«Какую Украину я люблю?»

Несколько главных редакторов российских газет написали письмо своим коллегам в Киев и напросились в гости. Если честно, нам надоело читать, слышать и смотреть друг о друге всякие гадости. Захотелось что-то изменить.

В Киев приехали четыре редактора российских газет. Мы познакомились с украинскими коллегами и создали своего рода «открытый стол». Вход свободный, присоединиться к общению «без посредников» может каждый, кому интересно.

Первой темой острого разговора неожиданно стала история. Начиная от Полтавской битвы и заканчивая Великой Отечественной войной.

В этом разговоре хорошо чувствовались и их обиды и комплексы, и наши.

Второй темой обсуждения стали стереотипы. Главный редактор украинской газеты «День» Лариса Ившина рассказала о поразивших ее данных соцопросов россиян, проведенных «Левада-центром»: Украина на третьем месте в списке врагов России — после США и Грузии. Нас они тоже поразили, мы потом у себя в РГ проводили своего рода «расследование» появления таких результатов.

Но было чему удивляться и нам. Украинские коллеги считают, например, что у нас сегодня в России... разгул сталинизма.

Понимая, что стиль страстной злобы только наращивает и без того огромное количество таких стереотипов, мы попытались найти другой язык для диалога.

Лариса Ившина рассказала, что газета «День» опубликовала письма читателей с ответами на вопрос: «Какую Россию мы любим?». Я предложил перепечатать ответы в РГ (см. № 2 (5081) от 12 января 2010 г.) и пригласить к разговору на тему «Какую Украину мы любим?» российских читателей.

Полоса перед вами. Честно признаюсь, меня не очень обрадовали ответы ни украинских, ни российских читателей. В них все-таки сквозит обида и непонимание. Но разговор надо продолжать — терпеливо и долго. Не теряя желания понять друг друга.

О Голодоморе, от которого страдали и в Поволжье, откуда я родом. О требовании украинцев покаяния от россиян за злодеяния советского режима. Как бы ни была сложна тема, как бы ни велико непонимание — надо говорить. Стараясь найти в таких разговорах события и фигуры, которые нас объединяют. Победа в Великой Отечественной войне, к празднованию 65-летия которой сейчас готовится Россия, — это наша общая победа. Безусловно объединяющее событие, какие бы неожиданные позиции ни занимали некоторые украинские политики в отношении этого великого исторического события.

И пока наши элиты будут избавлять от стереотипов провинциального поведения (в Украине) или от уверенности, что мы вечный центр (в России), нам надо учиться жертвовать резкими, удаляющими нас друг от друга позициями в пользу конкретных добрых дел.

Как раз накануне моей поездки в Киев у нас дома на кухне сидели старые друзья из Одессы. Муж — советский военный, направленный по распределению Минобороны СССР в Одесскую область в вертолетный полк (ныне гражданин Украины, пенсионер, пенсия — 100 долларов) и жена, поехавшая за ним после окончания мединститута (тоже гражданка Украины, врач с зарплатой 130 долларов). В семье у них беда: у семилетней дочки Даши серьезное заболевание — ювенильный ревматоидный артрит. Ни в одной из стран, в которых, судя по украинским соцопросам, предпочитают сегодня лечиться украинцы (Германия, Израиль, Турция), ей помочь не могут, а в Москве — да, есть уникальные специалисты и средства. И вот мы сидели на кухне и ломали голову, как помочь Даше. По закону российский врач не имеет права бесплатно, на бюджетные деньги, лечить украинскую гражданку. А если платно — один укол стоит 38 тысяч рублей, а их надо делать каждые две недели в течение двух лет.

Я об этом рассказал на том «открытом столе», уверенный, что, как бы ни было нам интересно обсуждать обиды прошлых веков, лучше все-таки делать добро сегодня. Мы живем рядом, нам никуда не деться друг от друга, хотя бы потому, что у нас очень близкие семейные связи. И нам нельзя не помогать друг другу. Вот этому конкретному человеку. Конкретным делом.

