Лолита наоборот: «Цветы тьмы» Аппельфельда
Во время чтения этой книги меня не покидала мысль, что если бы ее написал не-еврей, то писателя бы предали анафеме и затравили. Судите сами: в романе Агарона Аппельфельда «Цветы тьмы» еврейская мама во время Холокоста отдает своего маленького сына Гуго в тайное убежище к своей давней знакомой, украинской проститутке Марьяне. Хотя место действия и не указано, но понятно, что история разворачивается в Черновцах во время Второй мировой. Чтобы спасти ребенка, отчаянная мать готова на все, поэтому мальчик и оказывается в коморке борделя, где женщины оказывают сексуальные услуги немецким солдатам. Еврейский мальчик скрывается на расстоянии вытянутой руки от нацистов, которые за ночь в комнату к Марьяне наведывается и по два-три. Через щель в досках мальчик получает свои первые уроки сексуальной жизни, а затем между ним и Марьяной зарождаются и собственные нежные отношения, когда пожилая женщина, проститутка, учит двенадцатилетнего мальчика любви. Ну скажите, разве не кощунство - так писать о Холокосте?
Как по мне, совсем не кощунство. Но действительно такой роман мог написать только еврейский писатель, к тому же старик, который сам пережил Холокост, а не пересказывает услышанное от других. Агарон Аппельфельд родился в 1932 году на Буковине, поэтому во время Холокоста был уже вполне сознательным парнем; именно от его лица - мальчика, который во время войны вырастает в молодого человека (и не только в половом смысле!) и ведется рассказ в романе «Цветы тьмы», который в этом году для «Издательства 21» перевели Виктор Радуцкий и Оксана Пендерецкая. Во время Второй мировой автор пережил насильственную смерть своей матери, гетто и депортацию в концлагерь, поэтому на собственном опыте знает историю не в черно-белых красках, а во всех полутонах и оттенках.
Казалось бы, перед нами история «Лолиты» наоборот: маленького мальчика соблазняет и вводит в мир удовольствий старшая опытная женщина. Вся эта напряженная эротическая (не порнографическая!) История разворачивается за кулисами страшной кровавой драмы, и когда пьяная проститутка приглашает в свою постель мальчика, вокруг умирают миллионы людей. Но романы Аппельфельда не переводили бы на тридцать языков и не награждали бы самыми важными премиями, если бы все было так просто.
Ведь это роман не только о сексуальном созревании парня в объятиях опытной женщины, но и о морали, вине и осуждении. О том, насколько легко кого-то осуждать и забрасывать камнями, хотя при взгляде с другого ракурса оказывается, что мы травим не пропащую женщину, а ангела, под страхом собственной смерти спасшего чужого ребенка от преследования. О том, что даже у аморальных на первый взгляд людей где-то глубоко скрывается милый и нежный беззащитный ребенок, который нуждается в объятиях и любви. Который хочет творить добро и оставить после себя что-то хорошее, хотя бы одно светлое воспоминание. О том, как даже во время преследований можно мечтать и представлять тот самый Шевченковский «садок вишневий коло хати».
Этот глубокий, потрясающий роман, сюжет которого со второй половины разгоняется и мчится вперед, ставит перед читателем серьезные вопросы. Даже не ставит, а намекает на них, играя прозрачными аллюзиями где-то на горизонте: украинская проститутка Марьяна в этом свете через образ вечной матери-одиночки Екатерины (к слову, так называется другой роман Аппельфельда) невольно становится святой блудницей Марией Магдалиной, в которую влюблена чистая и непорочная душа Иисуса. Второй главный намек от автора - в самом названии романа; ведь «Цветы тьмы» сразу же навевают мысль о «Цветах зла» Бодлера, о поиске прекрасного в безобразном, эстетического в страшном.
Говоря в романе о том, что после смерти надо вставать и идти строить новую жизнь (Израиль), Агарон Аппельфельд будто пишет о самом себе. Эмигрант, который после войны уехал строить собственное государство на Ближнем Востоке, но в воспоминаниях и творчестве все время возвращался в родную ему Украину. И кто знает, образ порочной Марьяны, которая спасает еврейскому мальчику жизнь, не является ли образом самой Украины - несовершенной, но любимой.
