Украина и Россия: история и образ истории

Научная конференция под таким названием состоялась в Москве 3—5 апреля. Участники ее работали в Институте Европы Российской академии наук. Заключительный круглый стол на тему «Украинская и российская интеллигенция сегодня: перспективы и трудности диалога» прошел в Украинском культурном центре на Старом Арбате.

К работе конференции было привлечено внимание не только научной, но и широкой общественности. Открыл ее директор Института Европы Н. Шмелев, на первой сессии присутствовал вице-спикер Государственной думы А. Бабаков, в работе принимали участие руководители посольства Украины в Российской Федерации О. Демин и Л. Осаволюк.

Интересующая специалистов стенограмма конференции будет подготовлена и помещена на сайт Центра украинистики и белорусистики МГУ (www.hist.msu.ru/Labs/UkrBel). Многие ученые найдут для себя в стенограмме интересные обобщения и выводы. Для широкой общественности особенно интересны две темы. Одна из них (об общерусском народе) была незримой, но проникала во многие доклады. Вторую тему организаторы вынесли на специальную сессию и пригласили телеоператоров Первого российского канала (передача должна была состояться, как нам сказали, во вторник 8 апреля). На этой сессии речь шла о голоде 1932—1933 гг. в СССР.

Прежде чем остановиться на характеристике обеих тем, следует охарактеризовать саму конференцию и ее участников.

1. ОРГАНИЗАТОРЫ И УЧАСТНИКИ

В Украине отечественная история бурно развивается вот уже два десятилетия. Во всем мире растет число ученых, которых привлекает прошлое крупнейшего по территории европейского государства (за исключением двух евразийских стран — России и Турции). И только в России история Украины не вызывала почти никакого интереса. Точнее будет сказать так: эта история практически не отделялась от российского прошлого.

Ситуация стала меняться лишь в последние годы. Резко активизировал свою деятельность под руководством молодого и динамичного ученого западной школы проф. М. Дмитриева Центр украинистики и белорусистики на историческом факультете МГУ. Появились первые фундаментальные труды по украинской истории в отделе восточных славян Института славяноведения РАН. С февраля этого года создан Центр украинских исследований в Институте Европы РАН.

Перечисленные учреждения стали организаторами конференции «Украина и Россия: история и образ истории». Сама конференция оказалась возможной благодаря гранту, выделенному фондом «Русский мир» и экспертным советом по Центральной и Восточной Европе Государственной думы.

Программа конференции загодя была помещена на сайт Центра украинистики и белорусистики. Она вызвала немалый интерес, и в Институт Европы в назначенное время пришло много людей. Но украинских участников конференции отбирал в соответствии с собственными критериями проф. М. Дмитриев. Как отбирались российские участники, сказать не могу, но среди них случайных людей не оказалось. Об этом свидетельствует перечень небольшой части основных докладчиков и дискутантов: Е. Борисенок, И. Михутина, О. Неменский (Институт славяноведения РАН), Л. Горизонтов (Российский институт стратегических исследований), В. Мироненко (Институт Европы РАН), А. Окара (независимый аналитик), Т. Таирова-Яковлева (Санкт-Петербургский университет).

Украинская сторона была представлена 13-тью специалистами. Институт истории Украины НАН Украины командировал И. Колесник, С. Кульчицкого, В. Марочко, Р. Пирога и Е. Русину, Украинский институт национальной памяти — В. Верстюка и О. Белого, Институт украиноведения НАН Украины — Л. Зашкильняка. На конференции были представлены преподаватели днепропетровских вузов В. Городяненко, А. Михайлюк и С. Савченко, проф. О. Захарова из Украинского морского института в Севастополе и политический аналитик из Киева П. Жовниренко.