Даша в это воскресенье приезжает в Москву на очередной укол. Председатель совета директоров Национальной ассоциации объединений офицеров запаса Вооруженных сил РФ Александр Каньшин — я был потрясен его реакцией — немедленно откликнулся и помог оплатить ей 10 уколов (это большая часть лечения). Мы продолжаем искать спонсоров. Если поможем, это будет первым серьезным результатом нашего диалога. А следующая встреча главных редакторов состоится как раз в Одессе.

Просьба присылать отклики и предложения на www.rg. ru

Глеб ПАВЛОВСКИЙ, политолог:

— Я сам из Украины. Моя семья связана с ней двумя очагами — в космополитической Одессе и в куда более этническом Херсоне. Поэтому источником впечатления об этой стране для меня являются не только книги, я имел возможность видеть разные лица Украины.

Всегда очень любил на Украине специфичный, сглаживающий, мягкий украинский дух. Я бы назвал его «культурой умеренности», не только в быту, но и в действиях, движениях. Что, кстати, не очень удается русским.

На Украине домашнее не противостоит мировому. И украинский романтизм лишен трагических и мрачноватых ноток.

Украинский вклад в русскую историю тоже во многом смягчающий и гуманный. Достаточно вспомнить Хрущева и его освободительные действия в русской истории ХХ века, он нарушал все «московские» правила: взять, мать-перемать, и выпустить всех заключенных из лагерей. Хотя сам по себе был совсем не «мягкий» человек. Можно вспомнить члена Политбюро Шелеста — тоже очень противоречивую, интересную и симпатичную фигуру.

А вот собственно украинские кадры власти были одними из самых жестоких. И Гражданская война на Украине была очень жестокой. И украинское КГБ было значительно более жестким к инакомыслящим и оппозиции, чем московское. Я уезжал в Москву отчасти из опасений перед украинским КГБ, русское было более безопасным.

Кстати, Надежда Мандельштам в начале второй книги своих «Воспоминаний» задает вопрос: «Почему этот сильный и жестокий народ так и не создал своего государства?».

Я думаю, что сегодняшняя трагедия Украины — в глубоком провинциализме ее элиты, сравнимом только с некоторыми региональными элитами в составе России. И в каком-то смысле несем часть ответственности за это.

Каталог антипатий к России, представленный газетой «День», под видом симпатий к ней говорит не столько о России, сколько об идеальной Украине — Украине, которой нет. Они нам: не такая ты, Россия! А мы, глядя на них: как же вы такими стали?! Что же мы с вами сделали?! Конечно, мы в каком-то смысле ответственны за политический, общественный и культурный упадок Украины. За их трактовку национального как этнически ограниченного, которая в России представлена лишь в кругах русских фашистов. У нас, к счастью, трактовка русской культуры не такая.

Меня больно кольнуло, когда Юрий Щербак нам напомнил: «Мы ездили в Москву, как в Мекку свободы». Да, это было так. И не только из Киева ездили, но и из Варшавы, о чем Адам часто говорит. Но мы потеряли это первенство после 70-х. Анализируя свои 90-е годы, мы забываем спросить, а какой образ мы тогда давали соседям? Россия 90-х годов, погруженная в хаос, ведущая Гражданскую войну?!

Владимир Панченко упоминает Капниста, жившего между Гадячем и Сорочинцами. Но это как раз и есть пример имперской широты — одомашненное пространство, одомашненная универсальность. Человек, живущий в европейской культуре, одновременно питается от местных корней, и это все существует в таких человечных пропорциях.

Русская культура имеет склонность к нигилизму. Здесь и нигилизм бюрократии, которая игнорирует все живое и человеческое, и нигилизм антигосударственный, но в форме легкой безопасной прививки он придавал украинской культуре широту, открытость, которую она теперь потеряла. И захлопнулась. И вот одно из самых больших государств в Европе имеет окружную культуру. Это противоречие, это то, что не европеизирует Украину.

Думаю, что надо положиться на глубинные ресурсы русской и украинской культуры. Нам еще предстоит Возрождение, а в нем — взаимообмен, взаимодействие, настоящий диалог культур. И наши недостатки, которые теперь душат нас в одиночестве, в диалоге станут нашими достоинствами, помогают нам взаимодействовать.

