Почему и зачем Шевченко?

Неюбилейные размышления ¹

Ничего так не вредит Шевченко, как пафосное многословие. Меньше всего на свете «наш Тарас» подобен торжественной академии, которых так много на днях «на нашій славній Україні».

Его живое, бурное, ироничное, колючее лицо плохо походило к напыщенным речам и неискренним панегирикам.

Он терпеть не мог фальшивого пафоса и дешевых суперлативов. Особенно когда они были в его адрес. «Якби я хоч трошки дурніший був, то я б учадів од [такого] панегірика, а то, слава Богу, видержав», — писал как-то в письме Щепкину по подобному поводу. А склонному к высокопарным величаниям (как и к сокрушительным обвинениям) Пантелеймону Кулишу говорил: «...Ти дуже вже, аж надто дуже, підпустив мені пахучого курева; так дуже, що я трохи не вчадів».

Зато больше всего на свете Шевченко для меня подобен дружеской беседе — с собой, с людьми, с Богом. Беседе искренней, тихой, нешумной.

Поэтому обойдемся без курения фимиама. Казацкий нюх не любил слишком «пахучого курева». Лучше поговорим о главном.

То есть о том, почему Шевченко и зачем Шевченко.

Почему именно он стал тем, кого вспоминаем чаще других, — и зачем он нам сегодня, когда, казалось бы, не до него.

Именно на эти два главных (на мой взгляд) вопроса попробую предложить краткие, понятные и очень личные ответы.

ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День»

Ведь и вопросы по поводу Шевченко для меня очень личные — какими и должны быть для каждого, кто имеет смелость (или неосторожность?) считать себя украинцем.

Впрочем, мне кажется, не только я сегодня чувствую какую-то особую, почти семейную причастность к нашему «Тарасу Горычу» — так его мягко называли дети, которых он очень любил, хоть и не дождался собственных: «дядя Горыч» или даже просто — «лысый дядя». И он на это не обижался, потому что не любил строить барьеры, зато любил преодолевать дистанции. В том числе — временные...

Удивления достойный факт: через двести лет со дня его рождения многие украинцы вдруг снова почувствовали Тараса — отцом. Своим, родным, живым и настоящим. Они почти физически узрели его присутствие на Майдане. Как и — уверен — чувствуют это незримое присутствие на украинском востоке, выжженном «Градами» и вытоптанном сапогами московских пришельцев.

Шевченко предстал перед нами — или скорее рядом с нами — совсем иным.

Словно сошел с постамента, отряхнулся от фальшивой позолоты, надел на лицо балаклаву, а на голову — оранжевую каску, взял в руки деревянный щит, а на плечи — шину. И двинулся на Майдан. На Грушевского. На Институтскую.

Он точно был там. Мы его видели. Мы чувствовали его плечо.

Он обращался к нам голосом Сергея Нигояна: «Борітеся — поборете! Вам Бог помагає!».

А сегодня — именно сегодня, в день очередного имперского судилища над украинской Надеждой — его слова звучат голосом Надежды Савченко: «Караюсь, мучусь, але не каюсь». И еще: «Свою Україну любіть, // Любіть її... // Во врем’я люте, // В остатню тяжкую минуту // За неї Господа моліть»...

Кажется, мы только теперь осознали глубокую правдивость этих слов. «В остатню тяжкую минуту...».

Нет, это не голос скорби, плача и вздохов.

Это голос силы и веры.

Той силы и той веры, которых нам так часто не хватает.

И особенно остро сегодня.

Наверное, именно для того нужны такие, как Шевченко. Как Телига и Ольжич. Как Стус. Как рыцари «Небесной сотни». Как Савченко.

Они своим жизнетворческим подвигом напоминают нам, кто мы и зачем мы здесь.

РИСУНОК АНДРЕЯ ЕРМОЛЕНКО

Вот ЗАЧЕМ ШЕВЧЕНКО. Чтобы напоминать нам о самом существенном в нас: «...що ми?.. Чиї сини? яких батьків? Ким? за що закуті?..»

Чтобы найти ответы на все эти вопросы, нужно наконец избавиться от синдрома недочитанного «Кобзаря».

Да, именно недочитанного. Недочитанный «Кобзарь» (или, еще хуже — неадекватно, поверхностно отчитанный) — это неутешительный диагноз нашему нынешнему интеллектуальному состоянию и, в значительной степени, причина многих наших бед. Ведь прочитать пол-»Кобзаря» — это все равно, что выучить пол-азбуки. А сколько из нас — признаемся!  — так и не пошли дальше «ревіння-стогону» «Причинної» и плачей-причитаний других ранних романтичных баллад или, возможно, максимум — кровавого пира «Гайдамаків», так и не постигнув глубину художественных откровений последних, послессылочных лет жизни Шевченко, когда мужественный голос поэта, с достоинством выдержавшего все испытания судьбы, созрел к действительно пророческим виденьям и философичным обобщениям?!

