Свет в конце тоннеля

Этот выдающийся немецкий философ никогда не стремился к шумной, дешевой популярности, к сомнительной славе, основанной на раздутых, искусственных сенсациях. Карл Ясперс (1883—1969) вообще был человеком малопубличным, как и многие представители его профессии; а к такого рода деятельности не располагало и его слабое здоровье (уже в 18 лет юноше был поставлен диагноз: тяжелое заболевание бронхов, постоянно провоцировавшее сердечную недостаточность; тот факт, что Ясперс, тем не менее, прожил весьма долгую жизнь, объясняется прежде всего его удивительной силой воли). И впоследствии, получив достаточно широкую и заслуженную известность в ученых, философских кругах Германии, Ясперс, ставший уже профессором Гейдельбергского университета, был практически лишен какого бы то ни было честолюбия. Інтересно, что начинал он как врач-психиатр и невролог, а в философию «влюбился» под влиянием будущей жены.

Потребовались «страшные дела» (выражение Ясперса) нацистского, сталинского, муссолиниевского и франкистского тоталитарных режимов, понадобился весь нестерпимо скорбный и горький опыт человечества середины ХХ века, чтобы к Ясперсу пришла всеевропейская и всемирная слава. В гитлеровские годы он был уволен с работы в университете и с 1937 года остался практически без средств к существованию, но репрессирован не был и продолжал писать, хотя, по собственному признанию, «восемь лет с тревогой ожидал стука в дверь». В ФРГ 50—60-х годов старый философ вообще многими почитался как пророк. Ибо именно в трудах Ясперса — как более ранних («Психология мировоззрений, 1919, «Философия» в 3-х томах, 1931—1932, «Духовная ситуация времени», 1931), так и особенно опубликованных уже после окончания второй мировой войны («Истоки истории и ее цель», 1948, «Философская вера», 1948) читатели — причем очень широкий круг читателей, а не только любители философии — увидели честную, глубокую и ответственно-суровую правду о бесчеловечной эпохе. Они увидели, что поставлены главные, коренные вопросы, волновавшие европейцев середины ХХ века (а разве эти вопросы не должны волновать и нас?): как жить человеку в эпоху ослабления (истощения) всех межчеловеческих, межличностных связей, как преодолеть современное глубокое одиночество миллионов и миллиардов отдельных «я», как «привить» к классическим ценностям старой европейской культуры опыт «кризисного сознания» современника ХХ столетия, видевшего небывалые зверства, геноцид, превращенный в систему, варварство, ставшее «технологичным» и поставленное на конвейер, как вообще европейскому человеку, пережившему все это, выйти из духовного кризиса? А ведь именно духовный кризис (пусть и во многом качественно отличный, но во многом и схожий) составляет самую суть нашей современной украинской трагедии. Вот почему необходимо читать Ясперса, мыслителя, ушедшего из жизни более 40 лет назад.

Основополагающими, фундаментальными, базовыми для немецкого философа были такие категории бытия, как экзистенция (та сфера сущего у человека, где он стоит лицом к лицу с вечными проблемами жизни и смерти, Бога и безбожия, существования и небытия); коммуникация — жизненно необходимое каждой личности общение; и, в особенности, свобода и история — их смысл, предназначение и (не)определенность. Именно с размышлений Карла Ясперса о свободе человека, ее великой цене и вечной неистребимости имело бы смысл начать наш разговор.

«Во всех противоречивых стремлениях нашего времени, — указывает немецкий мыслитель, — есть как будто одно требование, которое объединяет всех. Все народы, все люди, представители всех политических режимов единодушно требуют свободы. Однако в понимании того, что есть свобода и что делает возможным ее реализацию, все сразу же расходятся. Быть может, самые глубокие противоречия между людьми обусловлены их пониманием свободы. То, что одному представляется путем к свободе, другой считает прямо противоположным этому. Почти все, к чему стремятся люди, совершается во имя свободы. Во имя свободы они становятся даже на путь рабства. Возможность силой свободного решения отказаться от свободы представляется иным высшей свободой», — резюмирует Ясперс.

