Антей

В сети Facebook появилась фотография, которая на фоне тысяч кричащих изображений войны, не поражала ничем экстраординарным. Не было на ней крови, не было огня, не было ни ада, ни смертей. Но чего-то глубинного касалась она — солдат среди поля держал в руках озимые. Архетип украинца. «День» нашел героя этого фото и пообщался с ним.

Юрий Фоменко — особенный человек. Добрый, улыбающийся, домашний. Типичное лицо украинца, как будто из этнографического учебника — архетип славянина нашего края. Агроном, исследователь степи, в октябре прошлого года он приостановил свой бизнес в Днепропетровске и пошел добровольцем на фронт. «У нас отец никогда не мечтал передать сыну саблю, — говорит Юрий. — Он мечтал передать сыну книгу. С помощью мудрости и знаний, сын должен был свести между собой своих врагов».

Юрий все время шутит. Он так и говорит: «Воспринимайте меня с юмором». «Я известный писатель — нет такого села в Украине, где мне бы не исправляли ошибку», — смеется он, а затем добавляет: «Ну, какая это литература? Это заметки колхозного агронома». Так он говорит о своих чрезвычайно поэтических и глубоких сборниках «Земля Мамаїв». Чего стоит фраза из его текстов о луганском рассвете: «Чи не порозумнішав світ за ніч?»

Юрий Фоменко общается из своего укрепленного помещения на блокпосту в районе Горловки. Здесь иконы, картинки, флаг, а на руках — кот. «Вот «Мамай» был на выставке, робота Галины Назаренко, — показывает Юрий на картину. — А вот из Криворивни репродукция иконы — Христос в вышиванке. Отец Иван из церкви в Криворивни, где снимались «Тени забытых предков», — мой товарищ. Так что у меня здесь укромное место с портретом Степана Бандеры. Кстати, подарили москвичи. А вот моя гайдамацкая шапка, я вам отдельно фото пришлю». Так он обустроил свой маленький музей на блокпосту среди ада далеко на востоке Украины. И одна деталь добавляет особенного тона этой картине — автомат и кобура на стене.

— Юрий, вы в настоящее время в Горловке?

— На линии Горловка-Дебальцево.

— Там, где был сущий ад...

— Но он здесь и не заканчивался. Сейчас артиллерия утихла, но диверсионные группы активизировались. Они ходят, рыщут. Очевидно, идет подготовка к наступлению. С диверсионными группами у нас мелкие столкновения. Серьезные же бои идут между ними самими. Скорее всего, делят территории влияния.

— Российская армия с наемниками, или наемники между собой?

— Понимаете, когда в какое-то село заходили махновцы, они воевали за кусок земли, на которой сеяли пшеницу и кормили своих детей. Те же, кто пришел из России в настоящее время сюда, этого не делали и делать не будут. Более или менее умные из их полевых командиров старались особенно не афишировать свои имена и уже давно выехали отсюда. Награбили и убежали. Публика, которая осталась, нуждается в постоянном грабеже. Между собой они делят блокпосты, потому что это попытка заработка на простых людях, которые передвигаются. Антагонизм есть как между боевиками, так и между российской армией и боевиками. Так что подобные столкновения происходят регулярно. Честно скажу, я не понимаю российскую ментальность. Я ее вычисляю, но не понимаю.

— Как ее вычислить?

— Ментальность формируется тысячелетиями в соответствующих условиях. Она базируется на круглосуточных навыках. Земледельцы, животноводы имеют размеренный характер. Произвели продукцию, продали. Соответственно сельскохозяйственный год распланирован: когда посеять, когда собрать урожай, когда продать, что купить. У россиян характер «собирательный». Лучшие мужчины пошли, кабана убили, притащили, женщины ягод насобирали. То есть они жили на дарах природы.

— Юрий, вы сам горожанин или приехали в город?

