Либерализм — явление неукраинское?

К превеликому сожалению, прежде всего я должен согласиться с этим фактом.

Либерализм пришел в упадок, и не только в Украине — в западном мире также. Эра либерализма закончилась еще после Первой мировой войны; во всяком случае с тех пор в стране классического либерализма Англии, партия либералов отдала социалистам-лейбористам свое место главного соперника консерваторов. В Европе партии, которые прямо апеллируют к либеральным политическим основам, могут претендовать на третьи роли. Правда, в условиях неустойчивого равновесия их голоса могут оказаться решающими. Пример — партия свободных демократов в Германии; за ней стоит немногочисленный интеллигентский и буржуазный электорат, но она решала не один раунд борьбы между ХДС-ХСС и социал- демократами. Этой реалистической ремаркой хотелось бы намекнуть украинским политикам с либеральными амбициями, что их выбор будет значить отказ от попыток создать массовую партию. И у нас сегодня либеральная идея не будет иметь массового сторонника.

НА КЛАДБИЩЕ ИДЕЙ

Однако, прежде чем сравнивать наши домашние, скажем деликатно, очень специфические перспективы с европейской реальностью, отдадим должное незаслуженно забытым традициям украинского либерализма. В силу жесткости и непримиримости отношений в политикуме Российской империи слово «либерал» звучало как насмешка; либералов ненавидели и монархисты, и революционеры. Особенно остроумно издевался над либералами Салтыков- Щедрин, сам скорее всего либеральный, чем революционный деятель, и с ученической скамьи поколения советских людей унаследовали презрение к «мягкотелому и гнилому либерализму». Между прочим, оба эти эпитета так же применялись к интеллигенции, и уже это одно заставляет задуматься: а не хороним ли мы вместе с либерализмом также и интеллигентность?

В украинской политической традиции либерализм представлен такими именами, как Михаил Драгоманов, Максим Ковалевский (оба они в эмиграции были также лидерами общеимперской либеральной оппозиции), Богдан Кистякивский, Михаил Туган-Барановский, Николай Василенко, Владимир Вернадский... Почти все вышеупомянутые в тот или иной период были близкими к партии кадетов, которую большевики оценили как антинародную, а украинские национальные деятели — как антиукраинскую. Сколько насмешек адресовано политике пустячных и провинциальных «малых дел», а вместе с тем — земствам, самоуправляющимся организациям, в которых сосредоточивали свою работу либералы! И кто сегодня оценил по справедливости все, что сделали умеренные в политике, фанатичные в повседневной работе провинциальные интеллигенты, благодаря которым возникла в Украине сеть земских школ и больниц, — люди, которые побеждали массовую необразованность так же тяжело, как трахому и чесотку. Революционеры тогда высмеивали кампании массовых политизированных банкетов, где за тостами на массовых юбилейных застольях едва скрывались антиправительственные речи. Но насколько тогдашняя эра опасных банкетов непохожа на современную эру фуршетов!

Жаль, что в Чернигове не знают, кто такой Иван Ильич Петрункевич, бывший председатель местного земства, старший друг Вернадского и один из организаторов кадетской партии. Жаль, что в Полтаве забыли бывшего председателя земства Федора Андреевича Лизогуба, который был позже премьер- министром у Скоропадского, — как забыли и его родного брата Дмитрия, повешенного в Одессе народника-террориста ( дома у них, в Седневе, часто бывал друг их отца Тарас Шевченко, да и отца, интеллигентного потомка старой казацкой семьи, не очень помним). Наша история напоминает забытое и заброшенное сельское кладбище с безымянными могилками.

