В заколдованном круге: год 1920-й

Знать об ошибках истории еще не означает наверняка не повторять их. Гарантии здесь нет и быть не может — вернее, гарантией является лишь единство знания (постижения, понимания) и осознанного действия. Первый, так сказать, «образовательный» компонент выступает необходимым, но еще не достаточным условием успешного осуществления далеко идущих исторических намерений. Окрыленное этим знанием справедливое дело — второй компонент, возможно, еще более важный.

Вот конкретный пример. Казалось бы, незыблемой и давно доказанной аксиомой является следующая мудрая установка: заключая международные договоры с другим государством (независимо от меры «дружественности», мощи, политической или исторической близости этого государства), следует с исключительной тщательностью просчитывать все явные, потенциальные и скрытые (последние — особенно!) последствия таких соглашений. Однако история очень часто, слишком часто — безумный водоворот событий, а не уютный кабинетный стол для неспешных интеллектуальных упражнений. Не потому ли в апреле 1920 года Главный атаман УНР Симон Петлюра при утверждении совместно с главой польского государства Юзефом Пилсудским документа, вошедшего в историю под названием Варшавского договора, испытывал, возможно, те же чувства, которые обычно испытывает любой человек, не имеющий роскошной, заветной «свободы воли», а вынужденный действовать в железных тисках безвыходного заколдованного круга, а именно: чувство отчаяния, безумного азарта, упорной, непреодолимой надежды. И, конечно же, были здесь и моменты вынужденного повиновения (а это было пыткой для такого амбициозного человека, как Петлюра!), и ноты трезвого, холодного расчета.

В письме к министру обороны полковнику Сальскому от 31 марта 1920 года (за три недели до подписания договора) Петлюра, поясняя свои мотивы и намерения, писал: «Мы, Польша и Украина, должны достичь взаимопонимания, чтобы устоять перед Москвой. Ссылаться на историю польско-украинского взаимопонимания в прошлом для современной реальной политики не аргумент. И какие бы аргументы ни выставлялись разными людьми, а особенно галичанами, Вы не обращайте внимания, а, наоборот, ведите линию труда — дела, реальной затраты времени, а не бесплодных бесполезных дискуссий и разговоров. Один лишь неутомимый труд может спасти нас. Мы должны во имя государственности сейчас не считаться с отчаянием, а иметь твердую государственную волю и не поддаваться на провокации, все равно — исходит ли последнее из нервов политических, из сознательных или недобрых мотивов». В расчете на серьезную военно-политическую помощь поляков Петлюра отмечал в этом же письме: «Если из польско-большевистских переговоров что-то выйдет, хоть это дело неясное, то польские социалисты, которые будут принимать участие в переговорах, потребуют от большевиков немедленного освобождения Украины для занятия ее нашими войсками». Вот эти фрагменты из письменно зафиксированных высказываний Главного атамана войск УНР дают определенное представление о причинах, побудивших этого политического руководителя пойти на подписание Варшавского договора. Но необходимо откровенно признать, что ситуация безвыходного положения (избежим слов «катастрофа»), в которой оказались вооруженные силы УНР и их славная боевая союзница — Украинская Галицкая армия (УГА), не оставляла украинским лидерам иного выбора (несмотря на ощутимое преимущество польской стороны, имевшей возможность диктовать свои условия и действительно диктовавшей их), кроме подписания этого крайне неоднозначного документа.

Варшавский договор от 22 апреля 1920 года до сих пор вызывает оживленные споры — и не только в кругу экспертов-историков. Когда 1 мая 1920 г. Петлюра вместе с четырьмя членами своего правительства вернулся в Украину (на территории которой уже вели противобольшевистское наступление польские войска и союзные им, на порядок меньшие по численности силы УГА и УНР) в четырех товарных вагонах — а, кстати, в его прежнем салонном поезде ездил теперь комендант Юзеф Пилсудский! — то лидер УНР сказал самым близким к нему людям, многие из которых выражали глубокие сомнения в целесообразности заключения Варшавского договора: «Я знаю, что большинство из вас не верит в наш новый Союз, так напомню вам такую поговорку: «Отец! Вон черт лезет в дом!» — кричит перепуганный сын. А отец спокойно ему говорит: «Пусть черт, лишь бы не москаль!». Тот, кто интересуется сугубо психологической основой польско-украинского договора, найдет здесь, несомненно, богатую пищу для размышлений. Весьма интересно, что это говорил тот же Симон Петлюра, который за несколько месяцев до этого, в июле—октябре 1919 года, ведя ожесточенные бои одновременно против «красных» и «белых» (деникинских) российских войск, неоднократно признавался в кругу своих самых преданных соратников (и это подтверждается соответствующими свидетельствами), что «красные» москали ему лично ближе «белых», что не могло, конечно, не повлиять на его конкретные действия. Потом история научила — но, как нередко случается, было уже поздно.

