Реквием по незашоренности

В современном литературном процессе критики и обозреватели очень любят навешивать ярлыки на того или другого писателя, тот, мол, пишет «порнографию», «грубую прозу» или что-то «бесстыдное».

Проза Олеся Ульяненко жесткая, бескомпромиссна, проникнута безумным ритмом — когда начинаешь читать, увлекаешься: от первой до последней страницы оторваться невозможно, тексты поражают своей какой-то обнаженной почти до скелета откровенностью. Об одном из своих предпоследних произведений «Женщина его мечты» Ульяненко говорил, что пытается написать его так, как снимают кино. И это ему действительно удалось.

Лет за сорок до настоящего времени можно было бы говорить и о дани «суровому стилю», однако «суровый стиль» был целесообразным в советское время, это даже по большей части касалось живописи Никонова, Е. Моисеенко, Виктора Попкова. Литература тогда должна была преимущественно соответствовать канонам официального соцреалистического метода. Бескомпромиссные литераторы занимались преимущественно переводами, переводческая школа тогда была действительно блестящей, однако, как всегда, не благодаря, а вопреки. Поэзия и проза шестидесятников была в определенной степени более романтичной, в отличие от наших современных прозаиков, которых поглощает урбанистическое мировосприятие во времена всемирной глобализации.

Можно много дискутировать по поводу явления реализма в современной прозе — сейчас, дескать, среди тридцати-сорокалетних российских писателей говорят о «новом реализме»: это будто кадрирование ежедневной жизни, желательно на черно-белой пленке — это действительно выглядит как высокое искусство, только бы читатель не скучал.

Реализм, однако, как оказалось «безграничен»: именно так, как когда-то писал Роже Гароди — «Реализм без берегов». Фотореализм, гиперреализм, который медленно превращается на сюр (реализм). Реализм Олеся Ульяненко — он действительно преодолевает пределы напрямую.

В отличие, скажем, от Жадана, который просто «выстегивает» урбанистические сюжеты, ирония перехлестывает через край, ужасные события читаются на уровне анекдота, Олесь Ульяненко относится к своим персонажам серьезно — это не какие-то вам картонные клоуны, обкуренные драпом, это люди полностью объемные, они все время совершают какие-то преступления, — но психологический анализ ситуаций доказывает неизбежность этих событий.

Генри Миллер, Федор Достоевский — вот эта лектура должна понравиться Ульяненко. Откровенность Генри Миллера — но этого маловато, потому что у Миллера вы не встретите тех жестоких событий, которых довольно много у Ульяненко.

Когда читаешь современную городскую прозу этого писателя, создается впечатление, что Апокалипсис давно уже состоялся, его персонажам почти неизвестны упреки совести — такими, наверное, были люди в канун Всемирного Потопа, как об этом рассказывает книга Бытия: своим распутным поведением они настолько прогневили Господа, что он наслал на землю Потоп, и тогда спасся лишь Ной с семейством и животные, которые поместились в Ковчег. Персонажам Ульяненко убить или изнасиловать так же просто как харкнуть на, и без того грязный, городской асфальт.

Однако во многих произведениях Ульяненко очень сильный мотив расплаты: за каждое совершенное преступление рано или поздно герой будет искупать свои грехи даже ценой собственной жизни. Этим писатель якобы предупреждает: кем бы ты ни был в настоящий момент — олигархом, генералом, министром или просто проституткой — следует всегда помнить о десяти библейских заповедях.

Апокалипсические картины нередко служат фоном для развития событий в романах Ульяненко: разбитый самолет с трупами внутри салона; обитатели предместья, которые бросаются в первую очередь не собирать трупы, а грабить мертвых («Знак Саваофа»), а на страницах «Женщины его мечты» — ряд перманентных убийств и самоубийств преследует действующих лиц романа от начала и до конца.