— Я родился в городе Мелитополе, аграрник. В Мелитополе я прожил почти десять месяцев, подышал воздухом, которым дышал Донцов, искупали меня около Каменной Могилы в Молочной реке и отвезли на историческую родину — в Холодный ЯР, Черный Лес. То есть я вырос на рубеже Кировоградской и Черкасской областей. Дальше — школа, институт, армия. В армии искал в прицеле автомата «призрак империализма», потом полтора года поработал бригадиром, переехал в Днепропетровск, в котором живу с 90-го года. Работал 10 лет агрономом в хозяйстве, заместителем директора, а с 2000-го года имею собственный бизнес. В настоящее время я его приостановил, пошел добровольцем на войну. Теперь опять буду искать в прицеле автомата «призрак империализма». Я человек степи. Черный Лес и степь. Род мой по маме из Чигирина, а отца — из Звенигородки. Так что я гибрид украинца над Днепром.

— Вы хозяйственник, но оставили дома фирму и пошли на фронт. Где рубеж между украинцем-хозяйственником и украинцем-воином?

— Это от «наезда» на нашу самодостаточность. Но здесь есть интересный момент. Буквально сегодня разговаривал с очень интересным человеком. На нем висят гранаты. Я ему говорю, Петрович, вот как не сможем выбежать, то и гранаты понадобятся. А он, ты знаешь, что не дай Бог что-то случится, так я не столько хотел бы забрать с собой жизнь нескольких тех москалей, которые пришли к нам, сколько хотел бы забрать жизнь председателя облисполкома, начальника того или другого управления, который довел до обнищания свой сектор. То есть он хотел бы убить не столько тех, кто пришел воевать, сколько тех, кто до этого допустил, кто страну обворовал и обескровил. Я подумал: а логика-то в его словах есть. Я всегда говорю, что есть два типа украинцев. У одного родина — это Украина, а у другого — это бюджет. У меня в исторических исследованиях звучит тема экономической реконструкции определенных периодов на определенных территориях. Такие научные обоснованные исследования дают возможность лучше понять исторический пласт, чем летописи. Что такое летопись? Это мы с вами погуляли в ресторане, побили окна, а на следующий день попросили Бояна, чтобы он списал все на Ивана, что это он пил и окна бил. А хозяйственная летопись — это точные цифры, предметный анализ. Наш народ работал в растениеводстве, в животноводстве. Размеренный характер жизни. И это был малопьющий народ. Напитки в 7 градусов мы пили, как компот, но ничего крепкого. Потому что пьяным гопака не спляшешь. То есть народ, который пил, никогда не выдумал бы гопак и казачка. Да, наш народ любил приврать. Это, наверное, у каждого народа есть, но рюмка крепкого нам не присуща.

В этот момент Юрий отвлекся на разговор с солдатом, а затем объяснил: «Гоняем диверсионную группу. Зашла на нашу территорию и где-то между нами бегает». И продолжаем...

— Что страшнее всего на войне?

— Рассчитываешь только на себя и на того, кто за спиной. Я не пускаю ему под ноги, а он бьет у меня над головой. Конечно, много мы не передавим. Не потому что не можем, а потому что Россия воюет количеством. Оно выпило, и его гонят на бойню, как скотину. У них очень много «дешевого мяса». Россияне так выигрывали войны. Они могут своих погубить миллион, два, может на двадцатом остановятся. У них 150 миллионов населения. Из них 100 миллионов живут очень бедно. Они бедны и материально, и морально. И еще есть один аспект в этой войне. В Америке человек гамбургер съел, 3 тысячи долларов зарплаты получил, флаг поднял и знает, что завтра будет хорошо. А в России недовольства жизнью существуют постоянно, а следовательно — и возможность протеста существует всегда. 90% россиян обычно думают, как при Николае II было хорошо, а когда зреет бунт, то возникает война — с грузинами, молдаванами, украинцами. И на этих войнах они убивают своих потенциальных бунтарей.

Это была одна из тех бесед, когда собеседник становится хорошим другом, и прощаясь, знаешь, что посетишь его на следующий день. Убежден, это не последняя беседа с Юрием и, дай Бог, чтобы она состоялась под мирным украинским небом.