«Мы стоим и будем стоять»

Александр Александрович в Киев приехал всего на пару дней. И снова — на передовую. Там сейчас неспокойно. «С 27 декабря 2014 по нам ежедневно стреляют. Или стрелковым оружием, или артиллерией, или и тем, и другим», — рассказывает комбат. Его 17-й отдельный мотопехотный батальон (сформирован 23 апреля 2014 в Кировограде) стоит в Дзержинске еще с первого дня зимы.

В конце апреля этого года Александр Щербина получил звание полковника, а многие его бойцы — отличия и награды. Сегодня большинство тех, кто пришли в батальон год назад, — уже демобилизованы. А на смену им приехали необстрелянные новобранцы. «География батальона — вся Украина. Воюют и водители, и слесари, и повара, и преподаватели, и психологи, и рабочие, и люди науки...», — рассказывает Александр Александрович и добавляет, что главное на войне — дисциплина, порой она стоит даже выше мотивации.

Про своих бойцов рассказывает лаконично: «Бойцы ежедневно вели боевые действия, иногда по 8—12 часов, зимой мерзлую землю копали, руки в кровь. На опасных местах, как терриконы, высотки, поднимали украинские флаги. Отбивали атаки, брали в плен противника, проводили разведку, оказывали первую помощь, производили ремонт техники, подвоз боеприпасов. Когда начинается обстрел — самая главная задача — засечь, откуда по нам стреляют. Для того, чтоб засечь, надо смотреть, а смотреть — это значит выйти из укрытия. Все со своей задачей справлялись, выполняли, и это не полигон, это действительно боевые действия». Говорит, что все награды, которые получили бойцы, не просто заслуженные, а завоеванные. «На каждой медали есть капелька крови», — говорит.

Александр Щербина — военный по призванию. «Я окончил Одесский институт сухопутных войск в 1995 году. Сейчас работаю по своей специальности. В 2008 году я ушел на пенсию, но уже год как меня мобилизовали и я служу дальше. Теперь подписал контракт», — рассказывает Александр Александрович. Был в миротворческой миссии в Боснии и Косово, принимал участие в миссии ОБСЕ в Грузии, проходил обучение в оборонном колледже в Нидерландах».

«Дню» полковник рассказал о ситуации на востоке, почему у нас до сих пор АТО, а не война, и о том, как поменялась армия.

Мария ПРОКОПЕНКО: — Ваше подразделение стоит в Дзержинске, возле Горловки, которую контролирует «ДНР». Какова ситуация в этой прифронтовой зоне?

Александр ЩЕРБИНА: — С 27 декабря 2014 года по нам ежедневно стреляют. Или стрелковым оружием, или артиллерией. Или и тем, и другим. «ДНР» использует 82-миллиметровые минометы «Василек», 120-миллиметровые минометы, самоходные артиллерийские установки, танки. Кстати, 120-миллиметровые минометы и САУ запрещены Минскими договоренностями.

Мария СЕМЕНЧЕНКО: — Диверсионные группы также активизировались?

А. Щ.: — Да. Диверсанты постоянно пытаются подойти вплотную к нам, открывают огонь со стрелкового оружия. Некоторых задерживаем, несколько человек взяли в плен недавно. Пойманные диверсанты оказались жителями Дзержинска. Все взяли в руки оружие в июле. Причины разные. В общем-то, все они маргиналы — уголовники, бандиты, криминал непонятного происхождения. Мы их передали в СБУ для допросов, потом МВД о них позаботится.

М. П.: — Как общаетесь с жителями Донбасса?

А. Щ.: — Мы стараемся поддерживать с ними нормальные отношения. Помогаем чем можем. С местными жителями работают офицеры батальона по связям с общественностью. Просим волонтеров, чтобы поддерживали людей. В частности, волонтеры помогают детским садикам и школам: привозят украинскую символику, поют украинские песни, подарили вышиванки.

Батальон больше работает с местными властями, городским отделом милиции, больницами. Больше всего сотрудничаем с работниками, которые ремонтируют линии электропередач, газопроводы, водопроводы. Постоянно где-то что-то повреждается, и ремонтники выходят на нас, а мы как-то обеспечиваем их безопасность.

