Волынская трагедия: то, о чем обычно молчат историки

Удивляет не то, что политикум Польши в последние год-два снова обратился к теме Волынской трагедии 1943 года и другим неприятным страницам украинско-польских отношений времен Второй мировой войны — в конце концов, забывать прошлое не годится, а усвоение его уроков требует постоянной работы всего общества и, прежде всего, его элиты. Удивляет и настораживает то, каким образом происходит возврат к этой теме. «День» уже писал и о постановлении Сейма Польши от 15 июля 2009 года, которое выглядит откровенной ревизией достигнутых в 2003 году согласованных на уровне и власти, и интеллектуальных сообществ двух государств оценок Волынской трагедии, и о сооружении в Варшаве так называемого Волынского монумента с не слишком корректной надписью на нем, и о других новых проявлениях очень однобокой, необъективной трактовки событий военной эпохи некоторыми силами польской стороны. Похоже на то, что кто-то в Польше пытается восстановить в массовом сознании образ украинца как бандита, «резуна», патологического убийцы, и в то же время представить как «белых и пушистых» польских политиков 1930—1940-х годов. С какой целью, интересно?

Но прежде чем высказать предположение о целях этой массовой кампании (иначе не скажешь), обратимся к нескольким очень важным моментам, характеризующим польско-украинские конфликты первой половины 1940-х годов, тем более, что профессиональные историки с обеих сторон обычно почему-то не обращают внимания на эти моменты. А без того, о чем пойдет речь далее, невозможно ни понять, ни правильно оценить события того времени и, главное, истоки их трагизма.

Во-первых, по советско-немецкому тайному протоколу от 23 августа 1939 года, который был неотъемлемой частью Пакта Молотова — Риббентропа, зона советской оккупации простиралась значительно дальше на запад, чем территория нынешней Украины. Там говорилось: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут размежеваны приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сян». Иными словами, такие города, как Замостье, Холм, Люблин должны были войти в состав СССР. И что интересно, де-факто вошли на целый месяц! Туда пришла Красная армия, там были созданы органы временной власти, начались соответствующие «реформы»... А потом из геополитических соображений Сталин решил разменять территории — взять под свой контроль Литву, которая сначала была предана Германии, в обмен на территории от Буга до Вислы. И Красная армия, согласно немецко-советским договору о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года, вместе с «советизаторами» отступила на восток.

Но ведь в Люблин, Замостье и Холм вошла не просто Красная армия, а ее Украинский фронт (командующий — Тимошенко, член военного совета — Хрущев), укомплектованная в абсолютном большинстве этническими украинцами. И временные органы власти создавались с «добровольно-принудительным» (как это хорошо умели делать в те времена) привлечением туда «надежных элементов» из числа местных украинцев. И пропагандистское обрамление «золотого сентября» имело в своей основе «братскую помощь единокровным братьям — белорусам и украинцам». Это не потому, что товарищ Сталин так любил украинский народ — нет, просто фактор украинского патриотизма (точнее, украинского советского патриотизма) был в 1939—1940 году умело использован Кремлем во время военных походов против Польши и в Бессарабию. Не нужно и говорить, что все эти факторы отнюдь не содействовали улучшению отношения поляков Закерзонья к украинцам — ко всем украинцам, каких бы ни были они политических ориентаций. И вот в конце сентября 1939 года Красная армия ушла, планы создания Хомской области в составе УССР, которые вынашивал Хрущев, остались на бумаге, а десятки тысяч местных украинцев остались под немецкой оккупацией. И под властью «подпольной Польши», которой руководило эмиграционное правительство...

Так стоит ли удивляться, что уже в следующем году, как только польское подполье окрепло, начались сначала выборочные, а потом довольно значительные «зачистки» на Закерзонье, жертвами которых стали тысячи украинцев, особенно люди образованные, искренне и наивно воспринявшие «золотой сентябрь»?

Во-вторых, почему-то никто не задается элементарным вопросом: а под чьей юрисдикцией находилась Волынь (а также Галичина, где польско-украинские столкновения начались немного позже) в те годы? Кто-то скажет — они были под немецкой оккупацией, кто-то — номинально в составе СССР; но ведь существует очень интересный документ, удостоверяющий, что юридически это были территории Польского государства. Дело в том, что 30 июля 1941 года в Лондоне премьер правительства Польши генерал Сикорский и советский посол Майский в присутствии британского министра иностранных дел Идена и премьера Черчилля подписали межправительственное соглашение, первый пункт которой констатировал: «Правительство СССР признает советско-немецкие соглашения 1939 года относительно территориальных изменений в Польше утратившими силу».

Иными словами, Сталин отдал Западную Украину в обмен на британскую поддержку в войне (потому что подписать такое соглашение настойчиво требовал Черчилль).

Конечно, в стратегической перспективе Кремль вряд ли собирался выполнять это соглашение (как и случилось позже, когда Красная армия перешла в наступление), но вся «подпольная Польша», да и, очевидно, все политически активные украинцы Волыни и Галичины знали: эти земли снова находятся в составе Польского государства и в случае поражения Германии восстановится довоенная ситуация. С поправками на то, что здесь есть большие шансы повториться тем кровавым событиям, которые произошли на Холмщине и Люблинщине, а вскоре и на Берестейщине (где в те времена были очень активны украинские политические силы; кстати, принимая во внимание этнический состав населения, в 1939 году Хрущев хотел включить в состав УССР и Брестскую область, но Сталин этого не позволил, исходя из военно-стратегических соображений: там проходила железная дорога Москва — Варшава — Берлин...). Что должны чувствовать в этой ситуации украинцы?

