Украина постколониальная
Кремль сумел эффективно для себя использовать общие синдромы и региональную специфику нашей страны
Казалось, что понимание постколониального статуса Украины как одного из главных предопределяющих факторов ее нынешнего состояния за последние годы начало все-таки укореняться в научных исследованиях и политической практике. Это был настоящий прорыв: за неумение и нежелание понять это и соответствующим образом строить экономическую, культурную и социальную политику нация и государство заплатили поистине ужасающую цену. Достаточно вспомнить лишь «реформы» правительства Кучмы, которые в конце 1992 года уравняли в плане налогов и отсутствия поддержки со стороны государства печать украинских книг и журналов с производством носков и водки (а перед тем льготы уже были два года как установлены — хотя бы относительно книг и альманахов...). Удар был страшный, но все же нашлись издательства, которые сумели публиковать качественные книги и журналы, хотя количество изданий — без которых невозможна содержательная деколонизация — резко упало. В 1994 году известный российский журналист Максим Ганопольский, приехав в Киев, с удивлением отметил, что программы телевидения в Украине существенно отличаются от российских, что они приближены к европейским. Но это тоже долго не продержалось: Леонид Кучма, став президентом, передал контроль за телепространством компрадорскому капиталу, из которого вырос капитал олигархический, — со всеми соответствующими последствиями. Скажем, если телеканал ІCTV в первые годы своего существования давал в эфир исключительно украиноязычный контент, в том числе много мультфильмов, следствием чего стало то, что даже русскоязычные дети обсуждали их между собой по-украински, то с включением ІCTV в медиа-холдинг президентского (тогда еще неофициального) зятя ситуация изменилась с точностью до наоборот. И только потом на ІCTV начали появляться отдельные украиноязычные телепередачи — наряду с бесконечными российско-советскими сериалами, которые работали на превращение Украины в неоколониальное государство, сателлита недавней официальной метрополии.
В экономике ситуация была еще хуже. Принятая Верховной Радой в первой половине 1992 года т.н. «программа Емельянова» (по фамилии руководителя группы экспертов, которые ее создали) предусматривала сначала системные преобразования, формирование целостной национальной экономики (часть т.н. «конечного продукта» в хозяйстве УССР не превышала трети, все остальное было комплектующими для российских заводов и фабрик), которая работала бы на комплексное обеспечение потребностей украинцев, задействовав в это квалифицированную рабочую силу, так и не заработала. Хаотические «реформы» премьера Кучмы вылились в рекордную гиперинфляцию (ее потом превзошла, кажется, только Зимбабве), а отдельные инициативы мыслящих директоров госпредприятий не имели государственной поддержки (а если бы имели ее, то по украинским городам с середины 1990-х бегали бы не «Газели», а ничем не худшие маршрутки производства КрАЗа; но в Нижнем Новгороде эффективно действовал Немцов, который, кстати, установил и нулевой налог на издание книг, а в Украине — большие и маленькие кучмы).
Впрочем, Украина имела шанс изменить ситуацию: на президентских выборах 1999 года антиолигархично-государственническая программа Евгения Марчука объективно была направлена на преодоление негативного колониального наследия, потому что имела целью резко уменьшить часть и влияние компрадорского капитала, как известно, всегда тесно завязанного на бывшую метрополию. Однако не сложилось.
Странная вещь: проблема колониального статуса украинских земель в Российской империи была обстоятельно разработана в 1920-х годах (в том числе и российскими исследователями), тогда же Михаил Волобуев-Артемов писал о стремлении центральных союзных органов относиться к Советской Украине как к колонии, и это почему-то почти забылось даже в диссидентских кругах. Если и писали о российском колониализме, то в плане языково-культурологическом. В 1990-х возрождение антиколониального дискурса состоялось также прежде всего в смысле языка и культуры, потом политики, а уже потом в социально-экономическом и синтетическом измерениях. Осмысление проблемы на теоретическом уровне существенно усложнялось разным характером колониального наследия — как в ментально-культурном, так и в территориальном плане. Николай Рябчук в начале 2000 годов выдвинул тезис о «двух Украинах», существенно отличных между собой: одна — по своим главным принципам европейская, другая — ориентирована на Москву. В действительности имело смысл вести речь не о двоих, а о троих, даже больше — о «троих с половиной Украинах». Это доказали в 2001 году социологи тогда известного центра «Имидж-контроль» в результате нескольких опросов, где привлекался 40-тысячный массив респондентов со всех регионов. Достаточно четко выделились Западная Украина (в ХХ веке — польская, венгерская и румынская колонизация, с 1953 года — советская, которая заместила советскую же политику оккупации); Центральная (российская, потом советская после десятилетия автономии времен «украинизации», а в 1917—1921 гг. — база освободительного движения); Южная, вплоть до Слобожанщины (специфика российской колонизации — переселение казаков, массовое заселение иноэтническим элементом, насаждение латифундий, главная база армии Нестора Махно и других никому не подчиненных атаманов); наконец, «третья с половиной» Украина — собственно «красная», Донбасс и Крым, колонизация которых происходила главным образом уже во времена СССР путем переселения туда как россиян, так и украинцев из других регионов при целенаправленном подавлении Кремлем всего украинского. Но отличия не были фатальными; антиолигархический, затем и вместе с тем сознательно антиколониальный протест объединил главные регионы. На президентских выборах 2004 года две первые Украины объединились, дав победу Ющенко, которую он позорно не использовал; на выборах 2014 года объединились уже три Украины, казалось, что база для преодоления колониального наследия достаточна, но в конечном итоге помешали хорошо известные факторы: сохранение олигархического господства в экономике, масс-медиа и политике и слишком большая очарованность чисти правящих кругов самыми модными западными учениями, тогда как стоило обратиться к наработанным в мире Postcolonial Studies (соответственно переосмысливая их и подбирая к украинским реалиям). Но, повторю это еще раз, в плане теории, а частично и практики сделано немало.
А между тем Кремль сумел эффективно использовать постколониальные синдромы вообще и региональную специфику постколониального состояния в Украине. Именно те регионы, которые в 2001 году имели ярко выраженный «красный» характер в силу специфики своего заселения и обустройства в советские времена (а частично — еще в последние десятилетия существования Российской империи), превратились в зоны оккупации и затяжных военных действий. Деколонизацией хотя бы на уровне культуры до 2014 года там занимались энтузиасты, а не государство — вот и имеем соответствующее печальное следствие. Еще более печальным следствием несовершенной и слишком медленно осуществляемой антиколониальной политики стали выборы 2019 года. Одним из главных их лозунгов была ликвидация тесно связанного с Россией олигархически-компрадорского капитала, а в результате все бонусы собрал еще более связанный с метрополией капитал, который использует управленцев и политических спикеров, которые в большинстве своем даже не понимают постколониального статуса и состояния Украины. Но об этом и о событиях последних лет — в следующей статье, которую автор планирует предложить «Дню» через неделю.