«Если под свободой понимать участие всех граждан в волеизъявлении целого, — указывает знаменитый философ, — доступ для них к знанию и деятельности, то история показывает: только на Западе делались попытки обрести политическую свободу. Но и здесь реализация их в большинстве случаев оканчивалась неудачей. Эти попытки помогают нам понять, что послужило причиной исчезновения свободы в Афинах, в Риме. В наше время самый острый вопрос для Европы, для всего человечества состоит в том, ведет ли наш путь вперед, к свободе, или вновь к ее исчезновению на не поддающиеся определению времена». И далее — очень важная для Ясперса мысль: «Понятие политической свободы становится чисто внешним и искаженным, если основой его не является глубокий смысл свободы, которую следует считать сферой подлинного бытия и поведения человека».

Каков же этот смысл? Ясперс отвечает на это так: «Свобода — это преодоление того внешнего, которое все-таки подчиняет меня себе. Свобода возникает там, где это другое уже не является мне чуждым, где, напротив, я узнаю себя в другом (а как же быть с культивируемым сейчас и на Западе, и у нас безграничным культом собственной исключительности и крайним индивидуализмом, который якобы и есть истинная свобода? — И. С.) или где это внешне необходимое становится моментом моего существования, где оно познано и получило определенную форму.

Однако свобода есть вместе с тем и преодоление собственного произвола. Свобода совпадает с внутренне наличествующей необходимостью истинного... Свобода осуществляется лишь в сообществе людей. Я могу быть свободным в той степени, в какой свободны другие. Будучи свободным, я хочу не потому, что я так хочу, а потому, что я уверен в справедливости моего желания. Поэтому притязание на свободу означает желание действовать не по произволу или из слепого повиновения, а в результате понимания. Отсюда и притязание на то, что, забрасывая якорь в истоки всех вещей, мы исходили в наших желаниях из своих собственных истоков».

Итак, подлинная свобода, по Ясперсу, бесконечно далека как от произвола и анархии, так и от рабского преклонения перед авторитетами, любования ничем не сдерживаемым эгоцентризмом. «Свобода требует, — утверждает Ясперс, — чтобы ничто не было упущено. Все, обладающее бытием и смыслом, должно обрести свое право. Условием свободы является предельная широта. Поэтому содержание свободы и открывается в жизни, преисполненной полярностей и противоречий. Каждой позиции противостоит позиция, противоположная ей. Свобода — это по своей возможности все. Она готова воспринять все то, что приходит извне, не только как противоположность, но и ввести его в себя. Свобода — это разум безграничной открытости; способность слушать и свобода являются в этом подлинном открытом пространстве широчайшего сознания ни чем иным, как решимостью исторического выбора. Поэтому свобода ищет эти плодотворные полярности, где одна сторона погибла бы без другой».

И снова немецкий исследователь возвращается к мысли о социальном контексте, вне которого и в разрыве с которым немыслима свобода: «Свободой нельзя владеть. Изолированной свободы не существует. Поэтому индивидуум жертвует своей застывшей пустой свободой во имя той свободы, которая может быть завоевана лишь совместно с другими. Такая свобода возникает только с изменением человека. Ее нельзя создать посредством институтов, насильственно введенных в сообщество не претерпевших изменений людей; она связана с характером коммуникации между готовыми измениться людьми. Поэтому-то свобода, как таковая, не может быть запланирована, но люди в ходе правильного планирования конкретных задач сообща обретают свободу».

