Кшиштоф КОПЧИНСКИ: «Пытаюсь понять жизнь»

Дни польского кино в Украине проходят при поддержке Польского института культуры и Посольства. Открылись они документальным фильмом «Дибук», продюсером, режиссером и автором сценария которого является известный далеко за пределами Польши Кшиштоф Копчински.

Кроме проката, эта лента побывала уже на 38 международных фестивалях, в 16 странах мира. У фильма множество наград, включая высшую награду документальному фильму Краковского кинофестиваля (2015) и приз FIPRESSI 6-го ОМКФ.

Разговор с режиссером, специально для нашей газеты любезно организовали работники Польского института культуры в Киеве.

— Господин Копчински, Польша — не самая лояльная по отношению к евреям страна. Мы все помним, как ваш в то время Президент г-н Квасьневский привселюдно попросил прощения за свою страну и народ. Почему же вас, польского режиссера-документалиста, заинтересовала тема этих блуждающих душ?

— Меня вообще глубоко волнует тема смерти. В 2008 я был здесь, в Киеве на фестивале DOKUDAYS, показывал свой фильм об Афганистане, и мне рассказали, что есть такой город — Умань, где могила Цадика, на которую приезжают хасиды всего мира. Поехал туда, как раз был праздник — Песах, увидел все своими глазами, познакомился с людьми, на меня все это произвело большое впечатление. Хасиды, когда приезжают на праздник с Умани, почти все они уезжают в Брацлав. Мы тоже туда поехали. Это важный для меня городок — мои дальние предки оттуда. Так началась работа над фильмом «Дибук», которая длилась 7 лет.

— Главного героя — Володю — нашли сразу?

— Когда приехали в Брацлав первый раз, пошли на старое еврейское кладбище, а он там работал. Тогда еще не знали, что он будет главным героем нашего фильма. Но потом поняли, что он им станет, потому ведь он неотъемлемое составляющее тех миров, которые вокруг его. Первый — могилы, за которыми он присматривает. Большинство евреев, которые родились в Брацлаве и выжили, почти все уехали в Израиль. Но приезжают на могилы предков, дают деньги, чтобы присматривали за их последними обителями. Второй — мир хасидов, — их много ездит туда, он познакомился с многими, прежде всего с теми, которые говорили по-русски, но и с другими тоже, они приходили к нему. Третий Володин мир — советский, он бывший офицер. А еще может быть четвертый — это то, что происходить сейчас в Украине, в мире. Он очень внимательно следил за этими вещами. Такой был человек простой, но умный, с ним можно было говорить о разных вещах.

— Судя по фильму, он — интуитивный человек, с природным чувством такта.

— Да, чувство юмора — на высоте. Это хасидам очень нравилось, у них это тоже есть.

— Но хасиды — это отдельный, особый для меня мир, не очень понятный, не очень приемлемый, несмотря на то, что я — еврейка. Проблема «нашествия» в Украину, в частности, в Умань, существует. Сталкивались ли вы с этой проблемой, когда снимали или просто в быту?

— Когда мы подружились с украинцами, которые построили и доделали в конце концов памятник Гонте и Зализняку, один из них мне сказал: а ты знаешь, что Путин обещал евреям перенести Израиль в Украину, потому что у них там места мало, здесь им будет лучше.

— Уже смешно...

— Он не шутил, но дело в том, что мы делали тот фильм перед Евромайданом. Сейчас, когда люди смотрят его, говорят: ну да, мы лучше понимаем, что потом произошло. Хотя, честно говоря, я не понимаю, что сейчас происходит в Украине... Это сложно понять, потому что война странная...

— Война может быть странной тогда, когда это все на уровне разговоров, а здесь кровь, подлость, и люди гибнут ежедневно.

— Конечно, это самая главная проблема, но вопрос — почему так происходит?  Мы сейчас пишем книгу, она будет издана вместе с фильмом в следующем году. Надеюсь, что и на украинском языке. И там мы говорим о том, что произошло в Умани, в Брацлаве после Майдана, нам казалось, надо это добавить.

— А что же произошло? Пока мы увидим книгу, может быть, вы расскажете?

— Там власть местная поменялась, повесили такую табличку в своем офисе: здесь мы не берем взяток.

— Похвально. Редкая открытая декларация честности...

— Местные говорили, что берут, только в 5 раз больше. Не знаю, правда это или нет, только повторяю то, что нам сказали. Что касается взаимоотношений Польши и Украины. Когда меня спрашивали во время съемки: «Что надо сделать, чтобы мы вошли в Европейский Союз?». Называл две вещи, самые важные. Во-первых, это коррупция, во-вторых надо подумать о том, что происходило в истории. И может быть, об этом поговорить не только с поляками, потому что это не только польско-украинская проблема.

— Настоящее кино, по большому счету, национальности не имеет. И только тогда это кино для всех независимо от вероисповедания, национальности и так далее. С другой стороны, польский кинематограф прославился в мире очень четкими национальными метками, хотя говорил об общечеловеческих проблемах. Сегодня мы все скорбим по поводу ухода Анджея Вайды, потому что это для мирового сообщества необыкновенная личность, и то, что он оставил в своем наследии, конечно, бесценно. Каким образом вы как режиссер находите это «золотое сечение», с одной стороны, не впадая в какие-то националистические ненужные крайности, а с другой, оставаясь польским режиссером, делая польское кино?

— Сложно ответить на вопрос. Это часто интуиция, часто просто внимательно слышу людей.

— У вас в творческой копилке фильмы самого разного направления. И об Афганистане, и о блуждающих еврейских душах. Есть фильмы, посвященные Польше. Какие темы сегодня интересуют, и о чем собираетесь говорить со зрителем?

— Вы имеете в виду следующий фильм? Не скажу, потому что никогда не говорю о том, что буду снимать. Но мне смерть еще интересна. Работаю над темой смерти.

— Это звучит крайне мрачно. Ваш разговор о смерти пытается все-таки исследовать жизнь?

— Есть разные точки зрения. Знаете, у меня нет чувства юмора. Я такой человек, грустный. И когда, например, мои коллеги пишут сценарии комедий, они мне присылают их и говорят: «Если ты начнешь смеяться, значит, это действительно смешно». Конечно, мир сейчас очень хочет смеяться. Но у меня те зрители, которые идут в кино не потому, что они хотят смеяться.

— Но в вашей личной жизни позитив присутствует?

— Я оптимист. И поэтому мой английский лучше, чем русский.

— Вы часто бывали и бываете в нашей стране — Украине. Вы слышите у себя разговоры и восприятие того, что происходит здесь. Ваше виденье будущего Украины?

— Во-первых, нужны мощные культурные связи. Например, я преподаю в Варшавском университете, у меня много студентов из Украины. И это одни из самых лучних студентов. Они приезжают в Польщу и понимают, что если не будут работать — ничего не получится. Это нормальный путь, и пусть больше будет студентов. Во-вторых, мы говорили о коррупции. Конечно не знаю, что сделать, чтобы ее не было в Украине, в Польше коррупция тоже есть, но меньше, чем тогда, когда Польша не была в Европейском Союзе. Но я очень верю в вашу страну...