Организаторы поставили перед учеными такую основную задачу: проанализировать, как в современной историографии, исторической публицистике и средствах массовой информации трактуются те аспекты прошлого Украины и России, в которых выразилась переплетенность исторических судеб. В программе конференции явно сквозило намерение организаторов обратиться к спорным вопросам истории русско-украинских отношений и поспособствовать выработке критического взгляда на стереотипы прошлого, которые формировали взаимное недоверие и даже враждебность в общественном мнении двух стран. Насколько можно судить по сформулированным в каждой сессии постановкам проблем (темы своих выступлений формулировали сами докладчики), в центре внимания оказалась не только история как таковая (прошлое, каким оно было «на самом деле»), но и современная историческая память украинского и российского обществ. Такие постановки ориентировали ученых на выявление факторов, рождающих искаженный или более или менее адекватный образ истории двух стран в общественном сознании.

2. ТЕНЬ ОБЩЕРУССКОГО НАРОДА

Могу сформулировать наблюдение, которое приходит в голову даже при беглом изучении объявленных перед конференцией постановок проблем. Профессор М. Дмитриев, который создавал программу конференции и очень жестко руководил ею (из-за большой насыщенности повестки дня такое руководство было необходимо), поставил перед собой и всеми другими некую сверхзадачу. Состояла она в выяснении характера и динамики складывавшегося (по его мнению) украинского, великорусского и общерусского самосознания в Средние века и Новое время. Его особенно интересовали также закономерности формирования украинской, великорусской и общерусской культуры в ХIX—XX вв.

Конференция, о которой здесь идет речь, — невиданная по размаху поставленных проблем и количеству участников за последнюю четверть века. Как я смог убедиться, тема общерусского народа прозвучала в ней ненавязчиво, ибо М. Дмитриев решительно пресекал эпатажные выступления сотрудника Института стран СНГ, руководимого К. Затулиным. Но прозвучала она достаточно весомо. Что же это за тема?

Судя по всему, на смену концепции общеславянского единства, которая являлась идеологическим оружием дипломатов дореволюционной России, а также на смену изобретенной в советское время концепции единой древнерусской народности (которая была эффективной, пока Россия, Украина и Беларусь входили в одно государство), приходит концепция общерусского народа, состоящего из русских, украинцев и белорусов. Ничего нового в ней нет, ведь она была частью более широкой концепции общеславянского единства, только великороссы стали теперь называться русскими, а малороссы — украинцами.

В речи при открытии конференции (цитирую не по памяти, а по тексту, разосланному участникам) М. Дмитриев не отказался прямо от концепции древнерусской народности, а сделал лишь такую ремарку: спор о том, было ли славянское население Киевско-Новгородской Руси украинским, русским или белорусским, давно потерял смысл. Но его мнению, этническая преемственность между Киевско- Новгородской Русью и позднейшими древнерусскими княжествами — это не преемственность славянского населения, которое на всех территориях смешивалось с неславянскими группами, а преемственность исторической памяти и, отчасти, «этнического» имени.

Надуманность обращенной в прошлое советской концепции древнерусской народности Дмитриев вскрывает таким образом: источников для сколько-нибудь строгих суждений об этнонациональных корнях Восточной Европы XIII—XV вв. ни у нас, ни у наших преемников не будет. Поэтому, как следует из этого утверждения, нет смысла искать то, что a priori невозможно найти. Но вот обращенную в будущее идеологию общерусского народа стоит, по его мнению обосновывать.

У меня другое мнение. Сотрудничество историков двух стран и добрые отношения между двумя народами надо всячески развивать и укреплять, это бесспорно. К такому мнению пришли все без исключения участники круглого стола. Но речь идет об отношениях между двумя народами, а не внутри одного «общерусского народа». Теперь нет такой силы, которая смогла бы превратить обладающий собственной государственностью украинский народ в подобие размытой этнографической массы. Нет такой силы, хотя есть ситуация, которая подпитывает надежды на возникновение в будущем общерусского народа. Ведь у нас еще не созрела политическая нация в современном смысле слова.

В недавнем прошлом такая сила имелась. На последних этапах существования СССР она попыталась подверстать украинский народ под рамки некоей «новой исторической общности», которую назвали советским народом. А в сталинский период для ликвидации национальной государственности УССР была использована целая гамма разнообразных репрессий. Среди них — и террор голодом. О том, насколько сталинское руководство в Кремле преуспело в решении поставленной задачи, речь шла на специальной сессии научной конференции.