Ясперсу как мыслителю всегда была глубоко чужда самоуверенность напыщенного эксперта, якобы «знающего все». Наоборот, он подчеркивал, что подлинный философ имеет неоспоримое право на «последнее не знаю» (его выражение). И поэтому нас отнюдь не должно удивлять, что после всех рассуждений о свободе у Ясперса мы вдруг находим вот какой пассаж: «Знаем ли мы после всего здесь изложенного, что есть свобода? Нет. Однако это объясняется самой сущностью свободы. На упрек в том, что все приведенные выше положения не разъяснили нам того, что есть свобода, следует ответить: свобода — не предмет. Она не обладает таким реальным существованием в мире, которое мы, наблюдая, могли бы исследовать. Свобода как предмет научного познания не существует. Поэтому свободу нельзя определить твердо установленным понятием. Однако то, что не доступно моему предметному познанию, я могу охватить мысленно, довести в движении мысли до понятийного присутствия — и тогда говорить о свободе так, будто она действительно существует».

Разумеется, все эти общие положения и теоретические выкладки не освобождали Ясперса от обязанности (которую он очень остро ощущал) дать глубокий научный анализ гораздо более конкретной проблемы (и насущной: десятки миллионов современников Ясперса испытали это на себе и жизнью заплатили за трагическую борьбу против тирании) — проблемы свободы политической. Мысли немецкого ученого очень интересны. «Свобода человека, — пишет Ясперс, — начинается с того момента, когда в государстве, в котором от живет, вступают в действие принятые законы. Такая свобода называется политической свободой. Государство, в котором действует свобода, основанная на законах, называется правовым государством. Правовым государством является такое государство, в котором законы принимаются и подвергаются изменению только законным путем. В демократических государствах это — воля народа, его деятельность или участие, выраженные прямо или косвенно через его периодически избираемых путем свободных выборов представителей, облеченных его доверием». И затем Ясперс, задавшись вопросом, какими основными признаками должна обладать политическая свобода, формулирует следующие тезисы:

1. «Свобода единичного человека — при условии, что все люди будут свободны — возможна лишь в том случае, если она может существовать наряду со свободой всех остальных. В правовом отношении единичный человек сохраняет сферу своего произвола (негативная свобода), который позволяет ему изолироваться от других. Однако в нравственном отношении свобода проявляется именно в открытости взаимного общения, которое раскрывается без принуждения на основе любви и разума (позитивная свобода)».

2. «Человек имеет два притязания — на защиту от насилия и на значимость своих взглядов и своей воли. Защиту предоставляет ему правовое государство, значимость его взглядов и воли — демократия».

3. «Свобода может быть завоевана только в том случае, если власть преодолевается правом. Свобода борется за власть, которая служит праву. Своей цели она достигает в правовом государстве. Законы имеют одинаковую силу для всех. Изменение законов происходит только правовым путем».

4. «К нерушимости прав человека как личности присоединяется его право участвовать в жизни общества. Поэтому свобода возможна только при демократии, т. е. при возможном для всех участии в изъявлении воли. Каждый человек в зависимости от уровня его политической зрелости и убедительности его взглядов может рассчитывать на признание». Ясперс ищет тот баланс, без которого не может быть стабильного демократического правового государства: «Защите отдельного человека от насилия соответствует защита всех от власти отдельного человека. Даже величайшие заслуги перед государством не являются основанием для неприкосновенности власти индивидуума. Человек остается человеком, и даже лучший из людей может стать опасным, если его власть не сдерживается определенными ограничениями. Поэтому несменяемая власть вызывает принципиальное недоверие, и даже тот, кто обладает наибольшей властью, должен, хотя бы на время, отступить после очередных выборов».

6. «Политическая свобода есть демократия, но она выступает в исторически данных формах и традициях. Они исключают господство массы (охлократию), которое всегда выступает в союзе с тиранией. Поэтому предпочтение отдается аристократическому слою, который постоянно пополняется из всех слоев населения (нестандартное понимание аристократизма! — И. С.) в зависимости от личной деятельности, заслуг и успехов и в котором народ видит своих представителей». Очень любопытна оговорка, которую почти сразу же делает Ясперс: «Эта аристократия выступает не как класс или элита. Формирование ее посредством воспитания, проверки ее достоинств и выбора, который лишь в некоторой степени может быть преднамеренным, является условием свободной демократии». И далее: «Непременное требование демократии состоит в том, чтобы эта элита не фиксировалась и не превращалась тем самым в диктаторское меньшинство. Свободные выборы должны служить проверкой ее заслуг и подвергать ее постоянному контролю, вследствие чего стоящие у власти лица сменяют друг друга и возвращаются, вновь появляются на политической арене или окончательно покидают ее».

