«Кубанский узел» и головная боль Москвы

Масштабная трагедия на Кубани, в городе Крымске с 60-тысячным населением, вызвала искреннее соболезнование как среди самых разнообразных прослоек российских граждан, так и в соседних странах. Одной из первых откликнулась Украина, предложив гуманитарную помощь. Впрочем, как уже писал «День», пресс-служба Министерства чрезвычайных ситуаций отметила, что российская сторона пока не озвучила потребность в такой помощи и не детализировала, в чем она нуждается. «Насколько сейчас известно, в России пока нет необходимости в том, чтобы мы оказывали им помощь. Ныне на уровне МИД идет обсуждение. Пострадавшая сторона ничего не просит... Но МЧС действительно готово, если будет такая необходимость, помочь», — объяснили «Дню» в пресс-службе МЧС. А 11 июля правительство Украины приняло-таки постановление о предоставлении помощи, но, по словам первого заместителя министра иностранных дел Руслана Демченко, без конкретизации формы такой помощи: «В виде чего она будет предоставлена — вопрос остается открытым. Сейчас мы консультируемся с российскими коллегами, чтобы определить, что им в первую очередь необходимо: продукты питания, одежда, палатки».

Странная ситуация, не так ли? Трагедия произошла в ночь на 7 июля, есть немало жертв (по официальным данным в самом городе погибли около 140 человек, по данным свидетелей событий — больше), существует угроза эпидемии (жара!), в городе не хватает питьевой воды — а здесь идут бесконечные «консультации»... Это либо просто проявление крайней неэффективности громадной российской бюрократической машины (независимые российские и западные обозреватели пишут именно об этом), либо что-то другое?

Пишут и о другом. Скажем, жительница Краснодара Изабелла Кулешова на своей странице в Facebook привела рассказ подруги о том, как «Единая Россия» приписывает себе чужие заслуги в оказании помощи пострадавшим от потопа в Крымске. Ее подруга, владелица мыловаренного предприятия в Кропоткине, 9 июля решила пожертвовать жителям затопленных территорий тонну мыла и попросила знакомых найти транспорт для доставки. Автомобиль нашелся, и гуманитарную помощь отвезли в район бедствия. А 10 июля от предпринимателя пришло смс-сообщение: «Представьте, вчера отправили в Крымск мыло из Кропоткина. Администрация наклеила на каждую пачку наклейку «жителям Крымска от ЕДИНОЙ РОССИИ»! Вообще пипец! Достали! Сказали, что без таких наклеек гуманитарный груз не пропускают в Крымск!». И такой информации также хватает в Интернете.

Но, как представляется, в случае потенциальной помощи со стороны Украины срабатывает, кроме вышеназванных, еще один важный фактор. А именно — этнополитический. Или, точнее, этноисторический, социокультурный и политико-идеологический. Так как Кубань — это особая территория в составе Российской Федерации.

Обратимся к истории.

Российская империя начала активную колонизацию Кубанского края, значительная часть которого до этого принадлежала Крымскому ханату, в конце XVIII века. После разрушения Запорожской Сечи из той части казаков, которая не эмигрировала в Оттоманскую Порту и не основала Задунайскую Сечь, было сначала образовано Бугское казацкое войско на землях между Днестром и Бугом, а затем Черноморское (на берегах Кубани и Азовского моря). Кубанцы быстро обжились, освоили плодородные земли, зафиксировали в топонимике родные украинские названия, сохранили старые и создали новые традиции. И уже через сто лет Кубанская область — территория Кубанского казачьего войска — стала одной из основных житниц Российской империи.

На Надднепрянщине никогда не забывали, что Кубань — это украинская земля. И образованные кубанцы не забывали свою родословную. В этом смысле показательной является фигура генерал-майора Якова Кухаренко — начальника штаба и наказного атамана Черноморского (Кубанского) казацкого войска, украинского писателя и близкого друга Тараса Шевченко. Написанная им оперетта «Черноморский побит», которая изображала жизнь кубанских казаков в конце XVIII века, была впоследствии переделана Михаилом Старицким, музыку к ней написал Николай Лысенко, и под названием «Черноморцы» она несколько десятилетий не сходила со сцены.

