Пребывала ли Украина под советской оккупацией?

В первой половине июня в Киеве был открыт Музей советской оккупации, вызвавший бурный и неоднозначный общественный резонанс. По этому поводу в «Дне» 19 июня была опубликована статья профессора Юрия Шаповала «Музей оккупации? А кто оккупанты?!», а также мнения наших экспертов. Тогда же мы пригласили к дискуссии всех желающих. Первым откликнулся профессор Станислав Кульчицкий (см. «День» от 27.06). Сегодня мы печатаем окончание его статьи. Но на этом тему «музея оккупации», нам кажется, закрывать преждевременно.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА КРЕМЛЯ

Советский Союз обладал уникальной способностью мобилизовать человеческие и экономические ресурсы на достижение одной, конкретно поставленной цели. Это объяснялось, с одной стороны, заглубленностью власти в народную толщу (не случайно коммунистические пропагандисты называли ее «рабоче-крестьянской»), а с другой — абсолютной неспособностью народных масс, многомиллионной государственной партии или даже номенклатуры влиять на решения, принимавшиеся в самой сердцевине советской власти — политбюро (президиума) Центрального комитета. Страна напоминала легковесовика (каким она и была на самом деле по степени развития экономики), способного соревноваться на равных с тяжелоатлетами. Длительное время ей удавалось невозможное — опережать США в ракетно-космической гонке. Концентрация максимума сил и средств на одной цели всегда тяжело отражалась на жизненном уровне народа, но после нескольких десятилетий террора протестующих почти не стало.

Из-за того, что Украина находилась в эпицентре террора, существует искушение рассматривать советскую власть как оккупационную относительно нее. Тем более, что эта власть была навязана тремя последовательными вторжениями российских вооруженных сил. Ведь после распада империи Украина уже успела создать национальную государственность, основанную на таких же демократических ценностях, как Российская республика периода Временного правительства. Но не все так просто...

Тандем «партия-советы» давал большевикам неоценимое преимущество над белогвардейскими генералами, которые тупо желали реставрировать «единую и неделимую» Россию. В этом желании большевики с генералами не расходились, но у них была возможность избежать конфронтации с национально-освободительным движением угнетенных народов и даже направить в свою пользу их человеческий и экономический потенциал в гражданской войне. Центральное правительство советской России требовало от этих народов только одного: сделать основой своего политического строя советы.

Большевики оказались мастерами не только социальной, но и национальной демагогии. В январе 1918 года в России состоялись два громких события. Вследствие разгона Учредительного собрания сошла на нет Российская (Русская) революция. Почти одновременно III Всероссийский съезд советов принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, которой Россия провозглашалась республикой советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. На съезде В. Ленин заявил: «Вокруг революционной России все больше и больше будут группироваться отдельные федерации свободных наций. Вполне добровольно, без лжи и железа, будет расти эта федерация, и она несокрушима».

Мы должны с высоты теперешних знаний четко осознавать глубинный подтекст этих высоких слов. За год до этого, в январе 1917 года Ленин и его единомышленники еще были немногочисленной сектой в изгнании. В течение года они стали массовой партией, которая поставила целью восстановить колоссальную империю и даже больше — разжечь мировой пожар. Еще продолжалась война, которая должна была изменить, как все ощущали, мировой порядок. Солдаты воюющих армий за три с половиной года пребывания в окопах потеряли ощущение ценности человеческой жизни. Рабочие и крестьяне тяжело работали, но результаты их труда сразу же терялись в огне войны. Слепая классовая ненависть овладевала планетой, и большевистским агитаторам нужно было только направить ее разрушительную силу в нужном направлении. Ленинская партия использовала предоставленные ей тонны кайзеровского золота на разложение государственных институтов собственной страны в условиях войны. Теперь же она начала использовать несопоставимо большие материальные ресурсы этой страны для организации мировой революции. Десятки ленинских эмиссаров с чемоданчиками конфискованных у буржуазии валюты и драгоценностей вскоре разбежались по всей Европе, чтобы создавать партии для Коммунистического интернационала.

