«В детстве я увидела ад своими глазами»

Глубокоуважаемая пани Лариса, уважаемый коллектив газеты «День»!

Во время прямого эфира на радио «Культура» с ведущей Галиной Дацюк я обратилась к вам с просьбой сделать страницу «Воспоминания детей войны». Мы постепенно уходим из жизни, многое пережили, выстрадали за годы войны. Кто-то был в эвакуации, а кто-то — в оккупации. Многие потеряли родителей и не нашли. Воспитывались в детских домах, у родственников. Из личного опыта скажу, что не все дети, внуки знают об этом. Я не настаиваю. Но, по-моему, это было бы очень полезное дело — уважение к людям старшего, почтенного возраста.

С уважением,

Прислушиваясь к идее Нины Максимовны, публикуем в рубрике «Почта «Дня» воспоминания из ее детства, которое пришлось на период Второй мировой войны.

Мама! Мама! — безутешно, горько плача, звала русая девочка. Это была я — Нина Прудкая (девичья фамилия). Я не могла взять в толк, как, почему очутилась в овраге, сижу на металлической кроватке. Где мои родители? Почему кругом повсюду крики, рыдания, стоны?

Поодаль, на железнодорожных путях виднеются перевернутые изувеченные вагоны поездов. В одном из них я вместе с родителями и другими людьми ехала куда-то. Что случилось? Наконец меня нашла мама. Среди множества голосов, криков ей удалось меня разыскать. Позже нас разыскал отец. Оказалось, что поезд с гражданскими людьми в утреннем тумане столкнулся с военным поездом, перевозившим в тыл раненных бойцов. Стоны раненых, взрывы, огонь — это все было похоже на ад, который я увидела своими глазами. И сейчас я все это помню. Не знаю только, почему, куда мы ехали из Днепропетровска, где жили до войны. Теперь уже нельзя выяснить. Родителей давно нет, старшей сестры и двух братьев — тоже.

Хорошо помню, что, пока поезд ехал, я дремала на металлической кроватке в товарном вагоне. Там были еще какие-то люди, вещи и посредине металлическая буржуйка, которая обогревала вагон. Из разговора родителей и как рассказывали другие люди, узнала, что, когда столкнулись поезда, вагоны сошли с рельсов и перевернулись. Взрывной волной мою кроватку выбросило вместе со мной в какой-то овраг, низину. Мама осталась в вагоне. Она была зажата со всех сторон перевернутыми вещами. А еще нужно было помочь молодой женщине с маленьким ребенком на руках. От толчка она упала на пол вместе с ребенком и не могла сама подняться. Ее длинные волосы разметались и оказались у раскаленной печки-буржуйки, которая тоже упала. Она попросила мою маму как-нибудь убрать волосы от печи. Моя мама (Ефимия Никоновна) дотянулась рукой до кочерги и с оборвала ею волосы молодой женщины. Кое-как помогли друг другу и вышли из вагона. Мама была вся в кровоподтеках, едва держалась на ногах.

Отец, Максим Васильевич Прудкий, был в это время у кочегаров в голове поезда. Он сам когда-то был кочегаром на Черноморском флоте, участвовал в восстании 1905 года. У меня есть все документы, свидетельствующие об этом, и я получала после его смерти стипендию-пенсию, пока училась. Но это другая история и не моя.

Всех уцелевших разместили на каких-то открытых платформах, на которых перевозили металлические бочки с горючим для техники. Люди молились, плакали от страха. Над нами кружили самолеты, и в любой момент снаряд мог попасть и подорвать платформы. Тогда никто бы не спасся.

Доехали до Фастова. Гражданских высадили, а раненные солдаты двинулись дальше. Местные жители приглашали людей к себе. Искренняя благодарность за их милосердие. Мои родители попали к некоему Андрею и его жене Екатерине, их тоже уже нет в живых. Своих детей у них не было, и они очень беспокоились, заботились обо мне. Спустя некоторое время мы с мамой отправились на железнодорожный вокзал, чтобы узнать, можем ли мы вернуться обратно в Днепропетровск. По дороге попали под бомбежку. Средь бела дня небо потемнело, грохотали взрывы, горело все вокруг. Бомба попала в состав с боеприпасами. Мы с мамой забежали в первый попавшийся двор и прижались к стене чьего-то дома. Мама прикрывала меня собой.

На наших глазах от взрывной волны рухнула половина дома, а из второй вышли муж с женой. Они предложили нам вместе с другими людьми укрыться в погребе посреди двора. Я начала кричать, что не хочу в землю, как в могилу. Людей было много, и нам предложили пересидеть в курятнике. В погреб посреди двора попала бомба, и все погибли. Мы с мамой и хозяин с женой спаслись. Меня все благодарили за это.

Киев был освобожден, и наш добрый хозяин Андрей повез нас туда, чтобы нам было легче выехать в Днепропетровск. Устроил нас на некоторое время у своей первой жены Ольги Михайловны, с которой у него было две дочери. Одна, младшая — Любовь Андреевна, живет и сейчас в Киеве, мы общаемся по телефону. Но случилось так, что в Днепропетровск мы не вернулись. Из писем бывших соседей узнали, что наш дом тоже разрушен, причем пострадала как раз наша квартира. Вещи, мебель пропали. Поэтому родители решили разыскать старших детей, а уже потом — обдумать, что делать дальше. Мама начала болеть, пережитое не прошло бесследно, без вреда для здоровья. Да и отец был уже в преклонном возрасте. Когда я у них родилась, маме было 44 года, папе — 58. Мы жили в подвальном помещении в двух комнатах (ул. Л. Толстого, 13). Отец устроился на работу дворником в университете им. Тараса Шевченко, а мама — уборщицей в Министерстве связи. В сентябре 1944 года я пошла в первый класс школы № 87 на ул. Горького. Нашлись старшие дети и приехали к нам в Киев.

Вот такие мои детские воспоминания о военных годах. Стрессов в жизни было немало и потом. В декабре 1947 года умерла мама, ей было тогда всего лишь 54 года, а пять лет спустя — и отец, в 74 года. Я осталась круглой сиротой...