9. «Политическая свобода должна создавать возможность для всех остальных свобод человека. Политика направлена на осуществление целей общественного порядка в качестве основы, не в качестве конечной цели человеческой жизни. Поэтому политической свободе одновременно присущи два момента: страстное стремление к свободе и трезвость в оценке непосредственно стоящих перед ней целей. Политика свободы становится нечистой, если в ней отводится место и другим мотивам. А нечистая политика становится источником несвободы».

10. «Принципы веры в качестве путеводной нити политики приносят вред делу свободы. Ибо претензия на исключительное обладание истиной ведет к тотальности, а тем самым к диктатуре и к уничтожению свободы. В условиях политической свободы складывается инстинктивное недоверие к мировоззренческим партиям, которые тем самым фактически теряют свое влияние. Движения, в основе которых лежит определенное мировоззрение или вера, в своей политике враждебны свободе. Ибо с борцами за веру сговориться невозможно. В политике же все дело в том, чтобы все научились вести переговоры и проявлять терпимость, решая те жизненные вопросы, которые могут объединить всех людей, независимо от различия в вере, в мировоззрении и интересах».

14. «К народу обращаются оба: и демократ, и тиран. Мир вступил в век, когда тот, кто хочет править народом, должен произносить определенные фразы. К народу обращается как тот демагог, который замышляет преступление и обман, так и тот, чьи намерения благородны, кто служит свободе. Кто из них преуспеет — может решить только народ; тем самым он предрешает и свою собственную судьбу».

Такова, в самых общих чертах, концепция свободы (духовной и политической), отстаиваемая Ясперсом. Но этот выдающийся ученый был не только внимательным аналитиком, проникавшим в самое существо политических процессов, но и глубоким знатоком философии исторической драмы — не только той, что разворачивалась у него на глазах, но и той, которая уже скрылась в таинственном «тумане веков». А смысл этой драмы, по Ясперсу, — прежде всего духовный кризис, кризис веры, когда сама вера, собственно, вытесняется и замещается особого рода мышлением, основанным на идеологии. Что это такое?

«Идеологией, — пишет Ясперс, — называется система идей или представлений, которая служит мыслящему субъекту в качестве абсолютной истины, на основе которой он строит свою концепцию мира и своего положения в нем, причем таким образом, что этим он осуществляет самообман, необходимый для своего оправдания, для маскировки своих подлинных интересов, для того, чтобы тем или иным способом уклониться от требуемых решений к своей выгоде в данной ситуации. Поэтому квалификация мышления как идеологии означает выявление заблуждения и разоблачение зла. Наименование какого-либо мышления идеологией — это обвинение в том, что сказанное не соответствует истине, что оно неправдоподобно».

И далее — достаточно пессимистический вердикт: «Весьма вероятно, что в наше время сфера идеологии действительно достигла наивысшего объема. Ведь безнадежность всегда вызывает потребность в иллюзиях, пустота жизни — потребность в сенсации, бессилие — потребность в насилии над более слабыми. Как при этом подлость людей успокаивает их совесть, показывает аргументация в следующих примерах. В тех случаях, когда государство прибегает к явно преступным действиям, эта аргументация гласит: государство греховно по самой своей природе, я тоже грешен; я повинуюсь требованиям государства, даже если они греховны, потому что я и сам не лучше и потому, что это мой долг перед родиной. Однако, по существу, все это выгодно для того, кто таким образом оправдывает свои действия, он — соучастник и извлекает из этого пользу; его искаженное лицо говорит о терзаниях, которых он в действительности не испытывает, это просто маска. Греховность используется здесь как средство успокоения. Человек участвует в страшных делах и говорит: жизнь сурова. Высокие цели нации, веры, будущего подлинно свободного и справедливого мира требуют от нас этой суровости. Такой человек суров и по отношению к самому себе; но эта суровость не опасна, отчасти даже приятна, так как создает видимость подлинности этих суровых требований, а в действительности лишь маскирует безудержную волю к власти. Человек осознает, что он лжет, пользуясь своим случайно обретенным привилегированным положением в обществе, где совершаются страшные дела».

