Весна для Гитлера
«Весна для Гитлера». Знаете это название? Так называется мюзикл, точнее, часть культовой комедии Мела Брукса «Продюсеры». 1960-е годы, два театральных продюсера (один из них еврей, между прочим) задумывают аферу. Для ее реализации они должны поставить мюзикл, который полностью провалится после, а лучше во время премьеры. Для шоу берут либретто, написанное абсолютно безумный нацистом, режиссером нанимают жеманного человечка, который все интерпретирует в пользу ЛГБТ-проблематики, а главным актером приглашают хиппи-мужика, что крепко сидит на ЛСД. Эта компания и делает представление о Гитлере. Гитлер говорит там белыми стихами в духе битников, а танцующие СС-штурмовики организуются в свастику по подобию «калейдоскопов» девушек-из-бурлеска. «Берегись, Европа, мы отправляемся в большое турне!». Продюсеры в шоке: на шоу, которое берегов не видит, ожидает огромный успех.
Теперь «весной для гитлера» называют удачные попытки максимально снизить патетику в обсуждении какой-то общественно болезненной темы, профанировать коллективную травму, десакрализировать ее контекст. Собственно, коллективную, собственно, общественную, собственно, контекст. Поржать вместе над нацией-страной-государством, поскользнувшейся на подброшенной банановой кожуре. Когда человек падает - это смешно: принципы классической комедии такие. Когда целый народ брякнулся - почему это не должно быть смешным? Никогда такие сюжеты не хохочут над индивидуальной личной болью на грани терпения.
Когда «весну для гитлера» сделать вовремя и грамотно, то терапевтический эффект ее нереально высок. А вот выбрать момент для такого все-таки очень и очень сложно. В конце концов то, что в «Продюсерах» мюзикл стал хитом, удивило всех; и в этом правда - предсказать реакцию сообществ на такие провокации невозможно.
Мы склонны романтизировать боль и ужас. Пережитая боль делает нас лучшими людьми? Ужас закаляет? Дудки! Боль и ужас делают нас замученными и испуганными. То, что не убивает - делает нас сильнее? Конечно! То, что не убивает - делает нас искалеченными. Вот о том, что смех бывает несвоевременным, все слышали. А кто-нибудь подумал, что и слезы бывают несвоевременными? Весна для Гитлера - это всегда о несвоевременном смехе. Это всегда о профанации высокого страдания. Это о том, что боль никого не делает лучше. Это всегда о несвоевременных слезах. Короче, это всегда вопрос: над чем можно смеяться (да над всем, правда, над всем!) и как это сделать (а вот здесь уже ответ неочевиден).
Видели свеженькое новозеландское кино «Кролик Джоджо»? Его описание шокирует, откровенно. Живет себе мальчик, нормальный убердойч, преданный активист-гитлерюнгер. Немного одинокий, немного нервный - представляет себе друга, который объясняет ему непонятные вещи из мира взрослых. В качестве воображаемого друга - Адольф Гитлер. Да, кино о воображаемом друге Гитлере, снятое в легкомысленной картун-стилистике с обоймой прекрасных характерных комедийных актеров.
Это таки комедия. И она смешная - до определенного момента. «Да, ты не умеешь в свои десять лет завязывать шнурки, но ты - преданный нацист и таааакоооой симпатяга!». Это реплика воображаемого Гитлера адресована юному Джоджо; Гитлер вещает как гибрид коутча по личностному росту и чирлидера. Перед нами должны развернуть критику всяких мотивационных практик. Съезды нацистской партии (включая хроники Нюрнберга) 1940-х в сопровождении сигла Битлов «Я хочу держать тебя за руку», под который пачками теряли сознание и девственность девочки 1960-х. Имеем очевидно какое-то обобщение относительно природы фанатизма. И печально, только представьте себе, какое это печальное детство, когда у тебя единственный друг - Гитлер. Мальчик-нацист встретит девушку-еврейку, которую скрывает его «несознательная» мать. Здесь комедия закончится.
Тизер «Кролика Джоджо» шокировал - его обсуждали в сети исключительно в истерической тональности. Кино же очаровало, рассмешило и ... огорчило. «Вы, наверное, слышали, что у Гитлера всего одно яичко? Это неправда. У него их четыре!»
Ой, скажете, что той Новой Зеландии к Холокосту? Пусть снимают веселенькие водевили о капитане Куке и народе майори! (Режиссер фильма как раз майори, кстати). Комедию-пародию на батальное кино под названием «1941» могли снять только в Голливуде, а не на «Беларусьфильме», тоже такое скажете и, наверное, будете правы. Фарсовую комедию «Смерть Сталина» так же выпускают в свет не те люди, которые помнят, что фраза «похороны Сталина» - это свидетельство о массовой гибели людей на этих похоронах. Тут еще вопрос, был бы успех «Весны для Гитлера» на Бродвее таким же масштабным, если бы мюзикл тот продюсеры поставили в Национальном театре Мюнхена. Подозреваю, что нет. Для того, чтобы в немецкой культуре появился комедийное произведение о Гитлере должно было пройти немало времени и произойти немало процессов по формированию совместных воспоминаний о Второй Мировой. Роман 2012 года Тимура Вермеша (в этом романе Гитлера воскресили в наше время, зомби-Гитлер, такой себе) и кино по тому роману «Он снова здесь» до 11 сентября и до ликвидации «террориста номер один» не имело никакого шанса на успех. Сомнительное звание главного монстра в истории человечества отошло Бен Ладену, поэтому можно понемногу начинать оживлять Гитлера-в-аду.
