Белое и черное

Вспоминаю давний факт из журналистской практики. Со времен советской прессы. По заданию редактора (главные тогда были только в журналах) одной из республиканских газет, написал я острый критический материал о кражах на Белоцерковском мясокомбинате. Принес и положил на редакторский стол.

— Подожди, я сейчас при тебе и прочитаю, — сказал редактор.

Статья действительно была острой, поэтому я внимательно следил за выражением глаз и рукой редактора, в которой он по привычке постоянно держал красный карандаш. Через минут двадцать, сделав несколько поправок в статье, редактор откинулся на спинку стула и сказал:

— Написано хорошо. Убедительно. Поставим в завтрашний номер. Я здесь заменил несколько слов. Они звучат грубо, неэтично. Есть другие, более мягкие слова.

— Какие слова? — не удержался я с вопросом.

— Например, «вор»! Это слово не со словаря нашей коммунистической морали. Для страны, которая построила социализм и строит... И так далее. Словом, сами знаете, что мы тогда строили.

— Так вор, он и есть вор. Как еще можно назвать человека, который постоянно обворовывал государство? — я пытался доказать свою правоту.

— Запомни: не «вор», а «не-сун»! Для большего убеждения редактор произнес слово по слогам.

На восклицательном знаке наш разговор закончился. Статья действительно появилась в завтрашнем номере, но слов «вор», «злодейство», «грабеж» в ней не было. Сплошные «несуны». Как выяснилось вскоре, «табу» было наложено не только на слово «вор», а и на «лгун», «бандит» и т.п. Я уверен, что это была не личная выходка редактора. Это было указание идеологического отдела ЦК. Киевского, московского — не имеет значения. Это была их идеология, их мораль.

Не знаю, насколько это правдоподобно, но рассказывали, что на предложение одного из членов Политбюро ЦК КПСС о повышении минимальной зарплаты работникам одной из отраслей, Л. Брежнев, тогдашний Генеральный секретарь компартии вполне серьезно ответил: «Достаточно и этого. Остальное украдут».

Вот такой была неофициальная философия той власти, которая вынуждала людей в условиях тотального дефицита, скрытой коррупции выращивать в себе другие ценности, другие понятия, другое поведение, ничего общего не имеющие с общепринятыми христианскими морально-этическими нормами. Она вынуждала людей воровать с заводов и фабрик, с полей и ферм, других предприятий все, что плохо или не там лежало. Престижной считалась та работа, где можно было что-то «вынести» после рабочего дня. На эту тему были созданы десятки различных анекдотов.

Поэтому советская власть в лице компартии и искала пристойные слова-обертки, чтобы завернуть в них аморальные поступки. Чтобы черное сделать белым, и наоборот, чтобы завуалировать, затушевать, скрыть от людей настоящее лицо очень прогнившей, морально деградированной системы и ее ревнивых служителей. Системы, которая сплошь держалась на лжи, лукавстве и цинизме.

Поэтому и создавались словари из слов-штампов и из так называемых мягких, обтекаемых, не обидчивых, а приятных для уха слов. Те и другие должны были свидетельствовать только о высокоморальных поступках и трудовых героических подвигах людей и сообщать всем на планете, кто на самом деле является «умом, честью и совестью эпохи».

Для этого использовались не только слова, а и предложения-штампы, в которых почему-то преобладала военная терминология, наподобие: «с фронта жатв», «на передовой», «бойцовский характер», «бойцы партии» и т.п. И именно СЛОВО приравнивалось к оружию и штыку.

На страже этой словесной эквилибристики стояли могущественные цензурные структуры, наделенные, по существу, правами силовых органов. Поэтому вполне закономерным в обществе считался принцип по которому думали одно, говорили другое, а писали третье. Лучше всего и безопаснее всего было вообще меньше думать, а тем более анализировать и сопоставлять. Помню, один из преподавателей факультета журналистики поучал нас, первокурсников: «Вы должны воспитывать в себе самоцензора. Ощущать, что можно говорить и писать, а что запрещено». Кем и почему запрещено «боец партии» не объяснял.

Особенно штампованных жемчужин и слов-оберток хватало, в так называемых передовых статьях, которые практически во всех газетах печатались в одном и том же месте: с левой стороны на первой странице, без фамилии автора. К их написанию были допущены только отдельные «наиболее преданные бойцы» партии из редакционных журналистов и работников ЦК. Своего рода партийная каста. И как здесь не вспомнить слова Василия Симоненко, который работая длительное время в различных изданиях, имел аллергию на заидеологизированные штампы. Он писал: «Не народить думку хоч погану, муштрований, убогий розум».

И вот, сталкиваясь с сегодняшними реалиями, ощущаем, что «муштрований убогий розум» родил не просто плохие мысли, а и недостойные, неприличные и постыдные поступки. Поэтому и процветает разврат, хотя в Советском Союзе, по изречению одной партийной дамы «не было секса». Поэтому и расширяет свои границы грабительство и злодейство в больших размерах, переданное в наследство «несунами». Не те ли самые «несуны» прошлого и их воспитанники разграбили все что можно было вынести и вывезти: от кирпичей с коровника до ракеты со сверхсекретных подземных складов? Не те ли самые выпускники компартийных и комсомольских школ со штампованной риторикой популизма и демагогии в самых разнообразных обертках, вешают нам лапшу на уши с парламентских и правительственных трибун, различных печатных изданий, радио и телеканалов?

А чему здесь удивляться, все они «взошли» не на чистом поле морали и духовности, а на брежневской «Целине». Их мировоззрение формировалось не на национально-патриотической литературе и культуре, а на передовых статьях «Правды» и ее младших сестер, на новостях программы «Время». Поэтому их сущность — мимикрия. Слова «стыд», «совесть» — не из их словарей. Они мастера «белого» и «черного».