А пока главное достоинство украинской культуры — дух умеренности и пафос места — превращается в ее главный недостаток — в местечковость, провинциализм, а в политической версии — в агрессивный этнократический национализм, уничтожающий саму украинскую культуру. Украина ведь не первый год рубит топором по одной из собственных ног, пытаясь вытравить из себя русское начало, унижая русскоговорящих граждан, заставляя их говорить на ломаном галичском наречии. Это уничтожает украинский язык, который всегда был средоточием разных влияний, останавливает его развитие. Внутри Украины есть ветвь русской культуры, и она в последнее время истреблялась правящим провинциальным этнократическим меньшинством.

И в России есть украинская ветвь культуры. Я даже думаю, что наш нигилизм сегодня разгулялся на просторе без сдерживающего и смягчающего украинского влияния. Мы стали очень нигилистическим обществом, этого многим заметно. Кто-то говорит, что это нормальная реакция на государственное насилие, но никто не замечает, что реакция эта значительно больше того, что ее вызывает. Мы стали озлобленными, ожесточенными, нам будет трудно вернуться к универсализму русской культуры.

Однако эта проблема никак не связана с имперской травмой. Наоборот, она связана как раз с отходом от имперской широты. России не нужна империя как государство для того, чтобы восстановить имперскую широту культуры. Надеюсь, что нам предстоит новая эпоха, и это будет эпоха Просвещения, и в том числе в вопросах украинской культуры. Частично оно происходило в рамках советской культуры, но было урезанным. Помню, с какой горечью говорили украинские диссиденты: у вас книги Бунина, ярого врага советской власти, стоят во всех книжных магазинах, а у нас Грушевский, который был ее другом, но несколько независимой фигурой, запрещен. И даже фамилию его нельзя упоминать в позитивном контексте. Действительно, советская власть заложила эту бомбу, и она рванула.

Я бы не стал настаивать, что московская элита сегодня гораздо качественнее украинской. Травмы есть во всех культурах.

Некоторое заметное отставание украинской элиты связано с тем, что Украина ни в рамках Российской империи, ни в рамках Советского Союза не успела развить собственную рациональную методологию. Целые поля украинского языка не развиты в сторону естественных и гуманитарных наук. И когда было объявлено, что на украинском теперь можно все, выяснилось, что на нем мало что можно сделать. И такие претензии часто делают их похожими на неуча, попавшего в общество образованных людей и чувствующего себя с ними на равной ноге. Он же будет нести черт знает что. Но дело не в том, что они неучи, а мы большие интеллектуалы. Просто русский язык куда более развит в качестве мирового языка, и это — прямо скажем — не заслуга нынешней элиты.

А украинский неразвит. Но ничего страшного в этом нет, он бы развился, но для этого нужно много времени, и другая языковая политика, чем в последние годы в Киеве. Такая языковая политика страшна не для России, но для самой Украины. Она превращает ее в вокзальный зал, где разговаривают на каком-то смешанном диалекте, уничтожающим и украинский, и русский. Уничтожающим культуру.

В России же вместе с советской культурой провалилась и великая русская — и очень сильно. Ее заполнившие пустоту институты западной культуры мало привлекательны для наших соседей, у них этого тоже полно. И так усугубляется катастрофа одиночества украинской культуры, оказавшейся в двойной изоляции. Одной — созданной собственными политическими, государственными и примкнувшими к ним культурными элитами из-за навязанной Украине борьбы с русской культурой. А второй — Россия, которая не понимает травм и мучений украинской культуры и забывает, что мы тут тоже не все окончили Сорбонну. А как произносим «Наш Толстой», «Наш Достоевский, «Наш Пушкин»?! Можно подумать, что мы ближе к Пушкину, чем украинские культурные деятели. Пушкин будет «нашим» тогда, когда мы освоим его уровень. А на уровне Пушкина, Толстого, Гоголя — на уровне вершин культуры — не существует государственных и этнических перегородок.

Наши травмы носят не имперский характер. Это потеря коммуникации, диалога внутри единой большой культуры, которая росла в рамках Российской империи и Советского Союза. Но не выросла, не успела разветвиться достаточным образом, чтобы каждая ветвь — украинская ли, русская ли — была мощной мировой самостоятельной ветвью. Нам рано или поздно придется вернуться и выполнить это «домашнее задание». Потому что мы просто сбежали с уроков 20—30—50 лет назад.