Что же касается политической стороны дела, то в программном документе «Братстві Тарасівців», опубликованном в 1893 году, шла речь о перспективе полной самостоятельности всей Украины, которая будет «соборна й неподільна, від Сяну по Кубань, від Карпат до Кавказу, вільна між вільними, рівна між рівними, без пана і хама, в будучому без класової боротьби».

Такое государство должно было стать федерацией Левобережной, Правобережной, Степной Украины, Кубани и Галичины. Во главе ее должны были быть выборный гетман (с полномочиями президента) и сейм. Земля, недра, крупная промышленность и оптовая торговля должны были быть национализированы, обеспечены общая бесплатная и обязательная школа, свобода веры, отделение церкви от государства. При этом украинцами считались все те, кто признавал себя ими, то есть принадлежность к нации определялась по гражданскому, а не по чисто этническому признаку. Идея эта — включение Кубани в будущее Украинское государство — фигурирует и в других программных текстах украинских самостийников.

Следует вспомнить и о деятельности на Кубани в 1902—1904 годах молодого Симона Петлюры, вынужденного покинуть родную Полтавщину, где его недавно исключили из семинарии как «главного руководителя крестьянских бунтов» и где за ним пристально следила царская охранка. На Кубани Петлюра, как он позже говорил, чувствовал себя как дома, потому что местные жители в своей массе пользовались говором, в основе которого лежал полтавский диалект, и пели старинные украинские думы и песни о Байде, Нечае, Сагайдачном, Морозенко. Действовали в Екатеринодаре и ячейки подпольной Революционной украинской партии (РУП), созданной местными деятелями Степаном Ерастовым и Аркадием Бичом. В нее влился Петлюра и несколько других полтавских активистов РУП, которые тоже вынуждены были переехать в те края (в частности, Прокоп Понятенко, который в 1918 году станет послом УНР при Кубанской Раде). Сначала Петлюра работал учителем, а затем стал помощником член-корреспондента Российской академии наук кубанского казака Федора Щербины, который обрабатывал и готовил к публикации богатейшие архивы Запорожской Сечи, Черноморского и Кубанского казачьих войск; позже, в эмиграции в Чехословакии, Щербина стал профессором (с 1922 года) и ректором (в 1924—1925 годах) Украинского свободного университета. Петлюра высоко оценивал хозяйственные, военные и политические достижения кубанских казаков: «Черноморцы — добрые молодцы, потому что они сделали из Черномории то, чего не было и на Старой Украине, которую так испоганили крепостничеством».

Не удивительно, следовательно, что после Февральской революции 1917 года на Кубани активно действуют украинские политические и культурные силы. В сентябре Кубанская Краевая Рада провозгласила Кубань автономией в составе демократической федеральной России и приняла краевую Конституцию. Кубанская Рада не признала петроградский Совнарком и взяла на себя всю полноту власти в крае. Тесные контакты между Украиной и Кубанью в те месяцы поддерживали, с одной стороны, члены Центральной Рады Николай Галаган и Евгений Онацкий, с другой стороны, — один из предводителей казачества Николай Рябовол. В январе 1918 года была провозглашена Кубанская Народная Республика (столица — Екатеринодар), в состав которой вошли Кубанская и Ставропольская области, долина Терека, Дагестан, Тамань и восточное побережье Черного моря от Новороссийска до Сочи, а 16 февраля — ее независимость. Большинство членов Законодательной Рады республики склонялись к присоединению Кубани к Украине на федеральных принципах. Но в это время на ее территорию с севера ворвалась армия российских большевиков. Ей противостояло трехтысячное Кубанское войско и несколько сотен курсантов и добровольцев-старшеклассников. Казаки-фронтовики находились тогда под воздействием большевистской пропаганды, а так называемые «иногородние», абсолютное большинство которых тоже были этническими украинцами, поверили в ленинские обещания справедливой земельной реформы. Поэтому кубанское правительство и Рада вынуждены были искать поддержку у российского белого движения. Однако искреннее стремление к единству с Украиной не ушло. 28 мая кубанская делегация во главе с председателем Рады Николаем Рябоволом провела в Киеве переговоры с гетманом Павлом Скоропадским об объединении Кубани с Украиной. В течение лета и осени гетманское правительство ежемесячно отправляло Кубанскому войску оружие, боеприпасы и амуницию. В октябре были заключены украинско-кубанские соглашения о консульских отношениях, торговые и банковские связи, железнодорожном и морском сообщении и почтово-телеграфной связи. Гетман Скоропадский обещал и высадку морского десанта на Тамани, но по различным причинам этого не произошло.