Пережили - начали забывать - похохотали. Не пережили - вынуждены помнить - похохотали. Это два механизма «весны для Гитлера». Они различаются кардинально. «Весну для Гитлера» в 1960-х мог снять только еврей. «Он снова здесь» даже в 2010-х не мог написать немец, Вермеш охрип уже во всех интервью объяснять, что он венгр и эмигрант, и вообще.
Недавно обсуждали в небольшом кругу польскую фантастику, и зашла речь об одном романе. Его написал Игорь Остахович, называется книга «Ночь живых евреев» (отсылка в названии к классическому ужастику Ромеро «Ночь живых мертвецов» прозрачная). Поляк-плиточник живет в доме, построенном в пределах бывшего Варшавского гетто. Однажды из подвала приходит мертвая еврейская девочка, за ней следует папаша, который когда-то был мятежником в гетто. Они зомби. И все больше мертвых евреев выходят на улицы Варшавы и тусуются в молах. (Не бывает зомби-истории без супермаркетов!).
Один из зомби объяснит, что на поверхность их призвали забвения; больше всего порталов открывается там, где есть мемориальные знаки о Холокосте. Памятники есть, памяти нет - и именно при таких условиях мертвые берут реванш. Остахович же пишет ужастик про зомби, а зомби - это же всегда месть слишком довольному собой обществу. Хоррор обрабатывает глубокие наши страхи, поэтому в этом жанре важен монстр, а не герой. А теперь попробуем в случае Остаховича отличить первого от второго. Зомби или неонацисты? Упражнение на различие видов вызванного зла будет риторическим.
И мне тут же напомнили об одном подобное произведении уже у нас. В то же самое время, когда зомбоевреи Остаховича выходят из подполья, у нас начинают апокалипсис жертвы Голодомора. В 2012 году обнародовали «Хлеб с хрящами» Михаила Брыныха.
В селе на Киевщине открывают водочный завод. В дешевом коньяке, который там производят, содержится ген каннибализма. Его изъяли из земли, где хоронили умерших от голода и расстрелянных людоедов. Сначала все до смерти напиваются тем алкоголем, потом возвращаются как зомби, оживляют своей активностью давних жертв Голодомора. И начинается апокалипсис. И только священник-спецназовец с топором наперевес мужественно препятствует голодному нашествию. Ненадолго, потому что его тоже сожрут. Трэш про зомби-апокалипсис времен Голодомора. Звучит страшно неприятно. А книга - нереально добрая и крайне необходимая, потому что как еще представлять память о Голодоморе, когда в соседних домах живут потомки каннибалов и потомки уцелевших, и потомки тех, кто голод создал ... А это уже легко представить, правда? Живут и молчат, молчат и живут. И возвращаются после смерти чудовищами, которые напишут на человеческих домах одно слово: «Хлеб». Кощунство? Не без того.
Границы приемлемого меняются - безумно быстро при этом.
В американском новом ситкоме была шутка: на хелоуинскую вечеринку пришло множество мужчин в костюмах ликвидаторов ЧАЭС. Сериал о Чернобыле стал хитовым, костюм ликвидатора – чем-то вроде трико Супермена: девушки отныне западают на противогазы и резиновые чулки. Делюсь своими тревожными впечатлениями от шутки и предполагаю: в Киеве бы костюм ликвидатора на Хелоуин не зашел бы, мы к такому еще не готовы, потому что слишком свежа память о катастрофе. И тут же мне бросают фото: на одной из киевских подростковых вечеринок засветился человек в костюме ликвидатора.
Очень быстро поп-культура перерабатывают боль на смех. Поблагодарим ее за то. Историческая травма становится франшизой: Холокост встречает Голодомор, геноцид со вкусами, идентичными натуральным, преступления против человечности теперь с игрушкой в подарок. Знаете, и так тоже можно. Знаете, и так тоже надо. Иногда только так и надо.
Что во всех этих случаях - от «Продюсеров» до ЧАЭС-Хелоуина в ситкоме - общего? Оно не смешно. Смешное, гротескное, злое, саркастическое, издевательское, стебное - и не смешное. Нет, мы смеемся - в диапазоне от нервного хихиканья до сардонического хохота, поймите правильно, просто это не смешно. В этом фрагменте на премьере спектакля по «Продюсерам» самое интересное происходит не на сцене, а в партере - нам показывают реакцию зрителей. Они застигнутые, возмущенные, злые, они пытаются понять, они встают, чтобы уйти, но вдруг возвращаются, они расслабились, они хохочут. Это фазы переживания горя, кстати, «в быстрой перемотке», где смех означает принятие последствий. Когда мы встречаем шутку о том, над чем нельзя якобы смеяться, шутка абсолютно несвоевременная и бестактная абсолютно, нам не смешно, но мы смеемся. Что-то выглядит настолько глупым и гротескным, что его не должно существовать. Но оно существует. И я говорю сейчас не об остроте, а о том зле в прошлом, над которым шутят. И в этом природа юмора: снижать тревогу по чему-то, существующую вне нашего контроля и нашей воли и готовность к последствиям. Ок, стартовало большое турне. Готовьте широкие ухмылки.