Ленин называл свою партию каплей в народном море, но ему казалось, что он нашел в советах универсальный рычаг для построения на руинах воюющих друг с другом империй мирового «государства-коммуны». Большевики знали способ справиться с советами, которые всем другим политическим партиям казались диким мустангом. Английский писатель Герберт Уэллс зря называл вождя большевиков кремлевским мечтателем. Утопическая сказка о коммунизме как строе, в котором каждый будет получать столько благ, сколько захочет, предназначалась для народа. Для Ленина и его единомышленников советский строй представлял собой только удобную форму политической и экономической диктатуры.

Колоссальные возможности двойной структуры советской власти в конструировании якобы независимых, но абсолютно подчиненных Кремлю национальных государств не были секретом для такого проницательного специалиста в области российской истории, как американский профессор Ричард Пайпс. В книге «Россия в условиях большевистского режима» он писал: «Как только заселенные нерусскими народами территории вновь завоевывались и вводились в состав новой, советской империи, они получали фикцию государственности при условии, что их учреждения тоже начинали контролироваться («парализоваться», по словам Ленина) РКП(б). Что касается партии, то ее Ленин вовсе не собирался дробить по национальному признаку. Результатом становился федерализм со всеми признаками государственности, способными якобы удовлетворить основные требования нерусского населения, но над ним скрывалась жестко централизованная диктатура с центром в Москве».

Эта длинная, но необходимая цитата иллюстрирует распространенное на Западе толкование национальной советской государственности. В ней все верно, но недостает деталей. Приходится утверждать, что в этих не замеченных Пайпсом деталях скрыта сама суть большевистских подходов к национальному вопросу.

Утверждение Р. Пайпса о том, что государственная власть в стране большевиков только формально принадлежала советам, в свою очередь можно расценивать как формальное. Пайпс не заметил, что советов, существовавших в 1917 году, уже не было. Нельзя сомневаться в том, что советы в каждом звене властной вертикали целиком подчинялись партийным комитетам. Нет сомнения и в том, что дикий мустанг Российской (Русской) революции после Октябрьского переворота превратился в смирного мерина. Механизм такого превращения оказался простым до примитивности: советы стали частью большевистской партии и потому пользовались полнотой исполнительной власти. Нельзя, например, недооценивать роли возглавляемого В. Лениным Совнаркома, находившегося на вершине советской властной вертикали.

Все это значит, что в национальных республиках советы также были вполне реальной властью, а не «фикцией государственности». Они «парализовались» по партийной линии, если в Кремле считали это нужным. Но для тех руководителей централизованной и дисциплинированной большевистской партии в Москве, которые отвечали за национальные республики, не было спокойной жизни. Приходилось постоянно следить за тем, чтобы не потерять контроль над положением в них и даже за тем, чтобы филиалы РКП(б)—ВКП(б)—КПСС в этих республиках сохраняли полную лояльность центру.

Вожди твердили о второстепенности национального вопроса и его подчиненности классовому. На самом деле, однако, они относились к национальной периферии в собственном государстве с повышенным вниманием. С особой бдительностью они следили за процессами, происходившими в Украине — самой большой по человеческим и материальным ресурсами советской республике на границе с Европой.

Созданная ленинской партией советская империя больше не существует, и у нас есть возможность изучить обстоятельства ее рождения и гибели одновременно. Мы можем зафиксировать коллизию, возникшую во время тиражирования российской советской государственности в национальных регионах. Коллизия заключалась в том, что тоталитарное государство с максимально суженным количеством носителей диктатуры одновременно представляло собой совокупность стран (с 1923 года — союзных республик), в которых допускалось существование национальных правительств, наделенных реальной управленческой властью. Национальные правительства были абсолютно подчинены центральному правительству, но своим существованием придавали советской федерации вид демократического государства, в котором властные полномочия распределялись между центром и ее субъектами. Но это была псевдофедерация. Во всех советских конституциях слово «федерация» употреблялось только в названиях республик. Федерация невозможна без разделa власти, но такой раздел невозможен при диктатуре.

Коммунистический строй создавался вопреки интересам и желаниям большинства населения, особенно сельского, которое само по себе составляло большинство советских граждан. Поэтому массовый террор был неминуем всюду. Но, завершая рассмотрение этой темы, уместно поставить такой вопрос: отличались ли по интенсивности террора русские регионы от нерусских? Ответ вытекает из изложенного выше: многонациональная страна, состоявшая из республик, наделенных национальной государственностью и большими конституционными правами, всегда носила в себе угрозу распада в случае кризиса в Кремле, который (кризис) делал невозможной диктатуру. Парадоксально, но факт: чем больше задекларированных в конституциях прав имели национальные республики, тем большей становилась угроза репрессий против них со стороны Кремля.