Только в заключение одно историческое замечание по поводу галицкой национал-демократии. Само название этой партии побуждает к поискам ее политических связей с современностью: сегодня термин «национал-демократ» стал неожиданно популярным. Следует отметить, что прямого соответствия в сегодняшнем политикуме старая галицкая национальная демократия не имеет. В свое время позиции этой партии определялись ее основной политической задачей — защитой интересов украинской общины в Австро-Венгерской империи, и даже непосредственно в провинции Галичина, которая охватывала тогда также и южную Польшу. Политическим и культурным центром этой австрийской провинции, в том числе и ее польского элемента, был Львов, а не старый Краков, и польско-украинские отношения были здесь узлом, в котором сплетались все социальные и культурные проблемы. Непримиримым соперником украинской национал-демократии в Галичине была крайне националистическая польская национал-демократия («эндэки»). Национал-демократия Восточной Галичины действовала в сотрудничестве с украинской католической (униатской) церковью, что, учитывая консервативную ориентацию тогдашнего Ватикана, определяло и позиции национал-демократии. Во всяком случае ее нельзя однозначно относить к либерально-демократическим партиям, нашим эндэкам не меньше была присуща ультрамонтанская консервативность. Преемницей этой партии в период между войнами в Польше была так называемая УНДО, традиции которой сегодня трудно отыскать в наших реалиях. Проблема наследия галицкой национал-демократии сегодня — это скорее всего проблема корней украинского консерватизма, чем украинского либерализма.

«СМЕРТЬ» В ФУНДАМЕНТЕ

Итак, вернемся к политикуму современности. Главным претендентом на роль либеральной партии у нас сегодня, по-видимому, можно считать партию «Реформы и порядок» и соответствующую парламентскую фракцию. Но с точки зрения европейской традиции здесь есть какая-то загадка. В Европе были партии реформ, которым противостояли партии порядка; первые условно относим к либералам, вторые — к консерваторам. В целом путешествие по парламентскому справочнику Украины скорее всего вызывает восточные ассоциации — там есть партия справедливости, партия истинного пути... Есть у нас и фракция всех тех, кто не входит ни в одну из фракций. Когда-то создание блока всех государств, не входящих ни в какие блоки, вызывало улыбки у математиков и логиков, знакомых с парадоксами множеств подобного рода. Сегодня у нас по существу едва ли не все парламентские фракции собираются под подобными лозунгами: сладкий общий девиз труда, возрождения и тому подобное будто призван объединить тех, кто там оказался, ибо не хотел идти в другое место.

Оставим, однако, политический шербет и вернемся к содержанию. Европа предпочитает простые названия, которые позволяют классифицировать партии в политическом спектре от левого до правого фланга, опираясь на традиции. Почему же случилось так, что либеральные партии потеряли на Западе свои прежние позиции и едва держатся в политическом спектре?

Давайте сначала зададим себе другой вопрос: а какая судьба не организаций, а идеологии? Забыты ли лозунги, под которыми когда-то группировались большие массы людей?

Основная идея либерализма — осуществление свободы личности. Приоритет человеческой личности делает либерализм индивидуалистической концепцией, но от анархизма она отличается опорой на правовой государственный порядок. Если консерваторов скорее всего характеризует определенный стиль мышления, ментальность, общие симпатии, то либерализм исходит из четко сформулированных морально-правовых принципов, которые представляют собой основу либерального порядка. Это принципы свободы, собственности, безопасности и права на сопротивление насилию. Либерализм четко отличает политические права, которые дают личности возможность участвовать в управлении государством, и гражданские права, благодаря которым строится гражданское общество — реальная база демократии.

Основные лозунги западного либерализма сформулированы в конце XVIII в. в Декларации прав человека, принятой Великой французской революцией, и Конституции США. Со временем оказалось, что прекрасные слова американской конституции о правах человека относятся не только к белым, но и к «цветным» гражданам США, а еще позднее — что под «человеком» следует понимать также и женщину. Круг субъектов прав и свобод расширялся, сами права уточнялись, но традиционные основы либерализма не исчезли, не выродились, не погребены историей — они вошли в фундамент европейской цивилизации.

Консерватизм, который опирался на аристократию, клерикальные и военно-бюрократические круги и на поддержку крестьянства, сегодня полностью изменил свои фундаментальные идеи, превратился в неоконсерватизм, символизированный в прошлом десятилетии именами Тэтчер и Рейгана. Потому что порядок, который консервативные силы Запада должны защищать, основывается на идейных основах либерализма.

Произошла также огромная эволюция социализма в либеральном направлении. Европейские социалисты даже тогда, когда они приближались к власти и угрожали революцией, стремились не прибегать к кровавым мерам и отступали перед насилием. Программа социалистических преобразований во второй половине XX в. оставляет неприкосновенной частную собственность, без которой человек теряет независимость от мощного государственного аппарата и других сильных мира сего.