М. С.: — Как изменилось отношение местных жителей к украинским военным?

А. Щ.: — Есть люди с разными взглядами. Общаемся со всеми, выслушиваем их проблемы, стараемся помочь, объяснить ситуацию. Сначала было много российской пропаганды, но сейчас «дым рассеялся», и люди видят, где правда, мысли об украинском фашизме исчезают. Мы общаемся с шахтерами, бизнесменами, учителями, врачами, милицией. Стараемся ко всем найти подход.

М. П.: — А что власть Дзержинска?

А. Щ.: — У мэра города Владимира Слепцова есть российское гражданство и недвижимость в Крыму. От него, естественно, ничего хорошего не ожидаем. Его окружение — люди, с которыми можно нормально общаться, они вполне адекватные.

«КОГДА БОЕЦ УВЕРЕН В СВОЕМ ОРУЖИИ, СОСЕДЯХ И КОМАНДИРЕ, ОН ВОЮЕТ НОРМАЛЬНО»

М. С.: — Ваш батальон уже год на востоке. Как за это время изменилось подразделение?

А. Щ.: — В марте мы провели ротацию прямо на передовой, делали это постепенно, в течение трех недель. Больше 300 человек отправили на дембель и больше 400 взяли к себе на службу. Занятия с новичками проводили прямо в Дзержинске. Сделали полигон, где отрабатывали огневую, инженерную, медицинскую подготовки, топографию, тактику. Все занятия старались провести в полном объеме. Когда-то получалось, когда-то нет, но каждый день воевали.

Первые бойцы батальона обучались на полигоне в Кировограде. С того времени мы сделали выводы и сейчас ошибки, допущенные год назад, стараемся не повторять. Год назад упор делался на владение стрелковым оружием, сейчас опыт показал — автоматом воюют в последнюю очередь. Сначала используют ПТУРы — противотанковые управляемые ракеты, танковые и противотанковые гранатометы, автоматические гранатометы, зенитные установки, минометы «Василек». И каждый боец должен уметь использовать это оружие. Год назад такому не учили, гранатометчик учился обращаться с гранатометом, и все. Сейчас организовываем взаимозаменяемость состава, чтобы любой боец знал, как подойти к каждой единице оружия, актуальной сегодня.

М. С.: — Как психологически готовите новобранцев? Что бойцам необходимо знать про войну?

А. Щ.: — Сначала проводят занятия с офицерами, потом офицеры занимаются с подчиненным личным составом. Объясняем все про огневую подготовку, рассказываем все об инженерной подготовке: о создании огневых, запасных, ложных позиций, блиндажей, укрытий, маскировки. Учим оказанию первой медицинской помощи, топографии. Когда боец уверен в своем оружии, соседях и командире, он воюет нормально.

Страх обстрелов — первого, второго, десятого — мы уже преодолели. Конечно, некоторым это было непривычно, страх присутствовал, особенно когда появлялась первая кровь. Но мы продолжали общаться, приглашали волонтеров-тренеров по кризисному менеджменту.

«В НАШ БАТАЛЬОН НИЧЕГО НОВОГО ИЗ ТЕХНИКИ ПОКА НЕ ПРИШЛО»

М. С.: — Как за год поменялось обеспечение батальона?

А. Щ.: — Все новенькие пришли из учебных центров с формой, частично — с бронежилетами и касками. Кому чего не хватило — мы додали, чего самим не хватило — дополучили. Почему-то в первую очередь обеспечивают подразделения Нацгвардии и высокомобильных десантных войск. В наш батальон ничего нового из техники пока не пришло, поэтому ремонтируем и стараемся сохранить то, что есть.

Форма и бронежилеты у нас, в основном, украинского производства. То, что дают волонтеры — разного происхождения. Бойцам, которых мобилизовали с каких-то предприятий, коллеги могут прислать что-то дорогое, импортное. Но то, что мы получаем официально, от государства, — все украинского производства. Пока тяжело говорить о качестве нашей формы — бойцы проходили в ней всего месяц.

«КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ СВОЮ РАБОТУ И НЕ МЕШАТЬ ДРУГИМ»

М. С.: — Как в украинском обществе изменилось восприятие украинской армии?

А. Щ.: — Отношение к армии поменялось в корне. За прошедшие два года наши Вооруженные силы заслужили определенный авторитет. Украинская армия противостоит силам, которые в несколько раз превосходят вооруженные силы некоторых стран НАТО. Были успешные операции, были и провальные. Но из этого всего, надеюсь, делаются выводы — это уже уровень выше, чем уровень командира батальона.

Мы должны быть более маневренными, более осведомленными, лучше организовывать взаимодействие, эффективно и своевременно использовать разные виды оружия. Думаю, выводы наверху делаются. Армия реформируется, и не все у нас плохо. Каждый на своем уровне должен делать свою работу и не мешать другим.

Кадровый вопрос у нас очень болезненный, особенно на уровне взводных и ротных командиров, начальников штабов. Раньше курсант четыре года учился в военном училище, выпускался, становился командиром взвода, служил два-три года, становился командиром роты, и не факт, что был профессионалом. Сейчас берут человека с военной кафедры, три-четыре недели держат в «учебке» на сборах и все. Естественно, потом к нему есть вопросы в плане профессиональной подготовки. Когда такая подготовка у солдата — это одно, а когда приходит такой офицер, которому нужно руководить боем, ставить задачи подчиненному личному составу — это другое. И когда такой офицер сразу приходит на передние рубежи обороны — это, может, и неправильно.

М. С.: — Какие еще есть вопросы, которые нужно немедленно решать в украинской армии и в сфере обороны в целом?

А. Щ.: — Мы сильно отстаем в современных средствах разведки, наблюдения, связи. У нас есть оружие, которое было актуальным в 1980—1990 годы, и сейчас оно сильно устарело. Во-первых, нужно внедрять новые технологии, в частности, цифровые, модернизировать старое оружие. Мощности у нас есть, есть кому этим заниматься. Те же танки: корпус вечный, с ним ничего не случится и за 30—40 лет, но вооружение нужно модернизировать. То же с БМП и БТРами. Нужно совершенствовать весь спектр вооружения от стрелкового оружия и до оружия крупного калибра.

М. П.: — Как оцениваете украинский танк «Оплот», который российские эксперты недавно признали лучшим в мире?

А. Щ.: — Можно и нужно его использовать в украинской армии, но он дорогой. Его у нас на вооружении всего две штуки. Сначала его нужно в достаточной мере произвести и потом обучить личный состав им пользоваться.

М. П.: — Насколько это выгодно экономически? Предлагают «Оплоты» продавать за границу, а на полученные деньги модернизировать танки, которые в Украине есть на вооружении.

А. Щ.: — Это выход, в мире так делают. Базовая модель остается старая, а под нее ставят новое вооружение, оптику, дальномеры — все. Но рано или поздно придет время, когда «Оплоты» тоже нужно будет использовать. Вооруженным силам правильно воевать на своей технике, которая не уступает мировым аналогам. Но это дорого, долго. Для начала можно модернизировать тот же танк Т-64. Но на перспективу и «Оплоты» внедрять.

«НУЖНО ВКЛАДЫВАТЬ В НОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ, КАДРЫ, ВООРУЖЕНИЕ»

М. С.: — Финансовые ресурсы Украины ограничены. Куда нужно вкладывать деньги в первую очередь?

А. Щ.: — Моя точка зрения: нужно вкладывать в новые технологии, кадры, вооружение. Но наверху, наверное, виднее.

М. С.: — Как вы уже отметили, в СМИ много говорят о потерях украинской армии, поломанной технике, и люди, в тылу, из-за этого паникуют...

А. Щ.: — Нас атакуют практически каждый день. Мы же отбиваемся, держимся. Все нормально. В это же время укрепляемся, даже на «передке» проводим маленькие учения — несмотря на то, что противник в Горловке наращивает численность артиллерии, танков и живой силы в разы. Мы стоим и будем стоять. Будет надо — героически погибнем.

