Как украинцам найти силы на «большую литературу»?
Тоталитарные режимы всегда заботились о литературе и писателях. Но прежде всего (а порой и исключительно) о тех авторах, которые были «правильными» под классовым или расовым углом зрения - или под обоими вместе, и о тех произведениях, которые шли в русле последних решений партии. И не так важно было, что это за партия - ВКП (б), НСДАП, СЕПГ или ПОРП. Ленинский лозунг о партийности литературы и призыв послать прочь (и подальше) литераторов беспартийных успешно воплощались в жизнь, при этом партийность понималась однозначно - как верное служение правящей компартии и лично ее вождю.
Читатели «Дня», пожалуй, видели кадры немецкой кинохроники, на которых показаны костры из книг, которые в первой половине 1930-х разжигали штурмовики, уничтожая «неправильную» литературу. Но нацисты были только учениками большевиков, которые делали то же самое в первой половине 1920-х, причем уничтожению подлежали даже некоторые книги Льва Толстого и детские сказки Корнея Чуковского; на 12 лет раньше Геббельса заместитель наркома просвещения Надежда Крупская, жена Ленина, составила списки книг, которые - при «содействии» ГПУ - подлежали изъятию и уничтожению. А потомкостры из книг в СССР горели до 1953 года - каждый раз власть находила «неверные» идеи в «неправильных» книгах «вражеских» авторов. В этом контексте украинские авторы были идеальной мишенью: к «классовым ошибкам» в них добавлялись еще и «националистические уклоны» ...
Поэтому если Геббельс что-то и добавил к этому действу, то только публичные сожжения на городских площадях - «неправильные» книги большевики жгли не в меньшем количестве, но подальше от людских глаз.
Но не только книги, которые считались с точки зрения господствующей идеологии «неправильными», подлежали изъятию и уничтожению. Так же поступали и в отношении «неправильных» литераторов. Только и разницы, что в темное время обострения классовой/расовой борьбы обычно изымали из жизни, а в сравнительно «либеральные» периоды, если можно употребить такой оборот к тоталитаризму, только исключали из официальных писательских организаций, а вместе с ними переставали печатать. Это было большим наказанием: ведь «правильные» книги печатали за счет государства большими, иногда очень большими тиражами, при этом большеважнабыла их идейность, чем художественная ценность. Те украинцы, россияне, литовцы, поляки, чехи, которым сейчас чуть больше сорока, не забыли, видимо, до отказа заполненных магазинов, в которых очень редко можно было купить какую-то приличную художественную книгу...
Соответственно и члены официальных писательских организаций, если только демонстрировали лояльность к власти, жили неплохо, имея общественное уважение и большие деньги. Некоторым разрешалось даже критиковать «отдельные недостатки» действующего состояния дел, лишь бы эта критика не касалась основ государственного строя и партийных вождей. А некоторым давали доступ к определенным архивным материалам, и они могли выдавать на-гора сенсационные (конечно, внимательно профильтрованные цензурой) вещи, в основном на исторические темы. Разумеется, в них обязательно должна присутствовать официальная идеологическая линия.
Отклонения не разрешались: так, российский писатель Константин Симонов, Герой социалистического труда, лауреат Ленинской и шести Сталинских премий, не смог опубликовать свой фронтовой дневник 1941 года, уже набранный и анонсированный в журнале «Новый мир», - этот текст увидел свет лишь в годы перестройки, через десять лет после смерти писателя.
С другой стороны, во время перестройки снисходительность, а затем и отмена цензуры сыграли злые шутки с «генералами» советского писательства. Скажем, план нападения СССР на Германию летом 1941-го первым опубликовал Владимир Карпов, первый секретарь Союза писателей СССР, имевший доступ практически ко всем архивам. Опубликовал, не понимая страшной силы этого документа, считая этот план лишь «игрой ума» Жукова и Василевского, будущих маршалов, а тогда генштабистов. А потом выяснилось, что все мероприятия, предусмотренные этим планом, были выполнены или почти выполнены, кроме одного - нападения на Германию...
Конечно, в самые лютые времена находились писатели, которым удавалось сохранить хоть какой-то «внутренний круг» идей, внутреннюю автономию. Российским писателям сделать это было легче, чем украинским, так как от последних требовалась двойная лояльность - партии и империи. Кто-то занимался переводами иностранной классики, кто-то параллельно с верноподданническими произведениями писал «в стол». А в 1960-х появились такие реалии, как самиздат и «тамиздат», то есть запрещенные для советских писателей издания, за публикации в которых своих произведений писатель мог быть строго наказан, а если нет - то ему приходилось «отрабатывать» ласку партии, беспощадно разоблачая «врагов».
С падением тоталитаризма - где бы это ни происходило - на какое-то время писательская жизнь существенно осложнилась, пока, с одной стороны, не вступили в силу рыночные механизмы в области книгоиздания, с другой же - государство не начинало культурные программы уже на новых, демократических началах. Но, в отличие от Германии второй половины 1940-х или Польши первой половины 1990-х, даже ельцинской России с ее незаурядными налоговыми льготами для издателей, в Украине с нормальной интеграцией писателей в более или менее демократизированное общество, как говорится, не сложилось. Общественный вес литературы на время существенно упал, даже по сравнению с тоталитарными временами, а доходы от издания книг даже у популярных авторов были незначительными.
Ситуация немного улучшилась во время и после Оранжевой революции, когда плеяда писателей появилась среди лидеров общественного мнения, а тиражи художественных книг стали достигать десятков и даже сотен тысяч экземпляров. Но чуть позже, в 2008-2009 гг., произошел экономический кризис, вскоре пришел Янукович вместе с Табачником, и снова - экономический кризис, теперь уже после Революции Достоинства. Поэтому у многих потенциальных читателей сейчас просто нет денег, чтобы покупать книги для души и ума.
Между тем для того, чтобы сформировалась та целостность национальной культуры, о которой почти тридцать лет назад писал Иван Дзюба и без которой невозможна достойная национальная жизнь, в том числе в социально-экономическом измерении, - нужна литература, и не только массовая или «попсовая», но и элитарная, специализированная в соответствии с разными категориями читателей и их интересами. Получается замкнутый круг: нормальный литературный процесс без идеологического давления и без искусственного обеднения литературы, снижения ее профессиональной планки невозможен без цивилизованного рынка, стабильного экономического роста, структурированной элиты, без развитого национального культурного пространства. А в то же время все эти вещи невозможны без мощной литературы: ведь что бы там ни говорили сейчас постмодернисты, она не потеряла своей функции «школы жизни», и без внимания к художественной литературе,безуважения к ней национальная элита еще ни в одной нормальной стране не формировалась.
Как этот круг разорвать и как украинским писателям создать ту действительно «большую литературу», о которой 70 лет назад писал выдающийся гуманитарий Юрий Шерех-Шевелев? Как с помощью литературы, но без диктата государства добиться преодоления наших постколониальных синдромов? Это одна из самых больших загадок и сложных проблем Украины первых десятилетий XXI века.
