Санчо Панса и дипломатия

Ситуация, сложившаяся вокруг высказываний российского посла В. Черномырдина в интервью «Комсомольской правде», поражает в первую очередь своим сюрреализмом. Великий режиссер Луис Бунюель мог бы снять на основе этой истории прекрасную сюрреалистическую комедию. Сценарий начинался бы с того, что в такой себе стране У появляется посол страны Х — мужчина веселого нрава, почтенный, искренний, с достатком графа Монте-Кристо и простецкими манерами. Он любит хлопать людей по плечу и начинать предложение словами «Ну што мы, в самом деле, чужие что-ли?...». В этом, по большей части, и состоит его дипломатическое дарование. К нему постепенно привыкают и мирятся как с неотъемлемой частью колорита страны Х.

Но вот приходит время, и наш герой уже считает, что индивидуальное похлопывание по плечу — это не его масштаб, поэтому решает похлопать по плечу всю страну У. Как мусульманский муэдзин, он карабкается на самую высокую колокольню в городе и начинает напевно произносить по пунктам, что он думает о президенте страны У, о ее премьер-министре, лидерах оппозиции и в целом о стране У. Выясняется, что все они ему категорически не нравятся. После этого он спокойно спускается вниз и продолжает каждодневные дипломатические дела.

Вы думали, что это был сюрреализм? Нет, это пока что реализм, сюрреализм начинается потом. Встревоженные граждане страны У начинают чесать затылки: что значит этот нестандартный дипломатический ход? Стоит ли ожидать, что субботние обращения посла страны Х станут теперь регулярными? Может, он взял за цель подробно ознакомить уважаемую общественность со своими мыслями относительно других политиков страны У, их родственников, домочадцев и домашних животных? Кто дал ему такие высокие полномочия? Молодежь даже употребляет такое сложное словосочетание как «Венская конвенция о дипломатических отношениях». Вместо этого аксакалы вспоминают известную в старые времена заповедь, что «у нас даром писать не будут, начальству виднее».

В воздухе звучит сакраментальный вопрос: а кто является настоящим начальством в стране У? На этом терпение настоящего начальства обрывается, и оно (начальство) прямо заявляет послу страны Х, что он в стране У все-таки дипломат, а не оракул, к тому же здесь и своих «муэдзинов» предостаточно. И что работа посла заключается не в том, чтобы хлопать граждан по плечам, и тем более не в том, чтобы наугад посылать кого угодно и куда угодно. А если он этого не понимает, то его также могут послать... на историческую родину, в полном соответствии с положениями той самой Венской конвенции.

И вот здесь начинается настоящий сюрреализм. Вся «прогрессивная» общественность страны У, а скорее всего те, кто сами себя зачислили в ее ряды, в едином порыве встают на защиту посла страны Х и его права со всей дипломатической откровенностью мыслить вслух, в какой бы точке времени и пространства он в тот момент не находился — на кухне, в клуне или на трибуне. Праведный гнев переполняет души «прогрессивной» общественности, а также приближенных к ней средств массовой информации. Напряжение растет. Посол страны Х превращается в символ свободного политического мнения, дипломатического диссидента, который до последнего нефтедоллара готов отстаивать свое право на субботнюю проповедь в стране У.

На этом сценарий пока что обрывается... Каким будет его конец? И будет ли он вообще? Ведь при всей комичности сюжета на самом деле это очень грустно — когда послы перестают быть дипломатами, а политики — патриотами. Когда весь опыт дипломатической деятельности человечества не может перевесить прихотей захожего вельможи. Когда усердие перед хамством оправдывается политической целесообразностью, а принципиальность и добросовестное выполнение дипломатических обязанностей — изменой национальным интересам. Действительно, как сокрушался по другому поводу Санчо Панса: «Вижу уже, что в поисках приключений таких бед наберемся, что и не разберем, какая у нас нога правая, а какая левая».

История дипломатии знала разных послов. Были такие, кого находили пьяными на ступеньках борделей. Были такие, кто сравнивал политиков страны пребывания с безголовыми курицами. Были такие, кто устраивал пьяные дебоши с полицией страны пребывания. Все они, в конечном счете, приносили извинения и «тихой сапой» отзывались на родину. Потому что нет ничего выше и ценнее для настоящего дипломата, чем репутация его страны. «Сделайте так, чтобы Францию любили», — говорил Наполеон, отправляя своих послов за границу.

Одно из наиболее известных определений дипломатии звучит так: «Дипломатия — это интеллект и чувство такта, призванные служить внешней политике».

К сожалению, в случае с послом страны Х оба эти компонента оказались отсутствующими. А может, это такая внешняя политика, на службу которой он поставлен?