Юрий КУБЛАНОВСКИЙ, поэт:

— Украину я люблю за то же, за что и Россию. С тех пор как в 16 лет, готовясь на искусствоведение в МГУ, раскрыл том «Истории русского искусства» на Софии Киевской и стал всматриваться в ее архитектурный план, во фрагменты фресок... Никогда не осознавал я культуру Украины, как культуру другого, чужого народа: все это родное, органичное и мое. Мы были едины, когда принимали Православие в его византийской ипостаси, и сегодня мы — люди одной веры и одной культуры. В каких алхимических колбах выращены гомункулусы, воспринимающие «москалей» враждебно, до конца так и не понимаю. Симптоматично, что последним публицистическим выступлением Солженицына (в великом писателе текла и украинская кровь тоже) было возмущение разыгрываемой националистами Украины карты голодомора. То ли упрямство, то ли бесстыжесть — видимо, и то, и другое сразу: выставлять украинский народ как жертву не коммунистического, а русского геноцида.

Нынешнее положение дел для меня, любящего Украину, повторяю, как полноценную часть собственного культурного мира, — драма, едва ли не самое тяжелое после обрушения советской власти.

Сергей ОЧКИВСКИЙ, эксперт комитета по экономической политике и предпринимательству Госдумы РФ:

— Такое чувство, как любовь, предполагает, что предмет обожания воспринимают в целом, с его достоинствами и неизбежными недостатками. Да и не мной замечено, что «недостатки являются продолжениями достоинств». До нынешнего времени Россию упорно именуют, по поводу и без повода, Империей. Самое интересное, что в устах, как внешних, так и внутренних оппонентов российского государственного устройства, подразумевается сугубо негативный смысл этого термина. Насколько оправдан подобный стереотип восприятия? К построению наднационального государства (то есть Империи) стремится, например, Евросоюз. Необходимо понимать, что евроинтеграция — это не вопрос идеологии, а реальность выживания, к которой вынуждает острое международное соперничество в экономическом развитии. Поскольку только таким образом: создавая общеевропейский рынок, единое экономическое пространство и наднациональные органы управления, страны Европы могут быть конкурентоспособными за мировые рынки с другими глобальными лидерами.

Элитам необходимо очень взвешенно пересмотреть свои позиции по совершенно необходимому, поскольку это диктуется все усиливающейся конкуренцией, процессу интеграции национальной экономики в глобальную. Вспоминаю кухонный разговор конца 80-х с приятелем, носителем идеологии «самостийности» Украины. Экономическое обоснование можно сформулировать просто: «Перестанем кормить других — станем сытно кушать с наших черноземов». Мои аргументы, что в СССР только три республики не являются донорами: Азербайджан, Казахстан и Россия. Все остальные являются донорами союзного бюджета. Такое положение определяется тем, что фундаментом любой экономики является энергетика. Прошедшие два десятилетия только усилили эту аргументацию, многократно увеличив соотношение энергоресурсов к стоимости продовольствия.

Напомню также, что первую конституцию в Европе получила Франция, и это общеизвестно. Но вот то, что вторую и третью получили Польша и Финляндия из рук российских монархов, как-то не любят цитировать.

Раздувание русофобии является доминантой многих политических элит зарубежных стран, в том числе и на территории бывшего СССР и Варшавского блока. Кроме внешней политики, инструментом такой необъявленной войны стали учебники истории. В них Россия обвиняется в преступлениях, зачастую мнимых, против народов других стран.

...Не будем упорствовать в том, что все в политике СССР, да и Российской империи было построено на высоконравственной основе. Но... Возьмем, для сравнения, историю стран, которые наиболее усердствуют в своей антирусской политике: скажем, Польшу. Мы, конечно, помним и даже печатаем в наших учебниках историю печальных событий, связанных с расстрелами в Катыни. Отражены в них и подавления польских патриотов, как при царской власти, так и при советской. Откровенно сказано и об участии Красной Армии в расчленении Польши в 1939-м. Но и польской молодежи стоит знать, а известному кинорежиссеру Анджею Вайде снять (наподобие фильма о Катыни) о событиях в своей стране в 20-х. Тогда в польский плен, после неудачной военной операции Тухачевского, попали несколько десятков тысяч командиров и красноармейцев. Нет, их не расстреляли. Их всех «гуманно» уморили голодом. Требуя от России все новых покаяний, полякам самим было бы неплохо покаяться. Рассказав, например, правду об «эффективном решении еврейского вопроса». Каким образом, из 380 тысяч евреев оставшихся в стране после геноцида нацистов, в 70-х в Польше их осталось только около шести тысяч стариков. Рассказать правду и о десятках, если не о сотнях тысяч погибших, при насильственном переселении, немецких женщин, стариков и детей. К последнему факту могли бы присоединиться и Чехословакия с Венгрией.

