Огонь по своим

Тоталитарный режим, как давно уже подмечено, рассматривает военные и политические победы «родной» страны как исключительно свою заслугу, как свою неотъемлемую собственность, некую индульгенцию, которая дает право Великому Вождю «зацементировать» неограниченную власть на веки вечные — и, конечно, дальше топтать бесправный народ, на крови, костях и поте которого, собственно, и была одержана та победа.

С невиданной «яркостью» и цинизмом подобное отношение к нечеловеческим страданиям десятков миллионов сограждан явил миру Вождь Всех Народов сразу после 9 мая 1945 года. Этот святой для народной памяти день в то же время немедленно стал (и остается по сей день в пропаганде неосталинистов и адептов «русского мира» всех мыслимых оттенков) очень удобным объектом грязных, бесстыдных идеологических спекуляций. Их смысл, который ведет свое начало от личных демагогических выступлений Генералиссимуса, если сжато, таков: победителем в войне является персонально великий Сталин, и, главное, победа давала право Вождю, ничего не изменяя в кровавых «методах» правления (ведь какого врага одолели — значит, были во всем правы!), руководить в таком же стиле и дальше (так как терять бдительность ни в коем случае нельзя — вон активизируется на Западе англо-американский враг!)

Особенно «рельефно» проявился такой подход в двух известных выступлениях Сталина после завершения войны — в речи в Кремле 25 июня 1945 года и в выступлении перед избирателями 9 февраля 1946 года. Приведем очень характерный для бесстыдного лицемерия Вождя отрывок из первой из речей (надеемся, читатель сам оценит, насколько коварно «двойное дно» этих слов).

Так вот, Сталин, который должен был произнести тост за Победу, начал так: «Не думайте, что я скажу что-то необыкновенное. У меня — самый простой, самый обычный тост. Я хотел бы выпить за здоровье людей, у которых чинов мало, и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» большого государственного механизма, но без которых все мы — маршалы и командующие фронтов и армий, грубо говоря, ни черта не стоим. Какой-то «винтик» вышел из строй — и конец. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые поддерживают в состоянии активности наш большой государственный механизм во всех областях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион (не случайно у Сталина отсылка к Священному Писанию — именно так в Евангелии названы бесы! — И. С.), так как это десятки миллионов людей. Это — скромные люди. Никто о них не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это — люди, которые держат нас, как основа держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».

Тот, кто знал «неповторимый» стиль сталинских речей (заметим, кстати, что Вождь всегда писал их сам!), содрогнулся от ужаса, так как это выступление следует понимать «с точностью до наоборот»: винтики должны знать свое место, не подвергать сомнению мощь Вождя, в противоположном случае они будут уничтожены. А вот другое выступление, от 9 февраля 1946 года, необходимо было толковать только буквально. Генсек сказал следующее: «Наша победа означает, прежде всего, что победил наш советский общественный строй, что советский общественный строй с успехом выдержал испытание в огне войны и доказал свою полную жизнеспособность, что победил наш государственный строй». Вывод был очевиден (а тех, у кого были какие-то сомнения, «воспитывали» в лагерях ГУЛАГа): ничего изменять не надо, никаких реформ не нужно. Неограниченная власть будет принадлежать Вождю. Точка.

И все же были те, кто сомневался. И даже выражал сомнения и негодование вслух (в своем кругу, конечно). Были такие и среди военных, причем высокого ранга. Вот для них у Сталина был один «неопровержимый» аргумент — арест, пытки, каторга или пуля. Расскажем в связи с этим, читатель, одну поразительную историю, подкрепленную, кстати, сравнительно недавно опубликованными документами.

...В казематах Лубянки это дело именовалось «делом генералов». Оно в определенной мере уникально. Дело в том, что сохранились не только «допросные речи», выбитые палачами (а пыткам этих генералов подвергали беспощадно — зверски избивали, ломали кости, лишали сна, не давали воды, кормя соленой пищей, направляли в глаза сильный поток света, держа при этом за руки), но и аутентичные записи разговоров, которые эти люди вели у себя дома, встречаясь с теми, кому доверяли. Разговоры эти были подслушаны и записаны Мингосбезопасности (МГБ).

О ком конкретно идет речь? Это — Герой Советского Союза, генерал-полковник Василий Гордов, бывший командующий войсками Приволжского военного округа, а до этого — боевой генерал, отличившийся под Сталинградом; его заместитель Григорий Кулик, в свое время — маршал, разжалованный в 1942 году в генерал-майоры за сдачу Керчи; начальник штаба этого же округа генерал-майор Филипп Рыбальченко. Все трое были обвинены в «измене Родине», арестованы 12 января 1947 года и впоследствии расстреляны. Основанием были разговоры на квартире Гордова, расшифрованные записи которых подали Сталину.

Благодаря тому, что в 1992 году эти записи, которые стали смертным приговором трем генералам, были, в конце концов, изъяты из спецархивов и опубликованы, мы имеем возможность точно узнать, о чем именно разговаривали Гордов, Кулик и Рыбальченко. Перед нами — своеобразный «срез» политического сознания части высшего генералитета, «срез», который во многом корректирует наши представления о том, какими были (должны были быть) советские генералы. Обратимся к конкретным документам.

