая песня еще одного героя Украины, борца за ее независимость — Степана Бандеры». Сложно понять, что натолкнуло постановщиков на подобную мысль — то, что Иван Мазепа умер в молдавских Бендерах, или желание еще выше поднять градус патриотизма в постановке — но никакого отношения ни к Мазепе, ни к Чайковскому эта песня не имеет.
Декорации и костюмы собирали, что называется, с миру по нитке. Первоначально дирекция анонсировала, что будет пошито 150 новых костюмов, но на деле большую часть взяли из спектакля «Тарас Бульба». При этом художник по костюмам, художник-постановщик и режиссёр, кажется, создавали свои образы отдельно друг от друга. В то время как режиссер и художник по костюмам Илья Панек следовали принципам реализма, художник Надежда Швец обратилась к символизму — остов церковного купола на краю сцены, строительные леса на колесиках, разрушенные церкви и тюремные вышки на заднике. В столкновении друг с другом эти вещи рождали комический эффект: например, увертюру сопровождали танцы девушек в исподних рубахах со странными соломенными вениками в руках, словно девушки собрались в баню. Все это происходило среди строительных лесов, за которыми разыгрывалась картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», а на заднике виднелась проекция разрушенного храма. Оригинальным было оформление второй картины второго акта: для сцены в комнате Мазепы подобран задник в виде увеличенной проекции звездного неба — так, словно Иван Степанович летит на шаттле, а при этом сверху на него глядят задумчивые ангелы с театральных кулис. Для того, чтобы хоть как-то динамизировать статичную картинку, звездное небо раскачивали влево-вправо, словно космический корабль Мазепы терпит крушение.
Трудно вспомнить другую постановку, где все сделано настолько не к месту. Даже в гопаке хореограф Антон Смецкий умудрился выстроить танцы таким образом, что на кульминации лихой мужской пляски с саблями в полном противоречии с громыхающей музыкой кружится вокруг своей оси нежная танцовщица. Неуютно в этом хаосе чувствовали себя и солисты. Юлия Пискун в партии Марии распелась только ко второму акту, Владимир Козлов (Мазепа) выглядел скованно и компенсировал это метаниями по сцене, Андрей Калюжный (Кочубей) был одним из тех немногих солистов, кто следил за дикцией, но при этом повсеместно не попадал в ноты. Пожалуй, наиболее органично выглядела Виктория Житкова в роли Любови, жены Кочубея. Она единственная сочетала хорошие вокальные данные и мастерство интонирования — вдумчивое, выразительное и разнообразное по интонации пение. Остальные солисты пели ровно как церковный дьякон. Хор выглядел намного лучше — крепкий и слаженный, чисто звучащий даже при перемещениях по сцене. Перемещениях, кстати, абсолютно бессмысленных: когда нужно было динамизировать хоровую сцену, режиссер просто менял местами женскую и мужскую половину хора.
Самым неприятным моментом постановки была финальная сцена, следующая за всеобщей молитвой за Украину (ее сделали на материале молитвы из сцены казни), в которой Мария умиротворенно пела в момент казни собственного отца, а Мазепа был заключен в очередную символическую конструкцию, напоминающую клетку для попугая с золотым крестом сверху. За этим фрагментом шел вставной номер — хоровое исполнение с зажженными свечами любимой песни Степана Бандеры «Чорна рілля ізорана», во время которого на заднике проплывали портреты гетманов, воинов УПА, героев Небесной Сотни и АТО. Пристегнутый к неудачной постановке, этот эпизод выглядит крайне спекулятивно, а спекулировать такими вещами, как смерть героев нации, — непозволительно.
Во время премьеры в фойе театра носили прозрачные ящики для благотворительных пожертвований на строительство памятника Мазепе и показ спектакля в Коломаке. Учитывая тот факт, что открытие намечено на 22 июля, а сбор средств еще не окончен, есть опасность, что это событие может по аналогии с премьерой «Мазепы» превратиться в очередную спекуляцию...