В нашей истории много трагических страниц, но не надо выдавать их за какие-то экстраординарные, связывать с особенностями политической системы и партийной идеологией. Революции и глобальные общественные трансформации, почти всегда и в любых странах, сопровождались массовыми жертвами и страданием народов. Преступления, которые совершались одними странами против других народов, также не являются особенностью исключительно «преступного советского режима». Американский социолог Майкл Манн в своей книге «Темная сторона демократии: объяснение этнических чисток» утверждает, что этнические чистки и геноцид — часть эволюции современных демократических национальных государств.

Григорий ПОМЕРАНЦ, культуролог:

— В мою жизнь навсегда вошли украинские песни и то, что можно назвать стихией фольклора. Они влились в мое общее восприятие совокупный культуры восточного славянства. А представить ее без украинского участия невозможно. И в Украине она, похоже, лучше сохранилась, ее меньше захватил процесс урбанизации.

Я проходил по Украине во время войны, затем общался с моими товарищами-украинцами (один из них был по профессии фольклорист) и чувствовал, что эта фольклорная основа, глубинный народный быт сохраняются — в стихах, повестях, рассказах. Хорошо, если бы это и дальше было сохранено, не растоптано в нашей спешке. Что же касается нашего образа в глазах современных украинцев, который мы увидели в РГ, то мне трудно воспринять все те оценки, которые я услышал о России. Великодержавный шовинизм и хамство всегда встречали резкие оценки и у нас, а смешная аналогия между Достоевским и Жириновским не стоит того, чтобы ее анализировать. С тем же успехом можно говорить о сходстве между Лесей Украинкой и Валерией Новодворской.

Смешно представлять Россию как организм, мыслящий одной головой, — этого нет ни в одной стране, всюду разные слои. Отношение к Украине окрашено пережитками великодержавности только у очень определенного слоя людей. А то большинство, что создает культуру и передает ее по наследству, этим не заражено. И большинство черт, указанных украинскими авторами как специфически русские, от меня также далеки, как Гималаи от Воробьевых гор.

Боюсь, что у нас в последнее время в таких разговорах появляется пена на губах, вызванная политическими страстями.

Во всех современных культурах сегодня, к сожалению, происходят процессы обезличивания. Размывания духовного своеобразия в стандартах СМИ. Помню, еще в советское время спросил об этом у одного западного советолога, приехавшего к нам в гости, она ответила: у нас всякая новая идея превращается в «заигранную» патефонную пластинку.

Эта общая болезнь современной цивилизации. Мне запомнилась жалоба одного теледиктора, описанная в колонке обозревателя РГ Юрия Богомолова, о том, что у нее вместо лица маска. Ряд характеристик русской культуры, представленных газетой «День», справедливы как раз по отношению к таким маскам. Но эти маски не специфически русские, они довольно распространены. Кризисное состояние наших культур после распада старой советской системы, наверное, делает их еще более грубыми. А массовый террор ХХ века лишил и Украину, и Россию выдающихся представителей их культур, и посему так прорывается обезличенность, реакция на маски, а не на суть.

Но элита, критически мыслящее творческое меньшинство, все-таки должна вести с ними борьбу, освобождая и общество, и себя от штампов.

Нам всем стоит помнить строчки из басни Крылова: «Чем кумушек считать-трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?». Искать препятствия для выявления творческой индивидуальности каждому у себя дома куда плодотворнее. Хотя указывать на болезни соседа куда легче.

