Первая атака

Когда я учился в школе, то любил читать книжки о войне, а особенно — смотреть военные кинофильмы. Если в сельском клубе показывали фильм о войне, то зал был забит мальчишками до отказа. Шли пятидесятые годы; в фильмах тех лет прекрасно обмундированные, упитанные, красивые и храбрые советские солдаты прямо-таки пачками убивали глупых и трусливых немцев, у которых были, как правило, большие носы и зверские выражения лиц. Мой отец не переносил ни тогдашних книг о войне, ни кинофильмов и называл все это брехней.

В его — бывшего фронтовика — рассказах война представала передо мной совсем другой. Военная форма «нижних чинов» была унижающе некрасивая: брюки-галифе с широченной мотнёй, длинная гимнастерка со сборкой-хвостом сзади, стянутая ремнем, ботинки с обмотками или тяжелые кирзовые сапоги. Что бы эта униформа выглядела более или менее эстетично, ее нужно было подгонять под конкретную фигуру, а это, естественно, не делалось. Немецкие солдаты выглядели, по сравнению с нашими, просто-таки элегантными щеголями.

Все то время, когда отец был окопным солдатом, его, как и других, сопровождало постоянное чувство голода. Кормили кашей, но наесться досыта не давали. Перед боем иногда посещала мысль: если бы наверняка знать, что убьют, то можно было бы съесть НЗ (неприкосновенный запас); потому что, если его съешь, а не убьют, то после боя отправят в штрафной батальон. Ужасающе много было жертв, потому что было не принято экономить на «человеческом материале». Действовал принцип: любой ценой. Когда форсировали небольшую речку Царевичи в Белоруссии, то вода в ней была красная от крови, а на другом берегу лежали сотни наших солдат, убитых и раненых, засыпанных песком от разрывов немецких снарядов. Во многих местах песок шевелился; но ранеными заниматься было некогда — войска шли вперед.

Запомнился мне рассказ отца о его первой атаке. Незадолго до атаки раздали водку; но, то ли она была разбавлена водой (солдат обкрадывали и на фронте), то ли не действовала из-за нервного возбуждения. Перед атакой политрук провел беседу с ротой и убеждал написать заявления о вступлении в партию. Желающих не нашлось — знали, что попавших в плен коммунистов немцы расстреливают. Один из ротных коммунистов получил поручение: выпрыгивая среди первых из окопа, крикнуть: «За Родину, за Сталина!»

Настоящего страха не было — отец, как и некоторые другие фронтовые новички, был уверен, что с войны вернется живым. Но почему-то сильно колотилось сердце. Началась, а затем быстро закончилась артподготовка; и, наконец, прозвучала команда к атаке.

Выскочил из окопа. Бежал среди множества других. Что-то кричал. Впереди падали солдаты. Добежал до немецкого окопа и спрыгнул в него. Немцев здесь уже не было; лежали лишь убитые и тяжелораненые. Стрелял из винтовки в убегающих «фрицев». Увидел, что рядом наш солдат обыскивает убитого немца, и сам стал делать тоже. «Разжился» какой-то едой, но слишком увлекся поиском коньяка или чего-нибудь спиртного — и совсем неожиданно услышал сзади крик: «Лесной! Назад! Немцы!» Действительно увидел в нескольких десятках метров спрыгивающих в окоп немцев. Выскочил наверх и побежал назад. Целым и невредимым спрыгнул в свой окоп. Стреляли ли в него немцы — не знает; казалось, что ничего не слышал; все было, как будто во сне. Ночью ползал вместе с несколькими другими солдатами по полю, собирая винтовки у убитых. Среди этих убитых оказались и приятели. Время от времени немцы пускали осветительные ракеты, а если что-то подозревали, то начинали стрелять из автоматов наугад.

Лишь когда узнал, сколько в той атаке погибло солдат из своей роты, по-настоящему ощутил страх; понял: смерть была совсем рядом, и в живых остался по счастливой случайности. Перед следующим боем уже ощущал настоящий страх смерти — ужас, охвативший каждую клеточку тела. Страстно хотелось жить. Включился инстинкт; и этот страх смерти стал телесным, животным. Чтобы выскочить из окопа, пришлось сделать невероятное усилие воли. Преодолеть страх «помогли» и командиры с пистолетами в руках; они имели право немедленно пристрелить струсивших.

Много всяких фронтовых историй слышал я от отца — совсем не таких художественно-красивых, какие описывались в книгах и какие показывали в фильмах; но этот рассказ о первой атаке запечатлелся в моей памяти особенно крепко. К сожалению, лишь после того, как отца не стало, я по-настоящему понял, как много всего такого, что просто невозможно себе представить, пришлось ему пережить на той войне.