Игорь ПАВЛЮК: «Чтобы в беде не оставаться одиноким»

Игорь ПАВЛЮК — прекрасный поэт современности, сохранивший в своих стихотворениях аутентизм волынской магии. Часто Игоря сравнивают с Есениным. У обоих — стихия народной культуры, которая проносится ураганом в читательском восприятии. У обоих — похожие судьбы. В стихотворениях Игоря — глубокий психологизм и эмоциональность, здесь нет места наигранной пустоте и искусственности. Вместо этого — постоянные языковые искания, художественно-образные инновации. По-видимому, каждый поэт стремится найти не только свой образ, но и свой язык. Не так давно поэтическим миром Игоря Павлюка заинтересовались как в США, так и в России, Польше и Великобритании. В результате — книги стихотворений, изданные за рубежом, и интересные международные проекты, которые находятся еще «в процессе» своего завершения. Его поэзия получила возможность попасть к западному читателю и уже получить интересные отзывы. Таким путем «по нормальным законам» должна была бы развиваться украинская литература — в естественных контактах с внешним миром, открывая Украину для мира. Об этом и многом другом — наш разговор с поэтом-ученым Игорем ПАВЛЮКОМ.

— Игорь, сегодня у тебя готовятся сразу несколько международных проектов. Что дают художнику эти новые горизонты и новые иноязычные встречи с поклонниками поэзии?

— В 2011 году в американском издательстве Create Space (дочерняя компания Amazon.com) вышла в печать наша с Юрием Лазирко (он — инициатор) книга лирики Catching Gossamers («Ловя осенние паутинки») на трех языках: украинском, английском и русском, которую взяла на реализацию самая большая мировая розничная сеть книготорговли Barnes&Noble и на которую имеем множество отзывов на разных мировых сайтах поэзии. Об этой книге, между прочим, писала газета «День». Виртуальные и реальные встречи с зарубежными поклонниками дают ощущение новых перспектив, разорванного горизонта, без которых поэт задыхается, как золотая рыбка подо льдом, особенно если еще ее Дедова Баба «грузит», которая хочет быть «царицей морскою», — не-наша политическая власть, идеологизация или нынешняя коммерциализация всего святого.

— Расскажи, пожалуйста, о британском проекте. Как у тебя началось сотрудничество со Стивеном Комарницким? Каким было его первое впечатление от твоей поэзии? Можно ли передать твою поэтическую эмоцию, мировоззрение английскому читателю? Какие планы ставите вы со Стивеном для воплощения в будущем?

— Стив загорелся переводом моей лирики, перед тем уже издав в Зальцбурге книгу своих переводов Павла Тычины. У него взяли несколько подборок моих стихотворений всемирно известные англоязычные журналы, например Barnwood International Poetry Mag, Acumen, Le zaporogue, Apple Valley Review: а Journal of Contemporary Literature... Некоторые уже напечатали, другие поставили в свои ближайшие планы. Что же касается его впечатления от моей поэзии, то, естественно, нужно спросить самого Стивена, а то у меня как-то не получается... Говорит, что из моего одного густометафорического стихотворения на украинском могут получиться три модерных на английском и что характерная особенность моей лирики — «эмоциональная честность», которую на другом языке передать трудно, но возможно, за что я ему, талантливому переводчику, которому небезразлична судьба украинского народа, искренне благодарен. Ведь Стивен не только переводчик, но и добровольный мой продюсер в океане современного мирового процесса.

— Наряду с британскими успехами у тебя также есть и русская книга. Каким был путь к русской книге переводов? Не воспринимают ли тебя в России как реинкарнацию Есенина?

— Три замечательных поэта — Евгения Бильченко, Любовь Либуркина и Тамара Гордиенко — несколько лет «для души» переводили меня. Вот их душевные переводы и легли в 170-страничную книгу, предисловие к которой — Бориса Олийныка и Евгении Бильченко. В настоящий момент еще другие русские поэты подключились. Загадка издания книги, как и зачатия, и рождения ребенка, имеет свою интимность. Поэтому все детали ее создания озвучивать не хочу. Тем более, что в этой мистерии задействовано больше двух человек. Факт таков, что одно из лучших русских издательств — «Алетейя» — захотело издать «Исповедь последнего волхва». Примечательно, что это в городе моей поэтической юности — Санкт-Петербурге, где я учился в военном училище, упрямо оставив которое в 1985 году, «загремел» в ссылку- строить дорогу через забайкальскую тайгу. На Волошинском нынешнем фестивале заявлен мой отдельный вечер-презентация этой русскоязычной, но, мне кажется, украинской книги. Не думаю, что ее как «есенинщину» воспримут. Уже в Украине многих молодых поэтов в «павлюковщине» обвиняют...