РОЖДЕНИЕ СОВЕТСКОЙ УКРАИНЫ

Почему вожди РКП(б) закладывали в строительство «государства-коммуны» национальную советскую государственность, если они осознавали, что последняя может оказаться источником сепаратизма? Разве не проще было бы формировать национальные республики без признаков государственности? Тем более, что Российская Федерация изначально создавалась как централизованное государство с автономным, т.е. государственным укладом в своих национальных регионах. Ответ достаточно прост: В. Ленин и другие вожди РКП(б) видели опасности национальной советской государственности, но вынуждены были идти на компромисс с освободительным движением, которое после падения самодержавия разорвало бывшую империю на составные части. Конструирование в Кремле советской Украины хорошо иллюстрирует все извилины национальной политики большевиков.

Мы в этом году больше, чем обычно, обращаемся к событиям Украинской революции, потому что ей исполняется 90 лет. В дискуссии об оккупационном характере советской власти нельзя обойтись без сопоставления ее событий с событиями Русская (Русской) революции. Не следует забывать также, что Русская революция происходила и на территории Украины. Речь идет о деятельности общероссийских партий, профсоюзов и советов, о формировании большевиками вооруженных отрядов боевиков-красногвардейцев, о гражданской войне между белыми и красными. В свою очередь, события Украинской революции также выплескивались за пределы территории, на которой украинцы составляли большинство населения (речь идет, например, об украинизации армии на всех фронтах России).

Идея образования советской Украины возникла у большевиков в борьбе с Центральной Радой. Как казалось Ленину, взять УНР в руки можно было созывом, по русскому сценарию, Всеукраинского съезда советов и избранием на нем заменителя Центральной Рады — Центрального Исполнительного Комитета советов Украины.

Готовя Всеукраинский съезд советов, Совнарком отступил от принципиальной позиции предыдущего российского правительства в вопросе о границах Украины. Временное правительство соглашалось признать Украину как политическую реальность в составе Киевщины, Волыни, Подолья, Полтавщины и части Черниговщины. Речь шла только о государстве гетмана Б. Хмельницького, присоединенном к Российскому государству в середине ХVII ст. Не признавалась, следовательно, принадлежность Украине колонизированных по большей части украинцами Слобожанщины и азово- черноморских степей.

Но сеть подвластных большевикам советов была более-менее развитой как раз в восточном и южном регионах Украины. Надеяться на успех комбинации с заменой Центральной Рады ЦИК советов Украины можно было только в случае признания украинской национальной государственности на территории девяти губерний.

Через день после утверждения Центральной Радой закона о выборах в Украинское Учредительное собрание, т.е. 17 ноября 1917 года нарком Российской Федерации по делам национальностей И. Сталин в телеграфном разговоре с представителем обкома РСДРП(б) Юго-Западного края в Киеве С. Бакинским заявил: «Мы все считаем, что вы — киевляне, одесситы, харьковчане, катеринославцы и другие должны немедленно взяться за созыв такого съезда».

Идентификация большевиков по месту их проживания в этом тексте была несомненным, хотя и опосредствованным свидетельством прагматического признания Совнаркомом заявленных Центральной Радой границ Украины в составе девяти губерний, включительно с Харьковской, Катеринославской, Херсонской и Таврический (без Крыма).

Коварный замысел «переизбрать» Центральную Раду в Киеве не осуществился. Однако большевикам удалось повторно созвать Всеукраинский съезд советов в захваченном накануне Харькове. На нем в декабре 1917 года было провозглашено образование формально независимой от России советской республики под тем же названием, которое дала государству Центральная Рада — Украинская Народная Республика. Советское правительство назвали Народным секретариатом, а не Совнаркомом, как в Москве. Сходство в названии с Генеральным секретариатом Центральной Рады тоже бросалось в глаза. После образования харьковского советского центра Совнарком получил возможность воевать с Центральной Радой из-за спины Народного секретариата.