3.МЕЖГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ГОЛОДА 1932—1933 гг.

Острота противостояния между Украиной и Россией в вопросе о голоде 1932—1933 гг. нарастает. Стороны не понимают друг друга. Каждая из них не может настолько четко сформулировать свою аргументацию, чтобы другая сторона услышала ее.

Казалось, что постановка этой проблемы на конференции в Москве должна была бы помочь сторонам приблизиться друг к другу в понимании сути дела. Однако этого не произошло. Придется продолжать нашу работу в этом направлении. Но обо все по порядку.

Конференция проходила под аккомпанемент усиливавшегося межгосударственного противостояния по вопросу о голоде в СССР. Когда на сессии Совета ООН по правам человека в марта 2008 г. украинская сторона подняла вопрос о Голодоморе, постоянный представитель России при отделении ООН в Женеве В. Лощинин указал: «Была затронута тема так называемого Голодомора — массового голода 30-х годов минувшего столетия. Эту трагедию пытались представить как преступление геноцида, т.е. целенаправленное уничтожение одной этнической группы населения. Историческая же правда состоит в другом. Жертвами трагических событий тех лет стали миллионы людей разных национальностей бывшего Советского Союза — русских, украинцев, казахов, татар, башкир». В ответ на это заявление пресс-служба МИД Украины разразилась гневной отповедью: «Заявления такого характера, с которыми периодически выступают российские представители, являются, по сути, ничем иным, как цинической попыткой принизить и надругаться над памятью миллионов наших, невинно замученных, заморенных голодом, братьев и сестер, стереть даже упоминание об этой кричащей странице кровавой летописи коммунистического тоталитарного режима».

В день, когда мы съезжались в Москву на конференцию, радиостанция «Это Москвы» передала интервью (тотчас же растиражированное в интернете) с российским писателем, лауреатом Нобелевской премии Александром Солженициным. Последний осудил трактовку Голодомора украинской стороной. В тот же день председатель Государственной Думы Б. Грызлов в интервью с представителем интернет-издания «Украинская правда» сказал, что трагедия коснулась не только украинского народа, но и большого количества граждан, которые населяли Советский Союз независимо от национальной принадлежности. Через несколько часов Дума приняла заявление «Памяти жертв голода 30-х годов на территории СССР», проект которого был разработан К. Затулиным и его единомышленниками.

В заявлении говорилось: «Стремясь любой ценой решить вопросы снабжения продовольствием резко растущих промышленных центров, руководство СССР и союзных республик применило репрессивные меры для обеспечения хлебозаготовок, что значительно усугубило тяжелые последствия неурожая 1932 года. Однако нет никаких исторических свидетельств того, что голод организовывался по этническому признаку».

Здесь налицо две передержки. Во-первых, было заявлено об ответственности руководства двух союзных республик, на территории которых имел место голод — Российской Федерации (Казахстан тогда был автономной республикой РСФСР) и Украины. Но ведь тоталитарный характер господствовавшего в СССР режима не подвергся сомнению даже в вышеупомянутом интервью, которое дал «Украинской правде» Б. Грызлов. Во- вторых, речь шла о засухе, поскольку люди помнят, что голод 1921—1923 гг. и голод 1946—1947 гг. были вызваны именно засухой. Аргумент о засухе приводил и первый секретарь ЦК КПУ В. Щербицкий в декабре 1987 года, когда от имени высшего советского руководства впервые признал более полувека замалчиваемый голод 1932—1933 гг. Очевидно, что ни Щербицкий, ни Затулин не читали речи Сталина «О работе в деревне» на январском (1934 года) объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), в которой относительно трудностей в хлебозаготовках говорилось следующее: «Объяснить это плохим состоянием урожая никак нельзя, потому что урожай у нас был в этом году не хуже, а лучше, чем в предыдущем году».

В заявлении Думы подчеркивалось, что «эта трагедия не имеет и не может иметь международно установленных признаков геноцида и не должна быть предметом современных политических спекуляций». Таким образом, по мнению российских законодателей, тему следовало закрыть.

Продолжение в следующем номере