Чтобы объективно оценить Варшавский договор, необходимы факты. Будем придерживаться их. Этот пакт состоял из девяти пунктов. Он признавал право Украины (конкретнее — Украинской Народной Республики) на независимость и самостоятельную государственную жизнь, а Директорию, возглавляемую Петлюрой, — верховной властью УНР. Устанавливалась линия границ между обоими государствами: к северу от Днестра вдоль реки Збруч, а дальше — прежней границей между Российской и Австро-Венгерской империями (по состоянию на июль 1914 года) до местечка Вышгородка, потом через Кременецкие взгорья по линии к востоку от Здолбунова, вдоль восточной границы Ровенского уезда и вдоль административной границы прежней Минской губернии, а дальше — вдоль реки Припять вплоть до ее устья. Согласно статье 2 договора Польша признавала территории к востоку от отмеченной границы однозначно принадлежащими Украине. Из этого, однако, следовало, что руководство УНР в лице Главного атамана С. Петлюры признавало украинские земли Галичины (Восточной Галичины, используя тогдашнюю терминологию) с центром во Львове принадлежащими Польскому государству. Именно этот фундаментальный факт стал основанием для самых жестких обвинений Петлюры в предательстве национальных интересов Украины, предательстве многолетней победоносной борьбы галицких украинцев за государственную самостоятельность (заметим, что Петлюра был обязан, как один из руководящих деятелей Директории, согласно Акту Злуки УНР и ЗУНР от 22 января 1919 года не отступать от принципов этой борьбы). Такие обвинения звучали со стороны многих влиятельных западноукраинских деятелей, и не только от них. Так, известный исследователь международного права сенатор Шелухин считал (а этого человека трудно было заподозрить в нехватке украинского патриотизма), что Варшавский договор был преступлением, Украина заплатила за него своей свободой и кровью своих сыновей. Этот договор, по мнению Шелухина, был заключен без полномочия и против интересов украинского народа, подтверждением чего было то, что его содержание «было удержано в тайне» от украинской, в первую очередь галицкой, общественности, хоть он вовсе не был секретом для министров иностранных дел ряда государств и соответствующих дипломатов, которых Польша пыталась убедить, что она имеет полные права на западноукраинские земли.

По мнению сенатора Шелухина, Украинская Народная Республика не имела в 1920 году государственного органа, у которого были бы полномочия от народа заключать такие договоры, ведь Директория несла ответственность перед Конгрессом, который должен был утвердить или отвергнуть подобные документы. Более того, на то время Директория давно уже работала не в полном составе, и Петлюра фактически принимал единоличные, едва ли не диктаторские решения от ее имени (политическая часть Варшавского договора — а была еще секретная военная часть — была по полномочию Главного атамана УНР подготовлена министром иностранных дел правительства Директории Андреем Левицким и принята в ночь с 21 на 22 апреля 1920 года). По Шелухину, в договоре не было сделано ни одной оговорки насчет того, что он не будет иметь силы, если помощь польской стороны в борьбе против большевиков по каким-либо причинам не будет успешной — документ вообще налагал на Украину лишь обязательства и причинил ей большой вред, а польской стороне предоставлял все права и привилегии, поскольку Варшава обеспечила себе все до малейших деталей, не давая взамен ничего украинской стороне. Как объяснял свои действия Петлюра, мы уже знаем: необходимость объединения в борьбе против общего большевистского врага, безвыходное положение, в котором находились и армия, и правительство УНР (армия потеряла значительную часть своего состава и главное — потеряла территорию, потому что, собственно, с ноября-декабря 1919 года находилась, как и правительство Петлюры и лично Симон Васильевич, на землях, подконтрольных польской власти), в конечном итоге, требования «реальной политики» (эта «реальная политика» в украинской истории не раз служила оправданием если не прямых капитуляций, то, по крайней мере, абсолютно неравноправных сделок: в 1665 году гетман Брюховецкий обменивал украинский суверенитет на «Благорасположение Его Царского Величества» Алексея Михайловича Романова, а теперь мы являемся свидетелями до боли похожих соглашений, в центре которых — якобы дешевый российский газ в обмен на территорию).