Зимний слякотный Киев, каким его изобразил писатель в «Женщине его мечты», будто превращается в город-соучастник воровского заговора против всего, что было или могло быть умным, хорошим, вечным, если бы не люди, которые все время ищут на свою голову авантюрные приключения и развлечения, а совершают именно какие-то преступления, убийства — и это для них всего лишь игра для удовлетворения собственных комплексов. И совершаются эти преступления в каком-то головокружении — персонажей преследуют какие-то параноидальные мысли.

Но, как для профессионального кинематографа, язык, то есть реплики персонажей, отходит на второй план — более важна, прежде всего, искусная игра актеров. Так и в прозе Ульяненко самое важное — не столь даже о чем он пишет, о ком он рассказывает, — главное, как искусно он это подает, какой невиданной силой наполнено каждое его предложение.

Когда-то уже, в одной из рецензий, я сравнивала его «Дофина Сатаны» с «Парфюмером» Зюскинда или с «Лакеем маркиза де Сада» Фробениуса — эти произведения давно уже стали всемирно известными бестселлерами, их переводят на многие языки, экранизируют, постоянно анализируют, а Ульяненко тоже создал роман о маньяке, поражающий силой, с которой психологически исследовано поведение такого будто бы обычного себе человека.

Нет, меня лишь удивляет тот факт, что Стивен Кинг, например, давно уже издается миллионными тиражами и имеет всемирный успех, наверное лишь из-за того, что тоже повествует о всевозможных ужасах самым простым слогом, понятным массовому читателю, да и касается более популярных тем и не «грешит реализмом». А в прозу Ульяненко следует сначала вчитаться, да еще и не отказаться от книги после прочтения первых нескольких страниц, потому что, конечно, это чтение не ради наслаждения — ради познания того мира, который увидел писатель вокруг нас. Конечно, у каждого писателя складывается свой круг читателей, и, возможно, вы никогда не скажете: «Я читал прозу Ульяненко с пребольшим увлечением и удовольствием». Это литература не для развлечений, это литература, которая должна вызывать у читателя ощущение катарсиса.

Прозу Ульяненко стоит читать и в контексте социального, как это делали критики Михаил Бриних и Роксана Харчук, и в контексте психоаналитического, как писала о его прозе Нила Зборовская.

Но если говорить «в двух словах», что «по стилистическим особенностям проза Ульяненко подобна российской «чернушной прозе» 80-х годов (Петрушевская, Орлов, Токарева)», — как это отметил В. Ешкилев в «Малой украинской энциклопедии актуальной литературы», «Плерома» — это значит, что автор статьи не разобрался тогда ни в писателях, которые в действительности представляли «чернушную прозу», в первую очередь, кроме Петрушевской, Нина Садур и Юрий Мамлеев, но никоим образом не последователь булгаковско-каверинского дискурса Владимир Орлов или «дамская писательница» Виктория Токарева, ни в особенностях прозы Олеся Ульяненко. Потому что в отличие от представителей российской «чернушной прозы», у Ульяненко отсутствует тот иронический стиль, который делал ужасное уже не таким ужасным, — элементы такой иронии присутствуют в прозе Ю. Андруховича и С. Жадана, однако у Ульяненко все выглядит слишком серьезно. Тамара Гундорова на страницах книги «Післячорнобильська бібліотека» в этом смысле очерчивает манеру писателей-неотрадиционалистов (или неомодернистов — по Р. Харчук — хотя, извините, как по мне — эти термины практически полярны, если разобраться) — Ульяненко, Пашковского, Медвидя как «маргинально-апокалипсическую антиигру (серьезность). Впрочем, и Ешкилев в вышеупомянутой статье отмечает, что «повествующая сторона прозы Ульяненко тяготеет к «потоку сознания» и принадлежит к тому же типу повествования, что и проза В. Медвидя и Е. Пашковского». Однако статья Ешкилева была напечатана еще в 1998 году (Ульяненко за год до того получил только лишь Малую Шевченковскую премию за свой дебютный роман «Сталинка» (1994), но если что-то и объединяет Ульяненко с Пашковским и Медвидем — это, конечно, принадлежность этих писателей к традиционной неопрозаической школе, что характерно именно для писателей житомирской школы (хотя, в виде исключения, Олесь Ульяненко родился в Хороле, на Полтавщине, но его многолетний образ жизни как писателя-пилигрима, писателя-путника в чем-то роднил его с Евгением Пашковским).

