«Ни мира, ни войны»

В последнее время в украинской журналистике окончательно явно проявили себя две крайние позиции. Первая: что журналистам следует пользоваться лишь официальной информацией, не выносить в интернет-пространство и на страницы газет добытые ими лично данные, тем более делать на их основе какие-либо обобщающие выводы. Так как, мол, во время боевых действий собрать альтернативную официальной информацию вообще невозможно, а свидетельства очевидцев не являются объективными. Следовательно любые упреки в адрес командования АТО и тем более государственного руководства являются деморализацией тыла и работой на врага. И даже если командование АТО делает какие-то непонятные вещи, то они ни в коем случае не подлежат публичному рассмотрению. Некоторые представители такой точки зрения дошли уже до того, что предлагают СБУ начать уголовные дела против тех изданий, которые публикуют критически-аналитические тексты относительно бестолкового руководства боевыми действиями, и идет речь вовсе не о хорошо известных читателям «Дня» газетах, в том числе и бесплатных, которые ведут откровенную пропутинскую или капитулянтскую (что почти то же самое) пропаганду.

•  Суть противоположной позиции в том, что свобода слова является наивысшей ценностью, завоеванной украинцами, а поэтому ее даже во время боевых действий нельзя ограничивать, потому что масс-медиа должны контролировать власть. Самую большую же опасность для свободы слова представляло бы введение в Украине военного положения вместо АТО на востоке, потому что это повлечет за собой существенные ограничения, а то и аннулирование гражданских прав и свобод, в частности, и свободы слова. В случае его введения, мол, газеты «Голос України» и «Урядовий кур’єр», государственный канал телевидения, государственный канал радио, сайты Президента, Кабмина, Верховной Рады, министерств и государственных ведомств — вот это и будут все средства массовой общественно-политической информации. Следовательно не только вся общественно-политическая информация, но и ее толкование и комментирование будут выходить лишь из официальных источников, а для журналистов останутся спорт, светская жизнь и другие нейтральные темы. Представители такой точки зрения намекают, что сторонники введения «драконовских мер» являются либо агентами Кремля, либо сторонниками военной диктатуры, и добавляют, что оба ответа, впрочем, не исключают друг друга и могут оказаться двумя сторонами одного и того же процесса.

•  Как кажется, эти две полярные точки зрения имеют кое-что общее. А именно — нежелание смотреть правде в глаза. Поскольку, как говорил еще Гегель, «вещь должна отвечать своему понятию», а французские экзистенциалисты как раз во времена Второй мировой войны, когда все они пошли в Движение Сопротивления, призывали «называть вещи своими именами». Только в таком случае можно разобраться, кто есть кто и что есть что, потому что иначе процесс мышления замещается комбинациями «словесных шлакоблоков» (М. Мамардашвили), которые делают мир вокруг комфортным и привычным, но мешают в нем ориентироваться.

ВОЙНА, А НЕ «АТО»

Итак: на востоке Украины идет война. Не «АТО». И война не «внутренняя» и не «гражданская», как об этом говорят некоторые журналисты, которые в упор не замечают ни российских бойцов (включительно с генералами) на украинской территории, ни многочисленную боевую технику новейших образцов, которая теперь нигде, кроме российских войск, на вооружении не стоит, ни многочисленных сообщений о «двухсотых грузах», которые прибывают в Россию. Более того: эти журналисты игнорируют тот неопровержимый факт, что гражданская война — это война между двумя политическими лагерями в одном государстве, каждый из которых считает свой, и только свой путь развития этого государства правильным. А российские прислужники на востоке не считают себя гражданами Украины, они ставят своей целью кто разделение, а кто и уничтожение Украинского государства, поэтому эта война априори не может быть названа гражданской. Одно слово, война «гибридная». Термин многозначительный, но он вполне приемлем как рабочий — ведь сам объект, обозначенный им, также многомерный и, как говорится, эфемерный.