Вернемся, однако, к тексту Варшавского договора. Польское правительство обязывалось не заключать никаких международных договоров, направленных против Украинской Народной Республики, и к тому же обязалось правительство УНР по отношению к Польше. Национально-культурные права польских граждан в Украине и украинских в Польше должны быть безусловно обеспечены (политическая практика Второй Речи Посполитой 20—30-х годов прошлого века внесла здесь, мягко говоря, свои коррективы). Украинские учредительные собрания решат все экономически торговые и земельные дела в Украине, а до той поры украинские земли, принадлежавшие польским владельцам, и их судьба будут определены взаимным соглашением Украины с Польшей. К Варшавскому договору должна была прилагаться еще отдельная военная конвенция. Договор должен был оставаться тайным и не мог быть обнародован без взаимного согласия обеих сторон. Он вступил в силу немедленно после подписания. От УНР, как уже отмечалось, по полномочию Симона Петлюры договор скрепил подписью Андрей Левицкий, от Польши — один из близких сотрудников Юзефа Пилсудского Ян Домбский.

А через два дня, 24 апреля 1920 года, польский майор Славек и генерал Синклер, представлявший УНР, подписали дополнительную (разумеется, тоже тайную) военную конвенцию к Варшавскому договору. Согласно ей принималось, что в случае совместной акции польско-украинских войск против большевистских соединений на территории Правобережной Украины к востоку от действующей линии польско-большевистского фронта (заметим: фронт тогда был именно таким, польско-большевистским, а части УНР находились преимущественно с польской стороны фронта) военные операции проходят по взаимному согласию командования польских войск и главного командования украинских вооруженных сил, причем под общим командованием польской стороны, на что указывалось отдельно. Поляки имели право контролировать во время военных действий украинские железные дороги, а также право требовать от гражданского населения пищу для людей и лошадей и подводы. Если же у Украинского правительства не будет возможности предоставить это польским союзникам, то польская армия вправе сама реквизировать все эти вещи у местного населения (с выплатой определенной компенсации — военных бон). В придачу к этому стало известно, что, начиная операцию по выдворению большевиков из Украины, польское руководство позволило Петлюре сформировать только две дивизии: полковника Безручко и полковника Удовиченко, которые фактически были включены в состав польской армии. Важно иметь в виду, что именно героическая защита города Замость украинскими частями под руководством полковника Безручко в середине августа 1920 года от конницы Буденного, наступавшей на польскую столицу (а Замость был ключом для перехода Вислы и прямой атаки на Варшаву с южного фланга и сзади, чтобы взять ее в клещи), стала очень важной составляющей знаменитого «чуда на Висле», когда была спасена польская государственность и сорваны большевистские планы «экспорта революции» в Европу. В те дни полковник Безручко со своей дивизией и союзными польскими частями получил приказ: замкнуться в Замосте и защищать город до последнего воина. Несмотря на бешеный пушечный огонь, непрерывные атаки «красных» Буденному не удалось преодолеть сопротивление дивизии Безручко — сильные потери заставили части Первой конной армии повернуть на восток, в направлении Владимира на Волыни. Это является правдивым примером подлинного украинско-польского боевого братства; но, к сожалению, не было соблюдено одно очень важное условие: подлинное равноправие в отношениях политиков и военных двух стран, поскольку чуть ли не все реальные козыри находились в руках Варшавы.