Писательская биография О. Ульяненко не из простых: учился в медучилище, моршколе, которую закончил в 1980 году. Работал в шахте, электриком, грузчиком, воевал в Афганистане. Как пишет Р. Харчук: «Писатель-самоучка с мистической биографией: сумасшедший дом, бомжевание, голодание и болезни, жизнь с монахами в Лаврских пещерах»1.

Что касается социального аспекта прозы Олеся Ульяненко, то еще в его дебютном романе «Сталинка» вдумчивый читатель поймет, что речь идет не только об одном из «пролетарских» районов Киева, но и о том, что сталинский режим опирался на блатной мир.

«О. Ульяненко развивает мотив преступления и наказания на украинском материале и на почве сталинщины. Автор убежден, что деградация отдельного человека и общества исходит из атеизма»2.

При этом, анализируя творчество Ульяненко, Р. Харчук акцентирует внимание на анархизме писателя, ссылаясь на его интервью, напечатанное в 1999 году в журнале «Курьер Кривбасса», что его «не устраивает ни одно общество», а Нила Зборовская в книге «Код украинской литературы: проект психоистории новейшей украинской литературы» пишет о «комплексе кастрации как симптоме ужасающего»: «Ужасающие фантазии, которые вербализирует Ульяненко, связываются с имперским субъектом (образ Билозуба из романа «Дофин Сатаны» он писал из истории реального «многосерийного» убийцы в Украине3). Однако история убийцы является маскировкой внутрипсихологической авторской проблемы. Отрубленные головы, руки, части тела, которые накапливают жуткое в повествовании Ульяненко, символизируют обнаженный инстинкт кастрации, обусловленный патологическим страхом смерти»4.

Это тот случай, когда писатель пугает, и тебе на самом деле становиться жутко, а не смешно. Потому что Ульяненко «действует по принципу натуралистической аналогии: то, что действует на человека, как ужасающее в жизни, так же действует и в его прозе, даже гипертрофируется, выходя за пределы возможного переживания, поскольку автор преподносит читателю сцены, которые ему преимущественно не приходилось переживать. Творчество Ульяненко как концентрация ужасающего дает повод обратиться к мнению Фрейда о стойкости ужасающего, если оно происходит из источников вытесненного кастрационного комплекса»5.

Но прочитаешь литературоведческие исследования, и видишь в одном из наиболее интересных современных украинских писателей привидение какого-то анархиста-садомазохиста с вкусами некрофила и кастрационным комплексом. При этом понимаешь, что все эти исследования имеют смысл, потому что он в действительности в своем творчестве «кормит» читателя трупами и ужасными сценами, например, отрезания руки у живого человека («Женщина его мечты»). Но это возникает, наверное, еще и потому, что в своих произведениях последних лет Ульяненко, по собственному признанию, пытался «скрестить легкий жанр с жестким»: «О. Ульяненко, кажется, убежден, что читателям нужно море крови, кучи трупов и как можно больше извращений — гомосексуализма, некрофилии, вампиризма»6.

Каждый читатель увидит в его произведениях «своего Ульяненко». Вдумчивый читатель увидит не «какого-то извращенца», а современного человека со сложным психологическим типом мышления, человека, который очень много видел за свою, к сожалению, недолгую жизнь, человека, который писал о том, что отплата преступникам никогда не промедлит. Это же не вина писателя, что этот мир такой извращенный: да, он обращает внимание на все эти близлежащие ужасы, что мы тоже видим ежедневно в подземных переходах, на вокзалах, городских свалках и тому подобное. Но мы часто видим это все и не смотрим, потому что не хочется, лучше окунуться в страницы какого-то очередного глянцевого журнала. Разве не так?