Конструирование «независимой» советской республики в Украине было вынужденным шагом со стороны Кремля. Но вожди большевиков начинали отказываться от такого опасного шага, как только улучшилась ситуация на фронтах. Когда УНР была оккупирована немецко-австрийскими войсками, они создали в Москве Коммунистическую партию (большевиков) Украины, сокращенно КП(б)У, на правах областной организации единой централизованной партии — РКП(б). В резолюции учредительного съезда ставилась задача «бороться за революционное объединение Украины с Россией на основах пролетарского централизма в пределах Российской Советской Социалистической Республики».

Однако 28 ноября 1918 года политбюро ЦК РКП(б) санкционировало образование «рабоче-крестьянского» правительства Украины. Чтобы объяснить причины этого, придется процитировать часть письма, написанного Лениным на следующий день главкому Красной армии И. Вацетису: «С продвижением наших войск на запад и на Украину создаются областные временные советские правительства, призванные укрепить советы на местах. Это обстоятельство имеет ту хорошую сторону, что лишает возможности шовинистов Украины, Литвы, Латвии, Эстонии рассматривать движение наших частей как оккупацию и создает благоприятную атмосферу для дальнейшего продвижения наших войск. Без этого обстоятельства наши войска были бы поставлены в оккупированных областях в нестерпимое положение и население не встречало бы их как освободителей».

Следовательно, Ленин произнес эти два слова: «оккупированные области». Территорию, которая оставалась вне воздействия его правительства, следовало оккупировать, т.е. применить для получения контроля над нею силовое воздействие. Но на подконтрольной территории вождь большевиков отдавал предпочтение пропаганде, а не террору. При помощи лицемерной пропаганды и временных уступок можно было добиться лучших результатов, чем применением силы. Не забывая о стратегических целях партиях, он умел отступать во всех случаях, когда ощущал сильное сопротивление.

Было ясно, что вожди партии намеревались строить централизованное государство. Приоритеты национальной политики VIII съезд РКП(б) в марте 1919 года определял в новой партийной программе достаточно четко: «Как одну из переходных форм на пути к полному единству партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу». Определенное время после этого в Кремле взвешивали, не стоит ли ликвидировать национальную государственность и ограничиться для соответствующих регионов статусом автономных образований в составе Российской Федерации. Л. Каменев 24 мая 1919 года даже публично высказался по этому поводу в газете «Правда»: «Вообще нужно слить Украину с Россией». Но осенью 1919 года, когда армии Л. Троцкого освобождали Украину от белогвардейских оккупантов, никто в Кремле уже не говорил о слиянии обеих стран. Поэтому в то сложное время на коммунистическую платформу перешла основная часть представителей действующих в Украине социалистических партий, в том числе украинских эсэров и социал- демократов. И не случайно! В резолюции «О Советской власти на Украине», определявшей политическую линию в республике после деникинской оккупации, декларировались восстановление национальной государственности и отказ от предусмотренного новой программой РКП(б) перехода к совхозам и колхозам в сельском хозяйстве.

КОВАРНАЯ УКРАИНИЗАЦИЯ

Соединение диктатуры с народовластием в рамках советской государственности создавало только иллюзию решения национального вопроса. Однако такое построение власти содействовало возрождению свободолюбивых стремлений украинцев, подавленных в 1920 году миллионной армией, которая пришла из советской России.

Все назначения на должности губернского и окружного уровней, не говоря уже о руководителях советской Украины, были прерогативой Кремля. Однако после продолжительной работы в Украине кремлевские назначенцы нередко начинали руководствоваться интересами республики. Такое случилось, в частности, с Христианом Раковским, возглавлявшим украинское правительство с начала 1919 года (должность председателя правительства тогда была высшей в компартийно-советской иерархии, так же как и в России). Документы свидетельствуют, однако, что он не очень переживал, наталкиваясь на незримую силу, которая парализовала его действия. В конечном итоге, будучи членом ЦК РКП(б), он сам представлял собой частицу этой силы.

В отличие от Раковского, Николай Скрипник искренне возмущался ограничениями и запретами, которые шли вопреки официальным декларациям советской власти. Он даже позволял себе политические заявления о «двойной бухгалтерии» партии в национальном вопросе.