Именно с синдрома недочитанного «Кобзаря» берет начало другой, еще более страшный синдром — синдром недовыполненного «Заповіту». Ведь сколько бы ни пели мы изо всех сил этот второй национальный гимн при каждой святочной оказии, до сих пор, к сожалению, смогли исполнить только первую его часть, похоронив «батька Тараса» на высокой могиле над Днепром. Зато доныне, хоть и по воле Божьей обрели собственное, формально независимое государство, мы все еще рискуем, что оно выскользнет из наших рук, поскольку еще до недавнего времени не порвали до основания имперские кандалы, которые долгие века вязали нас с «темным царством» московских варваров, усердных продолжателей черного дела Петра и Екатерины. Теперь, только теперь мы постигаем ключевые строки главного нашего национального тестамента: «І вражою злою кров’ю Волю окропіте»... Ведь доныне преимущественно окропляли свою волю только собственной кровью, кровью своих лучших мужей и сыновей, а еще — слезами безутешных матерей, вдов и сирот.

Вот зачем нам Шевченко — сегодня. Чтобы мы наконец поняли эту страшную и священную правду. Может, хотя бы теперь мы его услышим...

И это — мой ответ на первый вопрос.

Итак, вопрос второй: ПОЧЕМУ ШЕВЧЕНКО?

Почему именно он обрел славу народного проводника и пророка? Что такого особого было в его личности и жизнетворчестве, что возвысило его в сознании многих поколений украинцев до почти сакрального статуса? Почему, в конце концов, за более чем 200 лет, которые прошли со времени его рождения, мы до сих пор его не забыли и трактуем, как живого современника?

Мой ответ будет таков. Прежде всего, потому что Шевченко — это украинский self-made man (тот, кто создал себя сам), а его история — это история невозможного.

Ведь вопреки школьным стереотипам, жизнетворческая история Шевченко — это не история неудачника-лузера, который только и умел, что сетовать на собственную несчастливую судьбу и сочувственно плакать над недолей других, а история феноменального творческого успеха. Давайте задумаемся: человек с практически нулевыми стартовыми возможностями благодаря силе таланта и воле к победе из бесправного крепостного раба, сироты без отца-матери — стал гениальным поэтом и художником, духовным лидером нации.

Нет, это не история поражения. Это история непреодолимой силы духа, который побеждает обстоятельства.

Однако Шевченко создал не только себя самого. Он создал свою Украину  — тогда, когда ее уже не было и еще не было. Он ее вымечтал, выстрадал, выдумал. Именно поэтому в текстах «Кобзаря» одним из центральных стал образ Украины, но — на лексическом уровне — фактически нет украинцев. Их и в самом деле почти не было, когда муза Шевченко разодрала занавес народной жизни. Были малороссы, хохлы-гречкосеи и жалкие остатки денационализированного панства. Украинцев еще нужно было отыскать, взлелеять, взрастить — пробудив ото сна, выпрямив хребты, вернув историческую память и чувство человеческого и национального достоинства.

И Шевченко это таки удалось — вопреки жестоким обстоятельствам своего времени и собственной судьбы — судьбы освобожденного раба, заключенного «свободного художника», великомученика и чудотворца. Ведь разве ж это не чудо — воскресить свой народ?

Именно поэтому — Шевченко. Поскольку, говоря по аналогиям нашей современности, это он первым вышел на Майдан — еще тогда, когда там никого не было. Когда и самого Майдана — не было. Он, собственно, и создал наш Майдан — революционный, бурный, перманентный. Территорию свободы, форпост достоинства, пространство самосознания, самоопределения, самотворения. Он первым стал на этом Майдане, распрямившись в полный рост, с гордо поднятой головой и огнем в глазах. Он стал первым украинцем и первым европейцем.

Именно поэтому, по моему глубокому убеждению, мы не способны «перерасти» Шевченко, оставив его позади как явление только историческое. Он вновь вместе с нами — и вновь впереди.

И его «Кобзарь» вечен именно потому, что это не книга готовых ответов на все случаи жизни, а книга вечных вопросов: «Один другого питаєм: Нащо нас мати привела? Чи для добра? Чи то для зла? Нащо живем? Чого бажаєм?». И ответы на эти вопросы должны искать самостоятельно. А пророчества Шевченко воспринимать не как заглядывание в будущее, а как императивы к действию.

Сопоставим две альтернативных картины нашего грядущего, обе — хорошо знакомы из «Кобзаря».

Одна — выражена еще в знаменитом «Суботові» — надежда на то, что имперская «Церков-домовина// Розвалиться... і з-під неї // Встане Україна».

