Александр Сокуров: Я верю в систему

Александр Сокуров, фильмы которого — от «Скорбного бесчувствия», сквозь «Дни затмения», «Спаси и сохрани», «Отца и сына» и до «Молоха», «Тельца» и «Солнца» — близки, понятны и очень ожидаемы интеллектуалами от кино, независимо от этнической и языковой принадлежности, представляет на открывающемся в Венеции фестивале свою новую работу — «Фауст».

Несмотря на напряженный график завершающего этапа работа над картиной, Александр Николаевич нашел день, чтобы вырваться на вологодский фестиваль и поощрить собственным призом молодых кинематографистов. Там и удалось нам поговорить.

— Александр Николаевич, вы в семье Сокуровых — интеллигент в первом поколении?

— По линии отца — у меня рабоче-крестьянская семья из города Горького. После выпускного вечера сказал родителям, что хотел бы заниматься искусством или историей. «Искусством не надо, — сказал отец, — историей еще куда ни шло, хотя лучше бы врачом стал». Сожалею, что многое, чего хотелось получить в жизни, я не успел. Когда четко осознал, что некого просить о помощи, надо все делать самому, понял — нужно базовое образование. Меня, человека провинциального, влекла историческая романтика, хотя на самом деле образование должно было быть филологическое. Поступил в Горьковский университет. Изучение истории, тем более в советское время, было тяжелым процессом. И цензуры много.

— Когда почувствовали полную самостоятельность и независимость от чужих знаний?

— Когда-то мы сидели с Тарковским в его монтажной — он монтировал тогда «Сталкера» — и разговаривали после просмотра моего фильма. Он сказал, что я не должен никого слушать. Сказал совершенно не соответствующие действительности слова — что я уникальный, что у меня какие-то выдающиеся способности и прочее. Я почувствовал творческое, профессиональное освобождение, но тревога за несовершенство художественного результата не ушла. Не согласился с его высокими оценками. К тому времени учился уже на 4-м курсе ВГИКа, но ни одного его фильма не видел. Там его картины показывать не разрешали, а в Горьком обком не позволял. Тень его личности значила много, но его профессиональный авторитет был недостаточен. Потому что я знал, чего хотел и оценивал, что получилось. Значительная часть ошибок была по неумению, а не из-за скромных условий создания картины. Тем не менее, выйдя вечером из монтажной, вдруг почувствовал — свободен. Он как будто камень с меня снял. Потом посмотрел его картины и понял, с кем говорил.

— Каждая ваша картина из тетралогии у людей, умеющих видеть и слышать, вызывают глубокие раздумья, часто меняя угол видения истории. Вы по образованию историк, причем историк, который обучался в советское время, сделали невероятное открытие для многих. Создавая тетралогию, что вы поняли о власти?

— Я все же не только снимал эти картины, где были отдаленные исторические персонажи, но еще и имел какую-то практику отношений с людьми, которые руководят, и тут одно от другого отделить просто невозможно. Еще более укрепился в том, что у всего есть человеческие причины, что отсутствуют божественные причины, отсутствует фактор дьявольского вмешательства, этого нет, и все ошибки, которые совершаются людьми власти, происходят потому, что они — люди. А люди не могут не совершать ошибок, к сожалению.

— В «Молохе» это была деградация личности на вершине власти?

— Я бы не сказал, что деградация, я бы сказал, что это такое своеобразие данной личности. Парадокс Гитлера в том, что человек с такими «исходными данными» оказался на вершине власти. Он был настолько «неординарен» и, тем не менее, оказался на вершине власти — там, где на самом деле не приветствуется такое своеобразие. Это вопрос более сложный.

— А в «Тельце» со знаком «плюс», со знаком «минус» личность, которая столько сделала в мире зла, добра, это как угодно, каждый по-своему воспринимает. Но наступает время угасания, когда невозможно что-то изменить ни в своей, ни в чужой жизни. И потрясающий император-Солнце, он единственный не вещал, а размышлял и совершал поступки, принося в жертву себя, свое реноме, историю своей семьи во имя мира. А что в «Фаусте»?

— Фауст — фигура демифологизированная, в нашей картине это абсолютно реальный человек со всеми реальными достоинствами и недостатками живого существа. Это на самом деле очень сложно, потому что кажется, за таким чистым интеллектуальным представлением о человеке скрывается что-то этакое удивительное, особенное. Ничего подобного. Человек всегда остается человеком, и ничто божественное человеку не дано по определению.

— Вы такой долгий период живете внутри кино, очень много попробовали и жанров, и визуальных, всяких технических новшеств и так далее. Как на ваш взгляд, меняется кинематограф (я не имею в виду сейчас ту функцию, которая была у него в течение его первого столетия — зовущая, обучающая, просвещающая и прочее)? Как кино меняется, и какие у него перспективы?