Декабрь 1946 г., квартира В. Гордова, запись разговора с женой и своим заместителем, генерал-майором Ф. Рыбальченко. Генерал Гордов называет причину, которая заставила его другими глазами посмотреть на жизнь: «Что меня погубило — это то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя гибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все эти ужасы — здесь я полностью переродился. Не мог я смотреть на это. Я сейчас говорю, у меня такое убеждение, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!» (лучше не скажешь, и именно эта мысль была, наверное, наиболее ненавистной для Сталина...) Генералы говорили о положении на селе, о голоде в Украине, в Поволжье, о том, что люди вынуждены есть кошек, собак, крыс. Ф. Рыбальченко рассказал своему собеседнику, что в колхозах «выгребают хлеб до зернышка. Ничего не оставляют, даже посевного материала. Надо прямо сказать, что колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца. Думают, Сталин закончится, и колхозы закончатся».

Оба генерала жаловались на взяточничество, на подхалимство в отношении Вождя. Основная тема их разговоров — отношение к Сталину. Когда жена генерала Гордова посоветовала ему обратиться с просьбой к Сталину, генерал-полковник принялся взволнованно возражать: «Не могу я, не могу. Значит, я должен себя уничтожить политически. Я не хочу выглядеть нечестным перед тобой. Значит, мне нужно где-то там все за ширмой делать, чтобы у тебя был кусок хлеба? Не могу, у меня в крови этого нет. Что сделал этот человек — разорил он Россию (а какую республику Сталин не разорил? — И. С.), ведь России больше нет! А я никогда ничего не крал. Я не могу быть бесчестным. Ты все время говоришь — иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват я, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут!»

Особенно поражает попытка генералов сформулировать — и это в условиях тотального «закручивания гаек», которое уже всеми ощущалось! — хоть какую-то альтернативу сталинской власти. Гордов и Рыбальченко убеждали друг друга, что необходима демократия, что только она может вывести СССР из тупика. Гордов: «Нам надо было иметь настоящую демократию». Рыбальченко: «Именно так, чистую, настоящую демократию!» Возможно, как раз эти соображения, зафиксированные и положенные на стол Сталину, и определили трагическую судьбу трех генералов.

В январе 1947 года они были арестованы. Министерство государственной безопасности СССР предъявило обвинение им в тяжких преступлениях. В частности, Гордову Василию Николаевичу было заявлено, что он «обвиняется в измене Родине. Будучи врагом советской власти, стремился к реставрации капитализма в СССР и вместе со своими подельниками, Рыбальченко и Куликом, в 1946 г. высказывал угрозы в адрес руководителей ВКП(б) и Советского государства, заявлял о необходимости свержения советского правительства. На протяжении нескольких лет группировал вокруг себя вражеские элементы, в беседах с которыми возводил злостный поклеп на ВКП(б) и советское правительство и делал враждебные выступления против Главы Советского государства».

Кулику Григорию Ивановичу инкриминировалось следующее: «Обвиняется в измене Родине. Будучи активным врагом советской власти, группировался со вражеским элементом, являлся сторонником реставрации капитализма в СССР и вместе со своими подельниками Гордовым и Рыбальченко высказывал угрозы в адрес руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Свидетельствами осужденных он разоблачен как участник антисоветского военного заговора».

Во многом похожим было обвинительное заключение в отношении генерала Филиппа Рыбальченко.

Суд над Гордовым, Рыбальченко и Куликом состоялся в августе 1950 года. Генералов, кроме намерений предать Родину, обвинили также и в подготовке террористических актов. Вины своей все трое подсудимых не признали (весьма красноречивый факт!). Генералы были осуждены к расстрелу и казнены в том же месяце. В 1956 году их реабилитировали, поскольку, как было официально признано, «дело было фальсифицировано». Добавим только, что Сталин лично утвердил представление Министра госбезопасности СССР Абакумова о смертной казни всех подсудимых. И еще: сам министр Абакумов также был арестован с согласия Сталина в 1951 году, а через три года — расстрелян...

Можно много говорить о том, каких целей добивался Сталин, приказав уничтожить трех боевых генералов Великой Отечественной войны. Отметим, что первый из них, Василий Гордов, был если и не выдающимся полководцем, то, во всяком случае, достойным командующим на разных фронтах войны (и звание Героя Советского Союза тому свидетельство). Бывший маршал, а впоследствии генерал Григорий Кулик, очевидно, тоже великим полководцем не был, однако и измены, разумеется, не совершал, а пострадал за чрезмерную близость к маршалу Жукову: Сталин, исходя со своих соображений, вел тогда активную «охоту» на него.

Но главная причина была, конечно, в другом. Генералиссимус хотел жестко-кровавым кнутом, колючей проволокой ГУЛАГов, расстрелами и голодом — дать понять подданным: ожидания того, что Победа принесет за собой хотя бы слабые ростки свободы, хотя бы малое облегчение жизни народа, эти ожидания напрасны. Этого не будет, пока он при власти. Наоборот, впереди возврат к массовым репрессиям 1930-х гг. Но полностью присвоить себе Победу народа не по силам оказалось и Сталину. Почему? Ведь, как и каждый властитель, он оказался смертным (об этом советовал помнить тиранам еще Омар Хайям). Небессмертной оказалась и тоталитарная система, заложенная им (хотя, мимикрируя и возрождаясь, она до сих пор сохраняет свое отравляющее жало). Сталину не помогло даже то, что, устраняя любое вольнодумство, он сознательно вел «огонь по своим».

Не так много времени осталось до Дня Победы. И можно не сомневаться, что будут (кроме воистину необходимого чествования погибших героев) и бравурные речи, хорошо или плохо скрытый смысл которых — ссылками на Победу оправдать, увековечить (хотя бы на словах!) ту систему и то государство. И того палача. Насколько моральны такие попытки — пусть судит читатель. На основе фактов, с которыми он имел возможность ознакомиться.