Впрочем, история Кубанской Народной Республики — это отдельная тема. Здесь же важно отметить, что сто лет назад кубанцы считали себя либо отдельным народом («казаками», «черноморцами»), либо украинцами, но никоим образом не русскими. Поэтому на уровне плохого анекдота воспринимается сцена из фильма Ежи Гофмана «Варшавская битва. 1920», где показан отряд кубанских казаков, воюющий на стороне Польши против «красных» (такое было, это историческая правда) и командира которого играет москвич Александр Домогаров. Да, это — замечательный актер, но кубанские казаки говорили иначе, даже старшие офицеры, прошедшие выучку в военных училищах и академиях. Здесь еще подошел бы петербуржский говор (каков он был, могут дать представление записи Александра Вертинского — киевлянина, исконного украинца, по его собственному признанию, который делал карьеру в тогдашней столице империи и сохранил в эмиграции всю специфику речи столичного имперского бомонда). Или в представлении Гофмана Кубань — это та же мини-Москва, удельная Россия? Не должно было бы быть такого у режиссера, который немало знает и об Украине, и о России, но.

1920-е — это было время проведения большевиками политики «коренизации», которая на Кубани вылилась в украинизацию. Тогда всерьез воспринималась идея мировой революции, а потому следовало продемонстрировать миру расцвет социалистических наций в СССР. Но времена изменились, и сталинское руководство сделало ставку на раздувание мировой войны, на «революцию извне», привнесенную Красной армией. Советский Союз превращался в тоталитарный военный лагерь. А следовательно, потенциально мятежное украинское крестьянство и казачество были обречены на ужасные испытания. 14 декабря 1932 года тем же постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР, изложенным большевистским новоязом, была в то же время прекращена и украинизация, и введен хлебный террор в Советской Украине и на Кубани. Так как речь шла о «контрреволюционных нациях», которым «надлежит в ближайшем будущем погибнуть в бури мировой революции» (Ф.Энгельс). Сталин внес поправку в выводы сооснователя марксизма: погибнуть, частично умерев от голода, а частично влившись покорно в «единый советский народ».

Но и в 1930-х, и в 1940-х, и в 1950-х годах — невзирая ни на что — значительная часть кубанцев еще ощущала себя украинцами. Одно из свидетельств этого — деятельность Казачьей Повстанческой Армии, костяк которой составляли местные казаки и которая считала себя дочерней структурой УПА, действовавшей на Кубани до 1950 года.

Сегодня память о прошлом, о традициях, о народной культуре и о своих героях, на первый взгляд, на Кубани выжжена почти дотла. Стремительно падает число тех, кто во время переписей населения называет себя украинцами или казаками. Сведения о том же Рябоволе и его единомышленниках отсутствуют в статьях российской «Википедии». Но флаг Кубанской Народной Республики время от времени появляется на разных акциях, и в то же время все более популярной теперь становится в крае поговорка: «Кубанскому роду нет переводу!» Так, может, у Москвы есть основания для пассивности что касается получения украинской помощи?