— Главное, наверное, что может вызывать тревогу у таких, как я, это агрессивность кинематографа. В том, что режиссеры уверены, что им все можно. Я придерживаюсь другой точки зрения, если условно взять каких-то десять основных сложных вопросов о взаимоотношении режиссера с жизнью, я бы сказал, что из этих десяти на восемь вопросов режиссеру должно быть сказано: нет, ты не можешь этого делать, не имеешь права этого делать. Ты несовершенен, оружие у тебя жесткое, резкое, оружие не тонкое, ты не лекарь, ты, к сожалению, с топором, в силу несовершенства своего кино. И будь осторожен, не лезь туда, где еще рано появляться. Но, к сожалению, никто практически из кинематографистов в этом со мной не согласен.

— Во время мастер-класса на фестивале VOICES в Вологде, вы говорили о том, что рано показывать кино, телевидение человеку, еще не получившему определенную «прививку» культуры, общего восприятия искусства. Но это абсолютный идеализм, потому что сегодня в любом варианте — не только в силу занятости, даже от лени — мамаши включают телевизор, и ребенок его смотрит?

— Это неправильно. Вы правы, но вы и неправы. Все зависит от конкретного воспитания. У меня есть такие знакомые, и немало. В Петербурге во многих семьях до определенного класса не было телевизора в доме, и никто не страдал. Воспитательное влияние родителей было столь велико, столь значительно, что даже вопроса не возникало у детей, там были мальчик и девочка. Есть семьи, у которых до сих пор нет телевизора, некоторые не покупают его специально, пока есть дома дети. Если существует такое последовательное, внимательное отношение к этому вопросу родителей по отношению к телевидению. Это будет касаться и Интернета, уверяю вас, и сам ребенок будет выборочно этим всем заниматься. Это вопрос только воспитания и воли воспитателя. Говорю потому, что никогда не принимаю постулата, что это вообще невозможно, мы обречены, такое положение с развитием прогресса и прочее. Все в наших руках. Уверен в этом.

— Мы часто сетуем сегодня на отсутствие нравственных критериев, которые существуют, например в классике. Но существует «текущая» литература. Нравится она нам или нет, но она существует. Ваше отношение к сегодняшней литературе?

— Я плохо знаю современную литературу и у меня нет права судить об этом, но то, что я читал, могу сказать, мне это неинтересно. Язык неинтересен, этот мир идей неинтересен совершенно, персонажи почему-то неинтересные. Это касается и поэзии, к сожалению, и сюжетной литературы. За редким исключением. Бываю постоянно на выступлениях молодых поэтов в Петербурге, разных поэтических клубов и там иногда нахожу просто жемчужины. Несмотря на то, что сейчас существуют все эти средства, они очень коммуникативны и очень развиты, но на самом деле, между прочим, мы очень многих талантливых людей не знаем. Я точно могу не знать, не все появляются на людях, кто-то пишет для себя.

— Кино перестало уметь повествовать историю внятно. Как вы считаете, к чему ведет такая тенденция?

— Нет, я думаю, что это не неумение. Автор выбирает определенный стиль, язык, эта эстетика ему не нужна, это не входит в эго сюжетность и в его интерес. Сюжетность и умение повествовать, рассказать — это как разница, между фреской и масляной живописью, где все прописывается до деталей, а фрески — более условные вещи. Но все равно художественный замысел сохраняется, и фреска не всегда говорит вам о сюжете, а масляная живопись старается, может быть, стремится к этому. Это всегда вопрос авторского стиля. Здесь нельзя говорить о том, что это общее явление. Как раз в мире всех визуальных произведений гораздо больше тех, кто рассказывает истории. Другое дело, нам может не нравится, как они их рассказывают, но в основном все так называемые сериалы рассказывают. А что касается произведений художественных, то здесь даже задавать вопрос этот, может, даже некорректно. Потому что, как можно заставлять определенного автора рассказывать историю? Вот вышла очень хорошая картина «Противостояние» Светланы Проскуриной. Так рассказывается своеобразная, по-своему, но история. А в другой ее картине история не рассказывается, там обращено внимание на совершенно другие вещи. Это вопрос количества и качества людей, присутствующих в реальном художественном пространстве, то есть — кто снимает и чьи работы мы видим или можем увидеть.

— Я читала, вы говорили, что мечтаете сделать картину (а вы в своих картинах многих актеров открыли), в которую максимально возможно пригласить всех, кто когда-либо снимался у вас... Есть ли в перспективе какой-то конкретный проект?

— Если я пойму, что у меня есть на это средства, деньги, то мы работу начнем. Пока, при нынешнем положении дел с финансированием национального кино, мне места в этом кино нет.