Александр ЦИПКО, политолог, главный научный сотрудник Института экономики РАН:

— Для меня любовь к Украине — это любовь к моему дедушке-украинцу, отцу моей матери, который, как я теперь понимаю, обладал уникальными духовными качествами, которые философы обычно приписывают русскому народу. Это и некая потусторонняя, поразительная духовная отзывчивость, доброта, бессребренничество, нестяжательство. О его доброте ходили легенды у нас на Французском бульваре в Одессе. Я очень благодарен ему за то, что он многому меня научил. Научил работать на земле, любить землю, радоваться тому растению, которое ты посадил, ухаживать за ним. И научил очень рано, как это делают с детьми крестьяне. А был он крестьянин из украинской деревни Ольшаны из-под Проскурова, который пешком пришел во время голода 1901 года в Одессу.

А родственники дедушки, выходцы из деревни, особенно женщины! Они становились учителями, преподавателями, даже доцентами. И отличались все той же поразительной духовной добротой, интеллигентностью, чуткостью. Эти черты у украинского народа есть, и это надо ценить. Интересно, что предки моего отца, русские или полурусские потомки именитых Денисовых и не очень именитых купцов Шаповаловых, обладали тем, что обычно приписывают украинцам: практичностью, жесткостью, любовью к копейке, умением ее беречь, поразительной рациональностью и твердостью.

Откуда же такая отчужденность между нашими народами? В последние годы распространилась и украинофобия, связанная с газовыми войнами, в России. И навязанная сверху в эпоху Ющенко русофобия на Украине. Чего не понимают друг о друге ни современные украинцы, ни современные русские?

Мне понятно нарочитое желание украинцев выделиться из русского мира. А для этого — нарочито обратить внимание на то, что нас разъединяло, на трагические минуты в украинской истории. Но надо быть честными. И этой честности я, к сожалению, не увидел в некоторых заявлениях публикации «За что я люблю Россию?». Надо понимать, что ничего Россия на самом деле не присваивала: ни Николая Гоголя, ни Чингиза Айтматова. Был единый и многонациональный русский мир. Да и сама русскость — по природе многонациональное явление. А рассуждая о литературе в терминах генетики, можно договориться до того, что и Державин, потомок татар, не русский, а татарский писатель.

И по отношению к Империи не надо нарочитости. Народы, входившие в Российскую империю, на мой взгляд, получили только добро. Ведь «Империя» — это всего лишь многонациональная страна, страна для всех. Другое дело, что каждое новое национальное государство, как только становится независимым, переходит от общенационального измерения к этническому. И, этого, к сожалению, здесь, в России, не понимает ни руководство страны, ни население. Хотим мы этого или нет, независимая Украина будет искать корни своей идентичности и читать многонациональную историю Империи с точки зрения своих этнических интересов. И так происходит не только в Украине, но и в странах Прибалтики, и в Средней Азии.

Россиянам это сложно понять. Мы остались наследниками общей истории, общих завоеваний. А украинцы теперь будут смотреть на прошлое со своей национальной колокольни. И тогда неизбежно оказывается, что Екатерина II для жителей Российской Федерации — «державница», а для современных украинцев — царица, которая ввела крепостное право в 1750 году. Вообще украинское национальное самосознание — это сознание тяжкой крепостной доли. Оно было сформировано именно во времена введения крепостничества.

И никуда не деться от того, что с этой же позиции украинцы будут оценивать своих героев, которые боролись за независимость Украины. Это болезненно, но с этим надо считаться. А в России этого не понимают и жестко требуют, чтобы не было воспоминаний о крепостнице-Екатерине, о Конотопе...

Это драма истории. Ни с украинской стороны, ни с российской, нет честного отношения к процессу распада. Народы тесно связаны, но все-таки это разные народы. Украинская национальная психология, кто знает украинскую литературу, отличается от русской, великорусской. Она более этническая, более крестьянская. Великорусская нация более универсальна. Она больше связана с культурой и с государством, с державничеством. Ничего плохого, кстати, в державничестве нет. К сожалению, эти глубинные драматические процессы, происходящие в последние 20 лет, не имеют моральной исторической оценки ни с украинской стороны, ни с российской стороны. И, по-моему, Россия в этой ситуации должна дать пример большего такта, внимания, глубокого понимания сущности проблем.

