«Очень хочу снимать в Украине»

Кинорежиссер из Екатеринбурга — Алексей Федорченко был членом жюри Национального конкурса на нынешнем Одесском МКФ. Не так давно, стартовав в «большом» кино фантазией на излюбленную советскую тему: «мы впереди планеты всей», — фильмом «Первые на Луне» (2005), получившем множество призов на различных кинофорумах, самобытный режиссер занял одно из ведущих мест в ряду мирового арт-хаусного кино. Каждый его последующий фильм вызывает интерес у зрителей и профессиональной аудитории. В основной конкурсной программе ОМКФ-2015 была его новая работа «Ангелы революции», получившая Диплом жюри. Это очень яркая и невероятно созвучная времени лента о «бульдозере революции», который «зачищает» человеческие судьбы.

— Алексей, с первой картины вы заявили о собственном кинопочерке. Был соцреализм, есть постреализм, а у вас, начиная с «Первые на Луне», экзистенции на тему «достижений» страны советов, во всяком случае, очень много советской тематики, на которую у вас свой, особый взгляд. Почему вас так волнует реалии, атрибутика того времени?

— Волнует меня многое. Но кино — дело дорогое, и много чего снимать не получается. У меня в работе около десяти сценариев, совершенно разных. Есть сказки, ужастики, есть драма. Я совершенно не привязан к какой-то одной теме. Вовсе не думаю: «А что бы еще такое про советское время снять?». Это получается совершенно случайно, нахожу какую-то поразившую или удивившую меня историю и делаю об этом фильм.

— Картина «Ангелы революции», участвовавшая в конкурсной программе ОМКФ-2015, меня особенно впечатлила. На фоне происходящих последние полтора года событий между нашими странами, практически прекращения отношений, продолжения войны, многие высказывания прочитываются более чем нелестно по отношению к Стране Советов. С другой стороны, известно, что то ли вы, то ли ваш соавтор сценария резко высказались о том, что революция — самое худшее, что может быть, и нужно делать все, чтобы их не было. Как же, придерживаясь подобной позиции, вы оцениваете сегодняшнее время и систему взаимоотношений Украины и России?

— Оцениваю это как страшное время. Действительно, какие-то аллюзии, которые проявились в фильме и о которых я не думал, когда снимал, меня очень удивляют, потому что происходящее сегодня, сейчас меняет этот фильм и его фабулу. Конечно, ужасно. Я ведь даже представить себе не мог, что произойдет то, что сейчас происходит. В фильме есть крымский эпизод. В фильме есть луганский эпизод, когда одна из героинь погибла в бронепоезде под Луганском. Я снимал еще до событий, а когда это все произошло, думал даже переделать, уж слишком это выглядело конъюнктурно, но не стал, потому что действительно мы об этом не думали, когда снимали и, может быть, это некий плюс картине.

— Навязывания языковые, культурные, вооруженное до зубов, не только кулаками, «добро «русского мира» — разве можно было все это переснять, тогда это был бы совсем другой фильм?

— Вы знаете, фильм смотрят хорошо во всем мире, и каждый видит в нем какую-то свою историю. Потому что это — отношения межцивилизационного конфликта, отношения империи со своими колониями. Индейцы видят свою историю в Америке, в Бельгии увидели в этом историю оккупации Конго. Все было примерно одинаково везде, во всех отношениях. Уровень крови разный. Кажется, у Бельгии с Конго самая большая оказалась, погибли 11 миллионов. Я бы предпочел, чтобы фильм был сам по себе, а история сама по себе.

— Это ваше право, хотя звучит странно для художника, высказавшего своим фильмом яркую гражданскую позицию. Поговорим о кинопроизводстве: у вас с самого начала появилась своя студия, и вы работали как независимый продюсер. Не ходили с протянутой рукой за государством даже тогда, когда оно щедро давало деньги не только на соцзаказ?

— Я независимый продюсер, но в основном все мои фильмы финансируются государством. Сам удивляюсь, что пребывал в таких комфортных условиях, потому что ни цензуры, ни какого-то заказа я еще на себе не испытал. Все сгустилось последние год-два, и многие мои друзья, у которых в фильме была какая-то нецензурная лексика, какие-то идеологические вопросы, не смогли получить прокатное удостоверение, а у меня такого не было. У меня как раз были  проблемы со второй частью денег. Государство финансирует на 60 — 70%, а остальные деньги приходится искать самому. Никогда как раз в этой части не просил денег, потому что появлялись люди, которые их предлагали. Никого никогда не обманывал — знаю, что авторское кино не окупается, так сразу говорил инвесторам. Но есть меценаты, которые заинтересованы в таком кино, заинтересованы, чтобы такое кино было и до сих пор их удавалось находить. Сейчас стало сложнее, денег стало меньше, и я немножко завис со своим очередным фильмом. Пока показываю миру «Ангелов»...

— Речь идет о «Маугли»?

— О «Малыше», да. Государство как раз выделило средства, я их получил и почти истратил уже на производство. В фильме гораздо большая смета, чем в моих предыдущих картинах, потому что это фантастика. И эту сумму я не могу найти. Был инвестор, но он в связи с кризисом потерял интерес к кино.

— Фильм завис на периоде подготовки?

— Мы работаем с художниками, делаем раскадровку, очень интересно написан сценарий — надеюсь и верю, что все будет нормально.

— В основе вашего будущего фильма — очень хорошая литература. Проблема сценариев в нашем кино очень серьезная, первостепенная. Именно поэтому вы сами часто выступаете в роли автора сценария?