— Вы говорили на том же мастер-классе о власти и об администрировании, умении быть хозяином. Неужели действительно считаете, что в наших странах с постимперской и постсоветской ментальностью, где привыкли служить, поклоняться доброму царю, есть крошки с его стола, возможна какая-то другая система взаимоотношений в обществе?

— Очень трудный вопрос и на этот вопрос, наверное, в 80-ти случаях из ста скажут: нет, невозможно. Но с другой стороны, был момент, когда я, наконец, купил квартиру и оказался в так называемом кондоминиуме на Васильевском острове. Вокруг разруха, черт знает что. А у нас — ухоженный двор, деревья цветут, сирень, земля, убирают снег, в подъезде порядок, никаких завышенных цен по квартплате. И даже в домах поставлено индивидуальное отопление, то есть мы совершенно независимы от сети. И вот в этих 300 кв. м, в этом отдельно взятом царстве все решительно отличалось от того, что я видел вокруг. Из этого делаю вывод, если будет образована система, начиная с очень небольших этих «площадей» и до более обширных, то все возможно. Это можно сделать в отдельном городе. В военных городках это делают. В закрытых городах. На отдельных предприятиях, мы знаем это: есть образцовое отношение и к людям, и к их отдыху, и к питанию. Дело в том, что у нас это не стало национальным стилем.

— Потому что люди ничего не стоят?

— Когда мы начинаем за это бороться, сами что-то делать, оказывается, что наши люди чего-то стоят. И я чего-то стою, и еще кто-то. В этом все дело, нет системы, нет привычки к этой системе — ничего нет. Пустое место. Нет созидательной работы, простой, рутинной, умной. Вот назначили нового мэра в Москве, он что — принес новую систему? Нет. Значит, все по-прежнему. Нет, чтобы пригласил специалистов, которые бы систематически этим занимались. Нельзя все время перекладывать текущее время на другие поколения, мы перестаем верить, зная, что при нашей жизни, при моей жизни уже ничего не будет. Обидно же. А ведь могло бы быть. Я верю в систему. Верю в то, что систему можно — при разумном подходе — создать.

КСТАТИ

Эксперты составили рейтинг фильмов Венецианского фестиваля

Составлен первый рейтинг самых главных фильмов 68-го Венецианского кинофестиваля, который открыли в среду, 31 августа, сообщает newsru.com со ссылкой на OpenSpace. Авторы рейтинга — эксперты агентства Reuters.

1. «Шпион, выйди вон!» (Tinker, Tailor, Soldier, Spy) — экранизация детективного триллера 1974 года Джона Ле Карре. Режиссер фильма — Томас Альфредсон, роли исполняют Гэри Олдмен, Колин Ферт и Джон Херт.

2. «Грозовой перевал» (Wuthering Heights) — экранизация романа Эмили Бронте, режиссер — Андреа Арнольд.

3. «Мартовские иды» (The Ides of March) Джорджа Клуни по пьесе Бо Уиллимона «Фаррагут-Норт» откроют фестиваль. Райан Гослинг сыграет молодого идеалистически настроенного секретаря губернатора (Клуни), который оказывается втянутым в опасную игру обмана и коррупции.

4. «Опасный метод» (A Dangerous Method) расскажет о молодом психиатре Карле Юнге и его учителе Зигмунде Фрейде. Главные роли в фильме исполнили Вигго Мортенсен, Майкл Фассбендер и Кира Найтли, режиссер — Девид Кроненберг.

5. «Киллер Джо» (Killer Joe) режиссера Уильяма Фридкина — история о детективе, подрабатывающего заказными убийствами. Роль киллера исполнил Мэттью Макконахи.

6. «Резня» (Carnage) Романа Полански по пьесе французского драматурга Ясмины Реза «Бог резни». Главные роли в фильме исполняют Джоди Фостер и Кейт Уинслет.

7. «Фауст» Александра Сокурова. По выражению самого режиссера, это четвертый фильм «в серии о великих игроках, проигравших важнейшие партии в своей жизни». Героями предыдущих трех фильмов были Гитлер, Ленин и японский император Хирохито.

8. «Тахрир 2011» (Tahrir 2011) — документальный фильм о недавней революции в Египте. Демонстрируется вне конкурса.

9. «Дезинтеграция» (La Desintegration) — фильм французского режиссера Филиппа Фокона о радикальном исламе.

10. «МЫ. Верим в любовь» (W.E.), второй фильм поп-звезды Мадонны (Madonna), рассказывает о романе Уоллис Симпсон и английского короля Эдварда VIII, который в 1936 году ради любви отрекся от престола. 68-й Венецианский кинофестиваль продлится до 10 сентября.