Вторая же — это апокалипсический ужас из «подражанія» «Осія. Глава XIV»: «Погибнеш, згинеш, Україно,// Не стане й знаку на землі!»...

Какое из этих Шевченковых видений нашего будущего станет реальностью? — зависит только от нас.

В частности и от того, насколько мы услышим и поймем Шевченко.

Ведь, если бы услышали и поняли вовремя — «...Якби були// Одностайне стали...// Не плакала б Матер Божа// В Криму за Украйну»... И на Донбассе — не плакала бы. А вместо этого — «...майдани// Кров почервонила»... — «І могили мої милі// Москаль розриває...»

Почему Шевченко?

Потому что Шевченко — это Украина. Ответ на первый взгляд простой и самоочевидный до банальности. Только вот эту самоочевидность каждое поколение должно открыть для себя самостоятельно. Наша генерация сделала это на Майдане, во время Революции Достоинства. А сегодня духовную эстафету Кобзаря продолжают украинские воины на восточных рубежах нашего государства — те «современные запорожцы», которые не высокопарными псевдопатриотическими фразами, а своими ежедневными героическими действиями, часто ценой собственной жизни подтверждают пророческую силу Шевченковых завещаний.

Отношение к Шевченко — лучший тест на украинство. Это индикатор национального сознания. Недаром своеобразные «экзамены» на знание «Кобзаря» держали и сечевые стрелки, и «залишенці» Холодного Яра, и воины УПА. Экзамены не на школьной скамье, а с оружием в руках. Выдержали ли бы мы сегодня этот экзамен?!

Мне кажется, мы очень долго были слишком уж толерантными в этом вопросе.

И теперь имеем дело с катастрофическими последствиями такой псевдотолерантности, лучше бы сказать — безразличия.

Рискну, возможно, немного провокативное утверждение: нынешняя ситуация в украинском — хотя и ампутированном — Крыму и на оккупированном украинском Востоке, таком близком и в то же время таком далеком, сложилась не в последнюю очередь потому, что это именно те регионы, где менее всего популярен Шевченко. Где его мало знали и еще меньше любили. Где теперь его и вовсе не любят и знать не хотят.

Поэтому любить или не любить Шевченко — это не вопрос личного вкуса.

Это вопрос национальной безопасности.

Шевченко — один из символов украинского государства, так же как сине-желтый стяг, герб-трезуб и гимн.

У меня такое ощущение, что многие, если не большинство, из нас почувствовали эти символы по-настоящему своими только на Майдане, во время Революции Достоинства.

Флаг стал хоругвью. Трезуб стал оружием. Гимн стал молитвой.

Шевченко опять стал тем, кем и всегда был — не просто поэтом и художником, а национальным пророком и Отцом.

Конечно, идет речь не только о Шевченко. Шевченко здесь — скорее, метонимия украинской Украины. Той, которую хотели, к которой стремимся и, к сожалению, до сих пор не имели — в собственном (казалось бы!) государстве.

Однако Шевченко — это не просто символ, это сердце этой Украины.

Он вернулся. Нельзя потерять его снова.

Это все равно, что потерять собственное сердце.

*          *         *

...У меня растет сын. Ему шесть лет. И его зовут Тарас.

Несколько месяцев назад у его немного старшего друга погиб папа.

На этой войне, куда пошел по зову сердца. Около окружной дороги украинского города Донецка, в нескольких километрах от знаменитого и до основания уничтоженного аэропорта.

Мой Тарасик не спрашивал меня, почему папа его товарища уже никогда не придет к нему на день рождения. Он только спросил:

— Папа, а когда я выросту, я тоже пойду на войну?

Я не знал, что ему ответить.

Я не знаю всех ответов на важнейшие вопросы.

И, как и Вы, не знаю, сколько будет продолжаться эта война. И сколько жертв еще нужно для того, чтобы она закончилась.

Однако я уверен, что мы победим в этой войне.

Потому что ни одна жертва не бывает напрасной.

И ни одна любовь не бывает напрасной.

Мы победим, потому что у нас невероятно много любви и боли.

Это Шевченкова боль. И Шевченкова любовь.

И если мы все еще любим и чувствуем боль, это определенный знак, что Шевченко — с нами.

Что он в каждом из нас.

Что Шевченко — это мы. По крайней мере, насколько мы являемся украинцами.

И именно поэтому мы победим.

...А между тем:

Мовчки зросте десь новий Тарас

Серед кривавих піль!

¹ Слово, произнесенное 9 марта 2016 г. на Торжественной академии, посвященной 202-й годовщине cо дня рождения Тараса Шевченко, во Львовском национальном академическом театре оперы и балета имени Соломии Крушельницкой