— Я получал сценарное образование не для того, чтобы снимать кино, а для того, чтобы быть продюсером. До этого занимался документальными, короткометражными фильмами. Просто, чтобы структурировать эту киноинформацию, пошел на курсы во ВГИК, не думая быть режиссером. Я очень хорошо работаю в паре, нахожу людей, которые могут писать, а я неплохой редактор. Нахожу соавтора, говорю ему, что хочу по каждой сцене. Он мне прописывает сцены, а я уже окончательно их довожу до ума. Последние годы так работаю, мне так удобно, потому что сценарии «Первого на Луне» и «Железной дороги» переписывал почти полностью, не ставя свою фамилию в титры, договоры этого не позволяли. По договору, не имел права этого делать, но не мог не сделать так, как было нужно для фильма. С Денисом Осокиным, моим нынешним постоянным соавтором, идеальная ситуация, потому что мне очень нравится, что он делает, а он понимает, чего я хочу. В его сценарии  не вмешиваюсь, только — в мелочах, на съемочной площадке. Так как он сейчас занимается другими делами (ушел в науку), приходится искать варианты.

— Вы изначально заканчивали технический вуз, и не только закончили, но и много работали по первой своей профессии.

— Немного, но работал.

— Вы обладатель какого-то почетного знака за заслуги...

— За заслуги перед космонавтикой.

— Почему пришло решение «алгеброй гармонию поверить»?

— Все случайно. Три года проработал на оборонном заводе. Даже два с половиной, потому что  по распределению был, и нужно было три. Но было очень скучно, а тогда появились первые компьютеры. Я получил образование программиста параллельно с работой. Предложил дирекции перевести работу отдела на компьютеры с условием, что меня увольняют после этого. По рукам ударили, так и случилось. То есть сделал программу, позволяющую заменить десять сотрудников, которые со мной работали, и ушел в никуда. Случайно узнал, что нужен экономист в объединение хроникально-документальных фильмов «Надежда» Свердловской киностудии. Зарплата  в три раза меньше, чем  получал на оборонке, но была свобода. Для меня это было важно, пошел туда, работал экономистом, замдиректора фильма, потом стал замдиректором по экономике всей киностудии. Было очень сложное время тогда — студию захватывали и банки, и бандиты. Где-то пять лет мы занимались студией, отбивали ее, в буквальном смысле,  и от судебных всяких приставов, и от рейдерских захватов. Потом  все это надоело, стало страшновато, потому что психологически что-то на генном уровне изменилось,  понял, что я уже не бухгалтер никакой (а  был очень хороший бухгалтер)... Решил заниматься только фильмами. И поехал во ВГИК, поступил на сценарный факультет. Закончил с красным дипломом.

— Вы — человек, с одной стороны, рациональный, с другой —  творческая личность. Хорошо чувствуете происходящее? Как вы думаете, станут ли Украина и Россия — братьями?

— Думаю, что станут.

— Какие же к этому предпосылки?

— У нас в стране все меняется очень быстро. И может в один день измениться ситуация на прямо противоположную. И народ может измениться  в мгновенье ока.

— Но ведь это ужасно...

— Да. Но это — данность.

— А как же верить этому народу?

— Это — данность. Время должно пройти какое-то.

— Не знаю, что должно произойти, чтобы можно было простить...

— Мне, наверное, повезло, потому что, во-первых, я тоже между Крымом и Россией. У меня много родственников в Украине, папа — украинец. И я живу  окруженный людьми из этих 10%. То есть не понимаю тех цифр, что озвучивает телевизор,  не смотрю его. Когда мне говорят — 86%, 90%, не понимаю, потому что вокруг люди совершенно, стопроцентно, думают по-другому.  Как-то судьба забросила меня в правильную точку, очень здоровую. Счастлив, что у меня такие друзья, работа, окружение замечательное. И ориентируюсь как раз на этих людей.

— Здорово ориентироваться на таких людей. Есть работа, есть выход к зрителю, вам повезло. Не уверена, что сегодня получили бы прокатное удостоверение  на свой фильм.

— Ну, не получил бы... Снял бы другое кино. Сейчас пишу три сценария, практически безбюджетные, низкобюджетные, которые могу снимать в Украине, очень хочу здесь снимать. Это моя историческая родина. Думаю,  остановить, заставить молчать  сложно при нынешних технологиях. Если только кардинальные  шаги власть не предпримет.

— А что же делать тем самым 86 %, которые взахлеб потребляют пропаганду? Считаете возможным научить их мыслить?

— Да, сложно мыслить, не хотят они мыслить. Им удобно так. Это долгий процесс. Но тоже — зависит от образования. Его «уронили», а главное — педагогическое образование. Первое, что нужно сделать в стране — это поднимать педагогическое образование. Нужно огромные деньги вкладывать в педагогический институт, привлекать самых лучших преподавателей в эти вузы и  любые льготы давать на учителей. Тогда через 10 — 15 лет, может, что-то изменится.

— Вы — оптимист? Это радует...

— Я не оптимист. Не говорю, что так будет,  просто размышляю, что нужно сделать для этого. Или сказать народу, что  курс партии резко меняется, и мы сейчас со всеми дружим, и сразу у этих  86% отношение к Украине будет другое совершенно,  сразу начнем  дружить....

— Но?!

— Будет-будет. И Украина, время пройдет, — будет. Связи, очень большие связи, и родственники... Забывается все, забывается. Даже самое страшное. Поймите. Слава Богу, помнят хорошее.

— Не хочу и не могу ставить на этом точку...

— Почему? Это хорошая точка. (Смеется.)

— Ладно, в свете мрачного настоящего, что вы пожелаете своим детям?

— Комфортного будущего. (Смеется.)