Такая ситуация, как склонен полагать Ясперс, в значительной степени определяется, в частности, и тем, что в современную эпоху невиданное влияние на исторические события оказывают огромные массы людей. Но влияние это — особого рода. «Массы становятся решающим фактором, — замечает Ясперс. — Отдельный человек, правда, теперь более беспомощен, чем когда-либо, но в качестве члена массы, составляющей «мы», он как будто обретает волю. Однако эта воля не может возникнуть внутри анонимной массы. Ее пробуждает и направляет пропаганда. Массам нужны представления и лозунги. Им должно быть сказано, чего они хотят».

Но Ясперс, как выдающийся философ, стремится провести различение (размежевание) основных базовых понятий... «Массу, — пишет он, — следует отличать от народа. Народ структурирован, осознает себя в своих жизненных устоях, в своем мышлении и традициях. Человек из народа обладает личными чертами характера также благодаря силе народа, которая служит ему основой. Масса, напротив, не структурирована, не обладает самосознанием, однородна, лишена каких-либо отличительных свойств, традиций, почвы — она пуста (не о нас ли говорит здесь Ясперс? — И. С.). Массы возникают там, где люди лишены своего подлинного мира, корней и почвы, где они стали управляемыми и взаимозаменяемыми. Все это произошло теперь в результате технического развития и достигает все большей интенсивности в следующих своих признаках: сузившийся горизонт, жизнь со дня на день без действенных воспоминаний, принудительный бессмысленный труд, развлечение как заполнение досуга, жизнь как постоянная нервная взвинченность, обманчивая видимость любви, верности, доверия; предательство, в особенности в юности, а отсюда неизбежный цинизм — ведь тот, кто совершил предательство, теряет уважение к самому себе. Путь ведет через отчаяние в обличье бодрости и упорства к забвению и безразличию, к состоянию совместного существования людей в качестве песчинок, которые могут быть любым образом применены, введены в действие, перемещены и использованы количественно и по исчисляемым, определяемым тестами признакам. Отдельный человек олицетворяет собой одновременно народ и массу. Однако он совершенно по-разному ощущает себя в том и другом состоянии. Ситуация заставляет его быть массой, человек же способен приложить все усилия, чтобы сохранить связь с народом».

Вот это — сохранение связи личности с народом — и было тем «светом в конце туннеля», который видел Карл Ясперс. И еще он возлагал надежды на общение между людьми, на коммуникацию. Ибо «философская и человеческая вера нерасторжимо связана с полной готовностью к коммуникации. Ибо подлинная истина возникает только в сближении верований в объемлющем. Отсюда значение положения: только верующие могут осуществить коммуникацию. Напротив, неверие возникает из фиксации содержаний веры, которые взаимно отталкиваются. Отсюда значимость положения: с борцами за веру говорить невозможно. Но коммуникация любого вида настолько свойственна человеку в основе его существа, что она всегда остается возможной, и никогда нельзя знать, какой глубины она достигнет».

А главное — по мнению знаменитого немецкого ученого и писателя, «все, что происходит, безусловно зависит от людей. Нет ничего, что можно было бы считать неизбежным. Вся человеческая деятельность, прежде всего духовная, состоит в том, чтобы найти свой путь среди открытых перед нами возможностей. От нас, от каждого из нас зависит то, что произойдет, хотя отдельный человек никогда не предрешает ход исторического развития».