СПРАВКА «Дня»

Олесь Станиславович Ульяненко (настоящее имя Ульянов Александр Станиславович) родился 8 мая 1962 года в г. Хорол Полтавской области — умер 17 августа 2010 г. в Киеве, украинский писатель. Лауреат Малой Шевченковской премии (1997 год), автор романа «Жінка його мрії», а также ряда произведений: «Квіти Содому», «Серафима», «Знак Саваофа», «Син тіні», «Вогненне око», «Богемна рапсодія», «Зимова повість», «Дофін сатани», «Сталінка».

В 2009 году роман «Жінка його мрії» по заключению Национальной экспертной комиссии по вопросам морали был признан порнографическим, книга изъята из обращения. Порнографией роман Олеся Ульяненко признала эксперт Нацкомморали Варвара Афанасьевна Ковальская, которая не является филологом по образованию. Это вызвало недовольство украинской интеллигенции. Особенно возмутили украинское культурное сообщество грамматические ошибки в тексте этого заключения, а также абсурдные обвинения писателя в чрезмерном мастерстве изображения эротичных сцен. Независимая комиссия, состоящая из известных литературоведов, не нашла в романе никаких признаков порнографии. Председатель Национального союза писателей Украины, а также Комитета по вопросам культуры и духовности Верховной Рады Украины Владимир Яворивский написал обращение к Нацкомморали, где призывал «не выставлять Комиссию на посмешище, а найти цивилизованный выход из сложившейся ситуации», а также сообщил: «Считаю Ваше решение таким, которое наносит вред свободе творчества в Украине, требуют хуторянского «пуританства «совдеповских» времен». Члены самой Нацкомморали тоже не согласились с выводом Ковальской — об этом заявили прессе Андрей Курков и Павел Мовчан. Даже руководство Нацкомморали не считает ее вывод решениям комиссии и заявляет о своей непричастности. Но чтобы вернуть книгу на полки, писатель вынужден был обжаловать вывод в суде. Поскольку в романе нет признаков порнографии, многие считают, что у запрета книги — политические мотивы.

В декабре в 2009 г. была опубликована следующая книга Олеся Ульяненко — криминальная мелодрама «Там, де Південь». В апреле 2010 г. вышло новое издание «Жінки його мрії»; его презентация состоялась в виде провокационного литературно-художественного перформанса в киевской галерее «Карась».

Олесь Ульяненко умер 17 августа 2010 года на 49-м году жизни. Похоронен на Байковом кладбище в Киеве.

Примером литературоведческого исследования творчества Ульяненко является диссертация Надежды Тендитной «Эстетика смерти в прозе Е. Пашковского и О. Ульяненко».

1 См.: Р.Б. Харчук. Олесь Ульяненко — «Його правда —завжди нищівна» / Современная украинская проза. Постмодерный период. — К.: ВЦ «Академія», 2008. — С. 92

2 Там же: С. 93

3 Скорее всего, прототипом Билозуба был Анатолий Оноприенко.

4 См.: Нила Зборовская. Код украинской литературы: проект психоистории новейшей украинской литературы. — К.: «Академвидав», 2006. — С. 423

5 Там же: С. 423

6 См.: Р. Харчук: С. 95

ЦИТАТЫ

«Зняли б про козаків нормальний бойовик, це нормальний сюжет для бойовика, японці роблять на своїх самураях фільми-бойовики — це ж суперово, малеча преться з цього усього, зробіть з козаків, це ж були одірвиголови, йолки-палки, це ж була еліта нації.

Повертається цензура, ну, давай тоді Генрі Мілера заборонимо, Селіна знімемо, давайте всіх французьких письменників, які нині у нас виходять сотенними тиражами, давай все це познімаємо з поличок. Що в нас лишиться? Лишаться баби з вишиванками і прочая, і прочая».