У российской политической элиты нет понимания и того, что с правовой точки зрения и нынешняя Российская Федерация, и нынешняя независимая Украина — только продукты Беловежских соглашений. У российского национального сознания нет понимания своей, прежде всего, ответственности за драму распада. Никто не вспомнил в 1991 году, что Севастополь является городом русской славы, никого не волновало, что в Крыму находятся памятники нашей истории и культуры. Настало время для честного осмысления самой драмы, произошедшей на наших глазах.

Леонид ЛИХТЕРМАН, нейрохирург, лауреат Госпремии РФ:

— Жаль, что наши пресса и телевидение часто однобоко, а порой тенденциозно освещают события в Украине. Но говорить, как Лариса Ившина, автор публикации в РГ «За что я люблю Россию?», что россияне ныне считают Украину одним из первых своих врагов — несправедливо. (Следует учитывать, что рейтинги нередко отличаются своей злонамеренной заданностью.) Мы болеем и переживаем за Украину, как и за Россию, за их общие и разные трудности.

Считаю подлостью искусственно возбуждать национализм. Вспоминаю, как в 90-е годы я был в командировке в Польше. На семинаре у очень известного режиссера в Варшаве я познакомился с молодыми кинематографистами с Украины. Хорошие умные хлопцы, мы весело болтали на русском языке и находили общих знакомых. Когда через неделю я вновь встретился с ними, был поражен: ребята отказывались общаться на русском языке. В чем дело? Почему произошла такая метаморфоза? Режиссер — опытный педагог и психолог раскрыл причину: «В своих лекциях я рассказывал всякие вещи. Ну, например, что такое Львов без Украины? Это Львов. А что такое Украина без Львова? Это киевская губерния. Гоголь — предатель украинского народа. Почему? Потому что, будучи украинцем, писал по-русски». Подобного преподнес им достаточно. Они сами сделали выводы и перестали говорить на русском. Боже мой, за неделю так оболванить хлопцев! В этом и есть опасность ослепляющего национализма, который по сути своей античеловечен. Вот этого на Украине я не люблю.

У меня добрые, деловые и дружеские отношения с коллегами из Киевского Института нейрохирургии и многих других клиник Украины. Никакие газовые конфликты и другие катаклизмы не влияют на их устойчивость. Гибельный синдром разобщения нам не грозит. Также, как и 20 лет назад, ездим друг к другу на конференции, обмениваемся опытом, обсуждаем проблемы лечения больного мозга. Между нами теплые чувства и взаимная поддержка. Так было и так будет, невзирая на любые верхушечные российско-украинские расхождения.

Борис ПАСТЕРНАК, генеральный директор издательства «Время»:

— Мы, можно сказать, однополчане с Леонидом Даниловичем Кучмой. Я проходил срочную службу в части, которая охраняла КБ Михаила Янгеля и Южный машиностроительный завод в Днепропетровске. А он был генеральным директором «Южмаша». (Для тех в России, кто уже не знает: «Южмаш» — крупнейший советский завод по производству стратегических ракет и космических аппаратов.)

Для меня там и сложился образ Украины: ракеты и самолеты, красное ночное небо над металлургическими комбинатами, циклопические опоры ЛЭП у «Днепрогэса». Но и — бахчи с арбузами и дынями, восемьдесят километров сплошной абрикосовой аллеи от Днепропетровска до Запорожья, поля пшеницы, днепровские пляжи — страна не только могучая, но и благодатная...

А спустя сорок лет я, как издатель, выпускал в свет книгу Кучмы под «провокационным» названием «Украина — не Россия».

Я понимаю, почему Леонид Данилович решил издать книгу в Москве. Так он обозначил свою независимость от тогдашней политической конъюнктуры Украины. А обвинить его в промосковской ориентации за книгу с таким названием ни у кого на Украине язык не повернулся бы, уж этого-то он точно не опасался. И мы выпустили эту замечательную, объемную книгу, полную уважения к обеим вынесенным в ее название странам, огромным тиражом: более ста тысяч в твердом переплете и более трехсот тысяч в мягкой обложке, в кратком изложении.

Думаю, у всех в России, кто взял на себя труд книгу Кучмы прочесть, не должно было остаться и капли высокомерного отношения к Украине как к «несостоявшемуся», «неполноценному», «несамостоятельному» государству.