— В конечном итоге, британский и русский векторы не исчерпывают твои сегодняшние международные горизонты, потому что есть еще и польское крыло. Чем отличается работа с польскими переводчиками? С кем тебя чаще всего сравнивают в Польше?

— Еще перевели и напечатали в антологиях, журналах болгары, эстонцы, один японец на международной конференции мое стихотворение «Девочка» демонстрировал. А Тадеуш Карабович из Польши, которого я, кстати, лично еще не знаю, написал мне довольно комплиментарное письмо как поэту, а затем просто взял — и перевел целую книгу моей лирики под названием Meskie wrozby («Мужское гадание»). Еще и биографию перевел для Википедии на польском языке. Полонисты говорят, что перевод стихотворений высокопрофессионален, адекватен. То есть сотрудничество в чем-то напоминает сотрудничество со Стефаном Комарницким. Еще ищем издательство в Польше. А с кем сравнивают? Не знаю. Потому что и меня еще там, по-видимому, мало знают. Ведь книга еще не вышла.

— Я знаю, что нобелевский лауреат Шеймас Хини весьма благосклонно отнесся к твоим стихотворениям в английском переводе. Знаком ли ты со стихотворениями Хини? Чувствуешь ли эмоциональную, психологическую общность?

— Отношения Шеймаса Хини к себе, конечно, не буду комментировать. «Дасться знати», как говорят галичане. Скажу только, что его биографию и творчество я изучаю детально, потому что она достаточно близка мне сельско-естественным, глиняно-соломенным детством (именно отсюда, как известно, начинается поэт), ощущением того же крылатого корня, недемонстративной модернизацией своих фольклорных этнических праглубин, той же врожденной гиперэмоциональностью.

— Игорь, что тебе хотя бы психологически уже дали эти международные контакты? Не собираешься ли поехать на год в какую-нибудь страну, тем более, что переведенные книги из трех культурных миров уже есть?

— Здесь, как говорят, палка имеет два конца. Собственно, что тяжелее всего здесь, — именно психологически-философское мое переформатирование. Как там у незабываемой Анны Ахматовой: «И чем сильней они меня хвалили, Чем мной сильнее люди восхищались, Тем мне страшнее было в мире жить». Появилась реальная перспектива безграничной реализации, коммуникации, за которые на самом деле нужно жестко платить. За условный успех — тоже. Предпочитаю брать не в долг. У меня началась серьезная ломка мировоззрения. Раньше я мыслил сердцем масштабами родной Волыни, Полесья, Львова, степи и моря, Украины в горизонтальных и вертикальных системах координат, а теперь как-то на сосудисто-психологическом уровне почувствовал на себе тяжелые светотени целой планеты. Нужно как-то было справляться с этим — в итоге даже физиология начала сдавать. Началась большая депрессия. И эту неожиданную для себя ответственную высоту я интуитивно начал уравновешивать чем-то хорошим, светлым и простым, — возвращением в глубину: в религию, в свое детство...

А относительно поездки. На год? Не против. Давно не выезжал из Украины на более длительное время. Пока таких поездок, к сожалению, не предлагают... пока еще... Разве что случится чудо — начнется цепная реакция переводов на другие языки. Хотя имидж Украины в мире, как говорят мои переводчики, далеко не самый лучший.

— В какую бы страну ты хотел совершить путешествие сегодня? Или, возможно, есть какая-то культура, которая тебя пленит, и ты чувствуешь, что должен это познать, чтобы расширить собственные эстетические горизонты?

— Я еще не был на двух материках — в Африке и в Австралии. Относительно страны... Япония. Индия. Что-то дикое и экзотическое. Дорогами Миклухо-Маклая, например, о котором я пьесу написал. Но больше всего хотел бы быть «межзвездным путешественником» (по Джеку Лондону) и по мотивам моей повести «Здесь было когда-то море», пройдя уже чайльдгарольдовское паломничество по земному шару: от тайги — через Европу — до Мексики... будучи камнедробильщиком в России, «монахом» в Соединенных Штатах, поэтом-путешественником в Польше, Грузии, Турции... в Ирландии...

— Чувствуешь ли ты себя поэтом планеты? Как в поэтическом мировоззрении сегодня всходит свое национальное и относящееся к другой культуре, в какой-то степени «чужое»?

— Начинаю чувствовать. Как говорила Голда Меир: «Не будь таким скромным — ты еще не настолько выдающийся»... Чужого ничего в поэзии настоящей нет, а вот свое, при всем желании, поэт выветрить из стихотворения не сможет. Да и никакому самому лучшему переводчику, который, как известно, соперник поэта, это не дано. Украинский поэт украинизирует мир и Вселенную.