При этом польское эмиграционное правительство и его представители на местах твердо придерживались линии на удержание всех довоенных территорий — в том числе и Волыни, где число этнических украинцев достигало в то время чуть ли не 80%, а поляков — только 15% (и то около половины из них составляли те, кто туда переселился с собственно польских земель на 20 межвоенных лет в рамках политики Варшавы по «полонизации кресов»). Иными словами, правительство Сикорского вело откровенно колонизаторскую, империалистическую политику, стремясь любой ценой удержать Волынь и Галичину. Потом на полную мощность вспыхнула антиколониальная война украинцев — по сути такая, как и абсолютное большинство подобных войн, которые только в советских байках о «свободолюбивых народах Африки и Азии» описывали в розовых красках...

Сказанное не означает одобрения или даже нейтрального отношения к резне гражданского населения как способу деколонизации — ни в Африке, ни на Волыни. Но в этих обстоятельствах мы должны сказать четко и себе, и польской стороне: солдаты Армии Краевой на Волыни и на Галичине выступили инструментом безрассудной политики политиканов-эмигрантов (тех самых, которые после войны мечтали: «Една бомба атомова, и дойдземы аж до Львова»). Политики исключительно колониальной, направленной на покорение «белых негров», в роли которых выступали украинцы. И это позорная страница в вообще героической истории АК. Так же, как участие в Волынской резне — позорная страница в вообще героической истории УПА.

В-третьих, давайте объективно посмотрим на число жертв Волынской трагедии с обеих сторон. В книге Эвы и Владислава Семашко «Геноцид против поляков, осуществленный украинскими националистами» 2003 года издания насчитано около 30 тысяч поляков, погибших во время этого конфликта. При этом речь идет о гибели около двух тысяч украинцев. Однако, как доказано учеными Украины, в этом двухтомнике множество неточностей: то указаны населенные пункты, которых реально не существовало, то погибшие украинцы представлены как поляки. Другие польские историки утверждают, что погибло до 100 тысяч поляков и 20—25 тысяч украинцев. Большинство украинских ученых приводят более скромные (но от того не менее ужасные) цифры потерь — 20 — 35 и — 10 тысяч. Но при любых обстоятельствах обратите внимание на соотношение числа украинцев и поляков на Волыни в эти годы: это будет либо 5:1, либо 5,5:1. А что с числом жертв? Если не брать крайне тенденциозного исследования Семашко, то оно тоже будет составлять 1:5 или даже 1:4. А что это значит — то ли, что на определенное число волынян-украинцев приходится определенное число жестоко убитых волынян-поляков и наоборот? Да только то, что резня велась обеими сторонами и одинаковыми методами, просто украинцев было в пять раз больше, вот и поляков погибло тоже в пять раз больше...

Факт, полагаю, не приносящий никакого облегчения обоим народам, — но ведь факт же.

Так неужели украинская сторона должна ставить памятник с надписью, скалькованной с «Волынского монумента» в Варшаве: «Памяти украинцев, жестоко убитых на Волыни и северо-западных окраинах украинских этнических земель в 1939—1947 годах польскими шовинистами из военных сил эндеков и АК»?

Вот бы порадовались идейно-политические потомки тех, кто в свое время сделал все возможное для разжигания конфликта!

А то, кто именно стоял за конфликтом, руководство ОУН поняло еще в 1943 году. Возглавив ОУН и УПА, Роман Шухевич в октябре 1943 года выпустил Коммюнике руководства ОУН (сд) по поводу Волынских событий, в котором они были оценены как «события, которые своими формами и размерами вызвали ужас, потрясший до глубины народы украинский и польский» и говорилось, что «как по одну, так и по другую польскую и украинскую стороны нашлись элементы, давшие себя впрячь сознательно или бессознательно в чужой воз и выполнять работу, которая, кроме вреда национальным интересам собственных народов, ничего другого принести не может».

Но, как видим, и сейчас есть среди польского политикума люди, готовые впрячься в чужой воз; без сомнения, сыщутся такие политики и в Украине. Тем более, что грядет президентская избирательная кампания — нужно ли объяснять, что в ней будет использоваться абсолютно вся собранная по миру, сознательно и бессознательно, антиукраинская грязь?

Вместо этого в польско-украинских отношениях стоило бы снова выйти на уровень контактов сознательных интеллектуалов, способных и на объективный взгляд относительно другой стороны, и на рациональную самокритику (но без истерического раскаяния в мнимых грехах, чем страдают некоторые украинские деятели). Чтобы сначала расставить точки над новыми «і», а потом привести в сознание своих политиков. А то начинаешь невольно думать, что раздувание антиукраинских настроений в польском обществе либо преследует цель выгодной «продажи» Украины в обмен на газ или нефть определенными кругами истеблишмента Варшавы, либо является следствием деятельности многочисленных «кротов» ФСБ в правительственных и сеймовых структурах (там сегодня слишком любят выпускников советских вузов определенного сорта, о чем с тревогой пишет польская же пресса)...

...Между прочим, в конце 40-х годов в лагерях ГУЛАГа заключенные польские солдаты и украинские повстанцы довольно быстро нашли общий язык и решительно поставили на место уголовную шпану, которая до того при поддержке начальства верховодила в этих лагерях, а потом вместе принимали самое активное участие в лагерных восстаниях. Не стоило ли поставить этим героическим людям монументы в Варшаве и Киеве (или Львове)? Общими усилиями политиков, бизнесменов, интеллектуалов Польши и Украины?