Украина действительно не Россия, и многое там происходит иначе. Книжная ярмарка, на которой мы представляли книгу Кучмы, пришлась на самый разгар митингового противостояния в Киеве. Тысячные толпы под синими и оранжевыми знаменами каждый день заполняли центр города. А каждый вечер они спокойно расходились по кафе и кино, гуляли по Крещатику... Никого не заметал ОМОН, никто не проводил зачистку площади Незалежности. Не могу вообразить себе такого в Москве.

С интересом слежу за избирательной президентской битвой в Киеве, за открытым столкновением позиций и интересов. И уже не могу вообразить себе такого в Москве.

Убежден: все они сделают правильно, все у них получится.

Евгений ЯСИН, научный руководитель ГУ Высшая школа экономики:

— Почему я люблю Украину? Во-первых, потому что там находится Одесса. Во-вторых, потому что мне нравится украинский язык — красивый, певучий, песни — замечательные, и так далее. И, в-третьих, мне очень нравится то, что на Украине уже есть демократия. И я надеюсь, что она это достижение сохранит. Есть обстоятельства, которые этому благоприятствуют, в том числе те, которые некоторые русские считают большим недостатком Украины. Я имею в виду то, что у них разные Запад и Восток. Но, благодаря этому, существует равновесие сил, которое необходимо для поддержания демократической системы.

Виктор ЛОШАК, главный редактор журнала «Огонек»:

— На фоне того, что происходило на Украине в последние годы, я яснее понял, какую именно Украину я люблю. Я люблю, прежде всего, Украину не провинциальную, хотя ее такой пытались сделать. Я люблю Украину, в которой могут свободно дышать люди всех возрастов, всех национальностей. Я люблю Украину чуть ироничную, веселую, добрую, а она эти качества начала терять. Я не люблю Украину, которая ожесточенно борется за свою «самостийность». И, наконец, я люблю Украину, в которой всем жителям близки любые ее части и территории. Как это было раньше, это была страна для всех, кто в ней живет. А сейчас она распалась на непримиримые части.

Лариса УДОВИЧЕНКО, народная артистка РФ:

— Во-первых, я — наполовину украинка, и вся моя семья по линии отца живет на Украине. Так что я часто там бываю. Украинская нация — очень талантливая, голосистая — я бы так сказала, очень много изумительных оперных голосов оттуда. Есть такое свойство и черта характера украинцев — упрямство. С одной стороны, влияет хорошо, с другой — иногда мешает. Но, тем не менее, когда позитивное упрямство и целенаправленность, то это — замечательно. Я надеюсь, что новые выборы, которые сейчас проходят на Украине, определят новый правильный путь для развития этой страны.

Алексей ИВАНОВ, учитель истории, Кострома:

— Я люблю Украину людей, имеющих высокую степень национального самосознания, люблю Украину тружеников, тесно связанных с землей, людей знающих и гордящихся своей историей, хотя она была не только героической, а в большей степени драматической и трагической. Люблю Украину за уважительное отношение людей к родному языку. «Наша мова — соловьиная» — с гордостью говорят украинцы. Люблю Украину за то, что каждый ее исторический регион отмечен неповторимым национальным колоритом, традициями, обычаями.

Люблю Украину православную за то, что, несмотря на все зигзаги истории, она смогла сохранить веру своих предков, которая ныне помогает формировать новое демократичное общество на основе, в том числе и христианских ценностей.

Люблю Украину за то, что почти в каждой крестьянской хате рядом с иконами находится портрет Т.Г. Шевченко — поэта, гражданина, который в тяжелейшем для Украины ХIХ веке сумел разбудить в украинце украинца, показать, что мы — люди, имеющие право на самостоятельную национальную жизнь и счастье на родной земле.

К сожалению, сегодня отношения между двумя странами оставляют желать лучшего, но это не вина россиян и украинцев. Ответственность за это целиком и полностью ложится на властные структуры обеих стран, которые призваны укреплять то, что нас объединяет, а не развивать то, что нас разъединяет.

ОТ РЕДАКЦИИ «Дня»

Уважаемые читатели, ждем ваших комментариев (по адресу [email protected]) по поводу заочного диалога, уровня аргументации, какие мысли вам близки, какие — вызывают возражения, каким вам видится развитие диалога.