•  А на войне при любых обстоятельствах без журналистики не обойтись. Разумеется, эта журналистика является очень разной, когда речь идет о тоталитарных и о демократических режимах. Но все равно — даже в тоталитарном государстве вся журналистика не может быть только государственно-официальной. Даже у нацистов, у которых сфера масс-медиа была «унифицирована», существовали частные издания и допускался (даже санкционировался лично Геббельсом) определенный диапазон взглядов — вплоть до покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Даже в сталинском СССР в печати и на радио существовало что-то живое, незаеложенное идеологией, — от стихотворной публицистики Анны Ахматовой и Константина Симонова до очерков многочисленных фронтовых корреспондентов, которые основывались не на официальной информации, а на увиденном и пережитом самими авторами. Ну, а что касается западных демократических государств, то достаточно вспомнить «дело Паттона», когда один из лучших американских генералов в 1943 году был отозван с фронта после того, как дал пощечину в госпитале солдату, которого он обвинил в трусости и дезертирстве, тогда как шла речь о тяжелом нервном заболевании, вызванном контузией. Присутствующие при этом журналисты совместно решили не публиковать информацию об этом в масс-медиа до завершения официального расследования (хотя и могли это сделать), но они и редакторы их газет обратились к командованию сил союзников с требованием отстранить Паттона от командных обязанностей и извиниться перед оскорбленным солдатом, что и было сделано. На протяжении 10 месяцев один из лучших американских генералов находился в тылу, но моральное состояние войск выиграло — верховное командование союзников поставило точку на рукоприкладстве слишком горячих командиров. Что же касается публичной критики действий власти, то ее в масс-медиа союзников хватало, особенно в период президентских выборов в США в 1944 году. Другое дело, что эта критика преимущественно была ответственной, а не демагогической — хотя случалась и последняя, плюс пропаганда пацифизма (в тех же США).

•  Другими словами, требование введения военного положения (не на всей территории страны, а хотя бы на Востоке) и признание реального положения дел — это то, чего категорически не хотят сторонники обоих упомянутых выше якобы полярных точек зрения. И радикальные военно-политические мероприятия не отрицают свободной журналистики как таковой, просто требуют от нее значительно больше ответственности, а в то же время предусматривают ограничения и репрессии (не нужно бояться этого слова) против тех, кто действительно занимается прокремлевской пропагандой. Тем более, что война эта «гибридная» и включает в себя как чрезвычайно важный фактор пропаганду, информацию и дезинформацию с помощью масс-медиа всех видов и социальных сетей. Последнее принципиально отличает нынешнюю «гибридную» войну от ее самой первой предшественницы в 1917—1918 годах, когда российские большевики в борьбе против УНР задействовали почти все, что их наследники используют сегодня, вплоть до массовых бесплатных газет и провозглашения марионеточной «Донецко-Криворожской республики», вот только интернета у них в распоряжении не было, но контролировались согласно поистине гениальному ленинскому приказу «почта, телеграф, телефон».

СТАВКИ СЕГОДНЯ СЛИШКОМ ВЫСОКИ

В целом ставки сегодня так же высоки, как и в те годы, и не в последнюю очередь — для журналистики, которая стремится быть свободной. Нужно ли специально объяснять, что на контролируемых «кремлевскими чекистами» и их марионетками территориях — от Москвы до самих околиц — более-менее свободная журналистика допущена только на нескольких сайтах, заблокированных в самой России? Все остальное — лишь ее фантом, включительно с нынешними «Дождем» и «Новой газетой». Следовательно для того, чтобы выжить как общественно значимый феномен, украинская свободная журналистика должна сознательно стать воюющей, фронтовой, не теряя при этом свою объективность. Эту сверхсложную задачу, скажем, в 1939—1945 годах решила журналистика Великобритании, включительно с таким ее флагманом мирового веса как корпорация ВВС. Последняя в своих классических образцах военного времени, — это точность и взвешенность формулировок и терминов, что предоставляло возможность информировать практически всю Европу (хотя официально за слушание британского радио нацисты казнили, и даже Геббельс постоянно обращался к нему), — но информировать, не выдавая военные тайны. Отмечу, что здесь главным фактором была не цензура (хотя она — обязательная спутница военного времени, поэтому не нужно сетовать относительно ее существования), а собственная ответственность и профессиональность журналистов.

•  Поэтому слишком усердные журналисты-патриоты, которые требуют пользоваться лишь официальными источниками и не распространять неприятные для власти и генералитета сообщения, де-факто ориентируются на то, чтобы Украина превратилась в подобие «путинского рейха», только с другими флагом, языком и названием. А сторонники безбрежной свободы слова де-факто хотят превращения нашего государства во второе издание недееспособной УНР времен 1917—1918 годов, растерзанное большевиками изнутри. Между тем проблемы войны — это слишком серьезные вещи, чтобы доверить их исключительно политикам и военным.