В историографии диаспоры, так же как и в постсоветской историографии, Н. Скрипник стал чрезвычайно позитивной фигурой. Мне не хочется полемизировать с такой оценкой. Это был исключительно порядочный человек с трагической судьбой. Нельзя не признавать его гигантских заслуг в дерусификации Украинской советской республики и населенных этническими украинцами районов Северного Кавказа. Не следует недооценивать его роли в превращении украинцев из этнографической массы в нацию, осознававшую свое историческое прошлое. Но как раз Н. Скрипник вместе с группой руководящих деятелей партии украинских эсеров, которые стали сначала боротьбистами, а потом коммунистами, сделал все, чтобы советская власть в Украине утратила оккупационный характер. Он рано стал одним из руководителей большевистской партии, был убежденным сторонником диктаторских методов управления, в наконец — одним из учредителей зловещей организации чекистов. Коммунизм — не в его пропагандистской оболочке, а в практическом воплощении — всегда связан с диктатурой, а диктатура — с произволом и преступлениями. Следует признать, что национальные особенности русского, украинского или китайского коммунизма не влияли ни на суть доктрины, ни на практику ее воплощения в жизнь.

При помощи миллионной армии можно было завоевать Украину, но не контролировать ее полностью. Украинцы должны были убедиться, что советская власть — это их власть. Должностные лица, пропагандисты, чекисты и учителя должны были общаться с населением в учреждениях, учебных заведениях и средствах массовой информации на украинском языке.

Выступая на VII Всеукраинской партконференции в апреле 1923 года, Л. Троцкий указал, что отчужденность правящей партии и советского аппарата от основной массы населения опасна. Стократ более опасным он считал, однако, недоразумения с крестьянством, если последнее не принадлежало к национальности, которая была в монархической России господствующей. Отсюда проистекал вывод: нужна не только хозяйственная смычка с крестьянским рынком, уже начатая новой экономической политикой, следует подумать и о национальной смычке: языке, школе, культуре.

То же именно через несколько дней сказал И. Сталин на ХII съезде РКП(б), только с акцентом в пользу добрых отношений, а не на катастрофический негатив недоразумений: «Чтобы Советская власть стала и для инонационального крестьянства родной, необходимо, чтобы она была понятна для него, чтобы она функционировала на родном языке, чтобы школы и органы власти строились из людей местных, знающих язык, обычаи, быт нерусских национальностей».

Кампанию, начатую ХII съездом РКП(б), стали называть коренизацией, т.е. укоренением советской власти в национальных регионах. В Украине коренизация обрела форму украинизации.

Немецкий специалист в сфере национальной политики Кремля Герхард Зимон справедливо считал, что коренизация должна была предотвратить развитие тех национальных сил, которые в 1917— 1918 гг. разрушили Российскую и Дунайскую империи. Уступки в языке, культуре и кадровой политике должны были остановить распространение автономистских и сепаратистских настроений.

Однако политика коренизации была безопасной и даже полезной для Кремля только до определенной степени. В такой национально мощной республике с большими традициями освободительной борьбы, как Украина, общесоюзному центру не удалось ограничиться укоренением власти. Украинизация вышла за пределы бюрократической кампании и стала орудием национального возрождения.

Известный украинский (в прошлом — канадский) исследователь Богдан Кравченко не случайно связал успехи в украинизации с появлением национал-коммунистического течения в правящей партии. Действительно, это течение сформировалось уже не столько на основании бывшей партии М. Грушевского, а из управленческой молодежи, которая пришла в партию во время массовых наборов и свято верила всему тому, что читала в советских газетах. Это было пополнение того молодого поколения коммунистов, о котором упоминал Сталин в письме к Ленину от 22 сентября 1922 года, когда отстаивал идею «автономизации» независимых советских республик в составе Российской Федерации: «Мы переживаем такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорируемы, когда молодое поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается понимать как игру, упрямо принимая слова о независимости за чистую монету и так же упрямо требуя от нас проведения в жизнь буквы конституции независимых республик».

Для партии, построенной на основах «демократического централизма», национал-коммунизм был очень опасным. Он организационно ослаблял компартийно-советский центр, одновременно усиливая и без того опасный для Кремля своими масштабами харьковский субцентр власти. Рано или поздно национал-коммунисты во главе с Н. Скрипником, принимавшие за чистую монету нормы советских конституций, должны были подвергнуться и подверглись превентивным репрессиям со стороны Кремля.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Советская оккупация — это термин, имеющий право на существование. Мы можем говорить об оккупации регионов, захваченных Советским Союзом по пакту Риббентропа—Молотова. Мы не найдем другого определения для статуса Советской армии в некоторых странах Европы, пришедшей с освободительной миссией в 1945 году, но задержавшейся на долгие десятилетия. Но использовать этот термин по отношению к основной части Украины — некорректно с научной и политической точек зрения. Научная некорректность вытекает из всего, сказанного выше. Остановимся здесь на некорректности политической.