Но не все могут иметь такую собственность, которая им обеспечит личную независимость. Сама по себе система прав и свобод оставляет беззащитными тех, кто ничего не имеет, кроме рабочих рук. И социальная справедливость не питается одними только либеральными принципами.

Можно сказать, что старому либерализму пришел конец тогда, когда в Европе наступила пора массовых движений, и ее политическая жизнь очень демократизировалась. Это следует иметь в виду нашим украинским либералам. Массовое движение не строится на принципах либерализма. Лозунги свободы и права зажигают сердца миллионов только тогда, когда в разгаре борьба против тупого деспотизма. Консерваторы и социалисты различных оттенков при нормальных условиях легче могут найти массового избирателя, чем «чистые» либералы. За последними пойдет интеллектуальная элита и рафинированная часть деловых кругов. Либеральные политические конструкции сегодня скорее всего выполняют консервативную функцию, защищая идейные и правовые основы цивилизованного общества. Этих целей недостаточно для приведения в действие больших электоральных масс.

Политическая жизнь западного общества постоянно напряжена, как и когда-то. Время от времени возникают потребности серьезного реформирования норм экономической и политической жизни, и вспыхивают горячие политические битвы между сторонниками реформ и защитниками старого порядка, борьба за различные варианты и социальные цели реформирования. Беднейшим слоям населения приходится очень активно давить на политикум, чтобы их интересы были учтены. В этих напряженных ситуациях либералы нередко заслуживают строгого осуждения в обществе своим традиционным принципом невмешательства в стихию экономического развития, своим laisser faire, что приблизительно можно перевести как «пусть идет, как идет». Следует сказать, что слово «либерал» сегодня на Западе далеко не всегда воспринимается как комплимент, хотя и не в традиционно-российском духе. Либеральные экономические реформы вызывают критику потому, что они слишком полагаются на действие рыночного механизма, и недостаточно уделяют внимания государственным и общественным институтам. В частности, за бездумный экономический либерализм критиковали реформы в постсоциалистическом мире комиссии экономистов, созданные Социалистическим Интернационалом. Справедливо это или нет, нам решать по опыту на собственной шкуре. Подозреваю, что большинство даже не очень компетентных моих земляков скажет, что справедливо. Между прочим, экономические реформы времен Перестройки можно было бы назвать наивным либерализмом, поскольку они рассчитывали на ограниченно-лечебное действие прививок рыночных отношений нашей экономике, которая полностью находилась в руках управленцев. Далеко не наивные менеджеры, пользуясь отсутствием необходимых норм и институтов, мгновенно разнесли всю экономику, от которой остались одни только следы в виде счетов в офшорных зонах. Итак, конец либерализма?

О ЧИСТОТЕ ВОЗДУХА

Если говорить не о политических институтах, а о глубоких социальных движениях и политической атмосфере, об общественном мнении как основном политическом факторе, то дело выглядит совсем иначе.

Обратите внимание, что в западном мире почти нет крупных и влиятельных партийных газет. Большинство газет, таких, как «Нью-Йорк таймс», «Монд», «Нойе цюрихер цайтунг» и другие, вернее всего было бы очертить как либеральные — не в смысле партийной принадлежности, а в смысле принципов либерализма, которые реально стали основой политического и гражданского бытия западного общества.

Общественное мнение имеет свои структурные особенности. Оно не определяется политическими организмами — наоборот, последние ориентируются на господствующие настроения.

Общественное мнение — и пресса как ее инспиратор — делает больше, чем политические партии: оно формирует политическое пространство общества.

Есть вещи, которые нельзя делать в европейском политикуме. Например, нельзя сесть за один коалиционный стол с лицами типа Хайдера. Европейское общество сердилось не на австрийских постнацистов — имеем то, что имеем! — а на респектабельных австрийских консерваторов, которые нарушили правила приличия, включенные в политическое пространство Европы.

Коммунисты, как ни странно для некоторых наших радикалов, допущены к европейскому политического столу. Но с людьми типа Милошевича нельзя вступать в коалиции, чего никак не поймут российские политические лидеры.

Принципы либерализма необходимы как политический воздух — хотя никто не создает партии борцов за чистый воздух. И в этом смысле либерализм бессмертен. Либерализм умер — да здравствует либерализм!