И содержание самого Варшавского договора, и главное — последовавшие за ним события могут быть правильно расценены только в широком контексте всех военно-политических процессов в Восточной Европе после волны революций 1917—1918 годов и тесно связанного с этими революциями образования новых независимых государств, возникших, как тогда говорили, «на руинах» старых империй — Российской, Австро-Венгерской и Османской. Интересно, с учетом этого внимательно проанализировать следующий вопрос: а какими были мотивы, причины и ожидания, побудившие согласиться на заключение договора польского «визави» Петлюры (а по сути, старшего партнера) — Начальника государства Юзефа Пилсудского? Как этот выдающийся политик представлял себе будущее польско-украинских отношений и перспективы украинской государственности? В своей «восточной политике» Пилсудский отвергал прямолинейную «инкорпорационную» концепцию (ее отстаивал, например, известный тогдашний политик Роман Дмовский), которая сводилась к непосредственному, «органическому» включению в состав новообразованной Польской Республики прежних Виленской, Гродненской и Ковенской губерний, большей части Минской губернии и украинской Волыни, а также значительной части Подолья. Зато Пилсудский был пламенным сторонником федеральной концепции построения восстановленной Польши, уходившей корнями в старые времена Польши Ягеллонской (XIV—XVII вв.), доминировавшей в Центральной и Восточной Европе и давившей своей мощью на Россию. Еще в 1904 году, излагая свои внешнеполитические взгляды, Ю. Пилсудский писал о необходимости «разделить российское государство на основные составляющие и предоставить самостоятельность силой включенным в состав империи странам. Мы считаем это — указывал Ю. Пилсудский — не только осуществлением стремлений нашей Отчизны к самостоятельности, но и гарантией этой самостоятельности, поскольку Россия, лишенная своих завоеваний, будет настолько ослабленной, что перестанет быть грозным и опасным соседом». Итак, признание независимости УНР (в некоторой степени формальное, поскольку реалии 1920 года были таковы, что территорию УНР нужно было отвоевать у Советской власти, в том числе и с помощью польского оружия, на что и рассчитывал Петлюра) и «союз двух неравных сил», провозглашенный 22 апреля в Варшаве, четко соответствовал вышеприведенной концепции Пилсудского. При этом следует сказать, что польский руководитель всегда считал украинскую Галичину польскими историческими землями, неотъемлемой интегральной составляющей государственной Польши в границах 1772 года.

26 апреля 1920 года соединения Пилсудского и дивизии Петлюры начали противобольшевистский поход в Украину под знаменитым лозунгом борцов ХІХ в. «За вашу и нашу свободу!» Кроме двух дивизий Безручко и Удовиченко (о них мы уже упомянули), к объединенной польско-украинской армии присоединились еще две сильных бригады из Галичины и конная бригада Шепаровича, но по личному требованию Петлюры поляки расформировали их и отправили разоруженных старшин и стрельцов в лагеря военнопленных; это — дополнительная иллюстрация к, мягко говоря, напряженным отношениям Петлюры с галичанами. Хорошо организованное польско-украинское войско быстро оттесняло «красных» на восток, и уже 7 мая 1920 года дивизия полковника Безручко вошла в Киев. Однако, как быстро оказалось, борьба только начиналась: большевики, сконцентрировав значительные силы, перешли в контрнаступление, успеху которого в очередной раз в нашей истории способствовало отсутствие единства в рядах украинцев, личные амбиции и дезорганизованность. В середине июня союзники оставили Киев, очень скоро польская экспедиционная армия начала довольно хаотичное отступление, разрушая коммуникации и мосты. Во второй декаде августа большевистские войска приближались к Варшаве: причем были созданы откровенно марионеточные «правительства» Галицкой Советской Социалистической Республики под руководством Затонского и (что очень интересно!) Польской Советской Республики под руководством Феликса Дзержинского и Феликса Кона, и последнее «правительство» даже прибыло в Люблин, пытаясь «развернуть свою деятельность» уже в Варшаве — однако было не суждено, большевистская авантюра с «советизацией» Европы потерпела крах. Военный статус-кво, сложившийся на советско-польском фронте в октябре-ноябре 1920 года, формально зафиксировал Рижский мирный договор от 18 марта 1921 года; граница между сторонами во многих чертах совпадала с границей, намеченной Варшавским договором — но на этот раз Пилсудский должен был уже договариваться с советской Россией и советской Украиной.

Замысел Петлюры (как и многих других руководителей освободительной борьбы 1918—1921 годов) не был реализован. Могло ли быть иначе? Да, могло, и не пришлось бы ему заключать унизительный и неравноправный Варшавский договор, если бы... Этих «если бы» фатально много. Если бы Винниченко и Грушевский проявили бы в нужный момент политическую смелость и еще летом 1917 года выдвинули бы требование полной независимости Украины (зато они упорно держались лишь короткой автономии в составе «будущей свободной России»); если бы противогетманское восстание, которое свергло Скоропадского в декабре 1918-го, не создало такой хаос и вакуум в системе государственной власти; если бы лидеры Антанты, прежде всего французский премьер Жорж Клемансо, не предали бы галицких украинцев, согласившись 25 июня 1919 года на «временную» (конечно же!) передачу Галичины под контроль Польши; если бы войска Украинской Галицкой армии и Петлюры после вхождения 30 августа 1919 года в Киев не действовали бы так беспорядочно и тупо, на следующий же день сдав город без боя деникинцам. Этих «если бы» — десятки. Можно сказать более лаконично: пока лозунгом всей нации (и на Востоке тоже!) не станет адаптированный на украинский лад польский призыв: «Бог. Отчизна. Честь», нам не выйти из заколдованного круга.