Давно уже нет людей, которые непосредственно участвовали в событиях, начатых 90 лет назад революцией в Российской империи. Можно по-разному относиться к тем событиям, можно становиться на сторону определенной политической силы или конкретного политического деятеля. Все это будет только игрой, которая нисколько не повлияет на «мертвое прошлое». Не стоит только использовать исторические события для разжигания современных политических страстей. Неужели нам мало тех конфликтов, которые рождаются сегодня?

Вернемся, однако, к провокационному переименованию экспозиции «Забвению не подлежит» в «Музей советской оккупации», с которого и начиналась эта статья. Неужели большинство членов киевской «городской организации «Мемориал» думает так же, как ее председатель господин Р. Круцик? Есть и такое понятие, как авторское право. Основу экспозиции «Забвению не подлежит» составляют планшеты, разработанные Ю. Шаповалом. Он — решительный противник переименования и имеет основания протестовать.

Реакция общества на этот эпизод была острой и нервной. Возможно, она объясняется тем, что Р. Круцик — не частное лицо, а заместитель руководителя Института национальной памяти? Функции этого института важны и благородны — возрождать историческую память украинского народа, преодолевать мифы, накопившиеся в сознании людей в советские времена, добиваться сплоченности общества.

Когда мы говорим «советская оккупация», то подразумеваем совсем другое словосочетание: «российская оккупация». Когда мы привязываем скрытое понятие российской оккупации к названию выставки «Забвению не подлежит», в которой показана гибель миллионов граждан Украины в годы строительства ленинско- сталинского коммунизма, то тем самым в отношения между украинцами и гражданами Российской Федерации, и нашими русскими согражданами закладываем взрывчатку и зажигаем фитиль.

Не нужно перекладывать ответственность за преступления политического режима той или иной страны на саму страну и народ, который ее населяет. Особенно не стоит этого делать, если народ был лишен возможности выбирать людей, которые олицетворяли режим. И тем более не стоит этого делать, принимая во внимание, что украинцы и русские вдвоем оказались (вместе со многими другими народами) в стране, где возобладал тоталитарный режим.

Можно доказать, что русские больше, а украинцы меньше посодействовали возникновению тоталитарного режима. На это были свои причины, частично связанные и с национальными особенностями обоих народов. Например, чтобы избавиться от аграрного перенаселения, украинцы предпочитали переселение на свободные земли азиатской части империи, а не работу в промышленности ближайших от своего села городов. Вследствие этого рабочие советы в городах Украины стали элементом Русской, а не Украинской революции. Но советы так же разрушили русскую демократическую государственность (Временное правительство), как и Украинскую Народную Республику, после чего исчезли с поверхности политической жизни, растворившись в партии большевиков.

Если посмотреть на национальный состав этой партии после завершения кампании коренизации, то увидим, что доля украинцев в ней была соразмерной удельному весу украинцев в составе населения СССР. Виновна ли во всех трагедиях многонациональная РКП(б)—ВКП(б)—КПСС? Вспомним судьбу той ее части, которая находилась в Украине. Полумиллионную КП(б)У Сталин переполовинил практически одновременно с «сокрушительным ударом» (сталинское выражение) по украинскому крестьянству в 1932—1933 гг.

Нет, нельзя политические режимы отождествлять с народами! Нужно присмотреться, почему стали возможными те зловещие процессы в ленинской партии, которые повлекли за собой колоссальные жертвы среди украинцев, русских, немцев, поляков и представителей всех других народов, населявших Украину, Россию и все другие республики. Когда же присмотримся, то наш анализ, построенный на тщательном исследовании архивов Кремля, найдет первоисточник всех трагедий — коммунистическую доктрину.

Это ли не парадокс, когда политическая сила, исповедующая коммунистическую доктрину, входит в состав парламента и правительства Украины на шестнадцатом году независимости? Нет, это не парадокс, это — постгеноцидная Украина.