Мифические «татары-разрушители»

«Якби-то ти, Богдане п’яний,
Тепер на Переяслав глянув!
Та на Замчище подививсь!
Упився б! здорово упивсь!»

Вот и наступили новые долгожданные времена — постгеноцидные. Притопали-таки, зато веселые. Чужаки же прожогом хитро-быстро навязали Колесу Истории эпоху креативизма. То есть, простите, приболотного новаторства. В действительности живем в криогенном режиме, — собственно, температура здесь ни к чему. Даже и не заметили, как стало модно иметь воловий норов. Недаром пробужденный поэт-гражданин Иван Драч как-то написал: «Повільність, вільність та воляча, // А може, вдача жираф’яча: // Невже — раба?!» (Крила: поезії. — Х., 2001).

Выбранный путь, в конце концов, никто из нас не выбирал. А вот последствия очевидны: тотальная трансформация граждан казацкого рода в деморализованную телячью массу национально дефективных существ. «А ми воли, жирафи вперті // Старовини», — короткое, красноречиво убийственное, резюме от Ивана Драча. Поэтому незачем удивляться появлению в Одессе памятника тирану-деспоту-проститутке — явственного напоминания о бывшем рабстве распятого, но непокоренного многомиллионного украинства. Дождались: установлен памятник (и не один) национального позора, поражения не одной сотни лет. Не случайно другой пробужденный с горечью заметил: «Любіть її, раби з-під Запорожжя, // Одеські покручі и торгаші...» (Д. Павличко. Аутодафе. — К., 2008). Неужели период вырождения? Нет-нет, этому, убеждены, не быть.

Наши мудрые провидцы прошлого предупреждали потомков будущей (сегодняшней) Государственной Украины о нашествии орды местных казачков. Скажем, поэт, войсковик Евгений Маланюк (1897 — 1968) доказывал: проблема украинского малороссийства является одной из важнейших, связанных с проблемой государственности, и она первой встанет перед государственными мужами уже Государственной Украины (Украинский национализм: Антология. — К., 2011. — Т. 2). Ведь малороссийство (манкуртство) «не политика и даже не тактика, лишь всегда априорная и тотальная капитуляция». Рецепт Е. Маланюка простой: его «нужно будет многие-многие десятилетия — изживать». А поэт-лирик Дмитрий Павлычко прямо призывал: сжечь «Хахландию [то есть Янычарию. — С.Х.] вплоть до последнего раба!» Видимо, нужно, по крайней мере, прислушаться.

Прочитайте и попробуйте проанализировать, многоуважаемые, типичную характеристику «малоросса», по версии названного поэта-войсковика: «Это — тип национально-дефективный, изуродованный психически, духовно и, следовательно, иногда — и расово». Теперь, панове, сформулируйте свой «рецепт».

Знает каждый: особенности идентификационного кода нации скрываются там, где не найдут злые, однако, в нашем случае, не будут искать и добрые. Коллективная память, известно, живая субстанция; ее давно материализовали, храня как могут, кто может. Блеск, красочность, содержание, глубина «кода предков» вызывает глубокое уважение, трепетание сердца пока еще не одичалого индивидуума. В этом сила этногенов.

Солнце и песок не одно тысячелетие сберегали чужие древние пирамиды от разрушения... Словно египетские пирамиды наши музеи продолжают удивлять мир какой-то «непонятной» живучестью. Теперь на протяжении десятилетий мороз, холод, дождь, ветер, снег соревнуются со стенами, дверями, хрупкими предметами на прочность, выносливость. И мы, украинцы, спокойно и невозмутимо остаемся наблюдателями, по-детски искренне удивляясь: сколько у нас еще осталось духовного богатства. «Знак, певно, чи що?», — подумал Вол.

Кажется, сокровища нации обращаются к нам: «Потомок, Мы — Твоя память. И Твои дела ни за что не забудем. Ведь Мы будем стоять и дальше...» Вероятно, следующее столетие ожидает появление New-Хвойки — своеобразного первооткрывателя «новой» вымершей цивилизации, имя которой будет загадкой, а ее история — красивой сказкой, или чем-то другим вроде сказанного. Помните Лесино: «Далі круг и сбитий напис»? О, немало придется потрудиться многочисленным мудрым головам для хотя бы приблизительного научного объяснения какой-то уцелевшей надписи в руинах, — наверное, этому открытию обрадуются несметные этносы, а преступники-янычары, враги-спутники давних автохтонов, тревожно будут молчать, потому что хладнокровно выполнили чужую волю. Побасенка, да и только. Так и будет, если украинец наконец окончательно не самоидентифицирует свой исторический код: «Щоб газдою, не слугою // Перед світом стати!» (И. Франко. Избранные произведения. — Х., 2009).

Подобные рассуждения выражали некоторые исследователи и в первой половине ХХ в. Вот, скажем, один из очевидцев в 1927 г. с горечью констатировал: «...наследие с дореволюционных времен в музейном деле на Украине небольшое, сравнивая с РСФСР, и к тому же не установившееся, ведь до революции (русско-советской оккупации Украины. — С.Х.) музейное дело на Украине по большей части не выходило за рамки частной инициативы (кроме полезных мероприятий быв. университетов)» (Дубровский В. Очередные задачи современного музейного строительства на Украине. — К., 1927). Надеемся, внимательный читатель обратил внимание на то обстоятельство, с чьим сравнил наше музейное наследие научный работник. О причинах сложившейся ситуации, полагаем, не трудно догадаться.

Другой же исследователь, автор статьи «Где наши памятники прошлого», с возмущением писал: «Размышляя над нашим прошлым... мы удивляемся... куда делись все те памятники нашей давности — почему они не сохранились до наших дней, так как это произошло с историческими памятниками других народов.» (Летопись Красной калины. — 1929. — Номер 1). И дело не в мифических «татарах-разрушителях», нет-нет, — ведь «Мы никогда не интересовались памятниками своей давности и не хранили их, а наоборот сами теряли их и уничтожали своей нерадивостью». Действительно, вроде бы о нашем настоящем звучит риторика: «Много у нас музеев? Много тех собирателей всяких памятников прошлого? Даже это недавнее прошлое утрачивается и погибает бесследно на наших глазах». Не слова — вердикт потомку.