М. С.: — Украинские военные показывали трофеи противника. Что это за вооружение?

А. Щ.: — Все вооружение и боеприпасы, что мы брали — 1998, 2005, 2011 годов выпуска, то есть, современное. Российского производства.

«НА ПЕРЕДНИЙ КРАЙ ОБСЕ СТАРАЕТСЯ  НЕ ВЫДВИГАТЬСЯ»

М.П.: — В свое время вы работали в миссии ОБСЕ в Грузии? Какими были ваши обязанности там?

А. Щ.: — На тот момент была Чеченская война, и Россия обвиняла Грузию в том, что та на своей территории готовит боевиков, экипирует их, лечит, и потом с территории Грузии они снова заходят воевать в Чечню. Для того, чтобы снять эти обвинения, ОБСЕ была выставлена наблюдательная миссия. Задачи — мониторинг российско-грузинской границы на чеченском, ингушском и дагестанском участке. Там стояли наблюдатели с аппаратурой, которые следили за тем, есть ли нарушения границы или нет. Я был в миссии с 2001-го по 2003 год. И с 2003-го по 2005-й.

Здесь, в Украине, задачи у миссии ОБСЕ другие. Здесь они в данный момент следят за тем, чтобы выполнялись Минские соглашения. Это раз. Во-вторых, следить, используется ли запрещенное оружие или не используется. И кто провоцирует стрельбу, какая из сторон. Но для этого они должны подходить вплотную к передовой — только оттуда им будет видно. Пока они туда подходить не спешат.

М.П.: Сейчас в украинском обществе много претензий к работе ОБСЕ...

А. Щ.: — Организация очень бюрократична. Для того, чтобы миссии принять какое-то решение — о расширении, о передислокации, о выдвижении наблюдателей ближе к линии разграничения, — ей надо пройти очень долгий путь. Сначала на месте делается оценка, потом она передается на штаб выше, еще выше, еще выше — и в конечном итоге, начальник безопасности миссии решает, можно ли туда допускать людей или нельзя. Это их способ работы и, к сожалению, эта организация так работает.

В миссию входят представители с 55 или 57 стран, все патрули у них международные, нет такого, что едут в машине три француза или три итальянца... Патрули выставляются многонациональными, они выезжают, как правило, двумя машинами и пока что это все делается на уровне патрулирования. Они вышли, в Дзержинске покатались, — все нормально, — развернулись и уехали. На передний край на данном этапе они стараются не выдвигаться.

«ТО, ЧТО БЫЛО В АФГАНИСТАНЕ И ИРАКЕ, — ЭТО ЦВЕТОЧКИ...»

М.С.: — В чем специфика конфликта на востоке Украины? Почему у нас до сих пор АТО, а не война?

А. Щ.: — Я не знаю, будет ли выгодна Украине война с Россией. С тем потенциалом авиации, ракетных войск, артиллерии, который есть у Российской Федерации... Поэтому, наверное, украинские политики, украинское правительство до сих пор склоняется к тому, что Украине Антитеррористическая операция на данный момент выгодна. Если в Воронеже стоит 30 стратегических бомбардировщиков, которые за два-три часа из Украины сделают просто-напросто пустое место, то на данный момент нам выгодно вести АТО. Если мы будем готовы к полноценной, полномасштабной войне, то будет война, а не АТО.

М. С.: — А чем все же наша война отличается от военных конфликтов, которые вам довелось видеть?

А. Щ.: — Я сам побывал в Боснии, в Косово был два раза, в Грузии был, знаю Нагорный Карабах не понаслышке, Приднестровье, Осетию, Абхазию... Общался с офицерами, которые были в Афганистане, в Ираке... Так вот, то, что было в Афганистане и Ираке — это цветочки по сравнению с тем, что происходит сейчас на Донбассе. Очень большая плотность артиллерии сосредоточена на небольшом отрезке. И получается, что артиллерия вплотную стреляет друг в друга... Столько крови, столько жестокости даже в тех войнах не было. И здесь, на Донбассе, уже полный спектр боевых действий идет — информационная война, диверсионная война, общевойсковые бои, артиллерийские дуэли, танковые дуэли...

«ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, ЧЕГО  ОЖИДАТЬ ОТ ЭТИХ МИНСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ»

М. С.: — Было ли у наших военных понимание, что в Украине будет война? Например, когда началась аннексия Крыма...

А. Щ.: — Глядя на то, как происходили события в том же Косово, в том же Приднестровье, Нагорном Карабахе, Абхазии, Осетии, то уже было ясно, что все равно этот конфликт разгорится и перерастет в такие боевые действия, которые происходят сейчас на Донбассе. И самое главное, что это еще не предел... И когда наступит предел — сложно сказать. Потому что конфликту в Нагорному Карабахе уже сколько лет? А примеры Приднестровья, Абхазии...

М. С.:- На передовой были ощутимы Минские соглашения? Каково перемирие на передовой?

А. Щ.: — Артиллерийского обстрела первое время, с 15 числа, действительно было меньше. Но затем шаг за шагом боевики начинают использовать все чаще тот калибр, который запрещен Минскими договоренностями. Это и 120-е минометы, и калибры 152-а миллиметра, и 122-миллиметра... На данный момент интенсивность артиллерийских обстрелов со стороны противника усиливается.

Даже не знаю, чего ожидать от этих Минских переговоров. Мы — военные, мы выполняем приказы. Соблюдая договоренности, все, что нужно, отводим. Они же это время используют для перегруппировки, подвоза припасов и топлива, а также для укрепления своих позиций.

«ТО, ЧТО МЫ УЧИЛИ, И ТО, С ЧЕМ СТОЛКНУЛИСЬ НА ВОЙНЕ, — РАЗНЫЕ ВЕЩИ»

М. С.:- Насколько отличается настоящая война от того, что человек представляет себе, выбирая военную профессию? Когда вы впервые оказались в зоне боевых действий, что вы там увидели?

А. Щ.: — Впервые это было в Боснии в 1996 году в составе 240-го батальона, мы туда попали сразу после училища. К сожалению, у нас уже тогда погиб один боец...

На этой войне, на востоке, конечно, все по-другому. Я учил войну совсем по другим правилам. Если у нас в учебнике написано, что в каждом взводе должно быть три БТРа или три БМП, то здесь просто-напросто был один КАМАЗ или ЗИЛ на целый взвод. Это сейчас, год спустя, ситуация немного улучшилась.

То, что мы учили, и то, с чем столкнулись на войне — разные вещи. Если раньше, в мирное время, сержантский состав учили полгода по своей специальности, то нам пришлось с самого первого дня учиться самим на войне. Делали уроки, делали выводы из своих боевых действий, делали выводы из боевых действий наших соседей, у какого какие потери были и почему — тоже изучали...

М. С.: — Некоторые комбаты пошли в политику. Что они могут привнести туда как люди военные? Вы сами не собираетесь идти в политику?

А. Щ.: — Я не думаю туда идти, и мне даже сложно представить себе, что эти комбаты могут привнести в политику. Политика — это полноценное юридическое, экономическое образование, международные отношения. Но если твое дело воевать... Хотя пусть сами разбираются, это их решение.

М. С.: — Как военные видят работу журналиста на передовой?

А. Щ.: — Общество должно знать, что происходит в армии и на фронте. Может быть, какую-то информацию вы должны подавать с задержкой в два-три дня, что-то вообще не рассказывать — мы не хотим, чтобы в СМИ появлялось количество наших потерь, данные о неисправной технике и вооружении. Может, со временем все это нужно будет осветить, но в тот же день — не хотелось бы.

Все постоянно говорят только о наших потерях. Почему бы не рассказать о потерях врага? Мы постоянно подаем по оперативной и командной линиям свои результаты, и они нигде не звучат. Можно было бы наряду с потерями озвучивать и наши достижения: количество взятых в плен и убитых, уничтоженных пулеметов, ПТУРов, бронированной техники противника. Если журналисты будут на местах, увидят все своими глазами.