Код понимания

В настоящее время, когда все большее количество людей путешествуют и обмениваются впечатлениями виртуально, как мухи, застряв в мировой Паутине, Дмитрий Дроздовский — реальный паломник вокруг земного шара, и сегодня по различным причинам открытого далеко не для всех его обитателей. Так, в СССР для большинства чуть ли не единственным способом «увидеть мир» был поход на войну. Война продолжается...

На конференциях, симпозиумах мирового уровня заместитель главного редактора журнала «Всесвіт», сотрудник Института литературы им. Т.Г. Шевченко НАН Украины, постоянный автор газеты «День», «молодой старый морской волк» с энциклопедическими знаниями и свободным владением европейскими языками не устает открывать Украину миру, а дома, здесь, в Украине, опубликовав все свои путевые заметки-наблюдения в отдельной книге «Меридіан розуміння» (Київ: Університетське видавництво «Пульсари», 2011), мир — Украине, которая до сих пор, к сожалению, изолирована от цивилизованного мира, на чем не раз доказательно акцентирует внимание автор: «Я мандрував іншими світами, почасти чужими, а почасти й не дуже, проте завжди свідомість проектувала побачене на своє, на ситуації в Україні» (с. 13).

Особенностью эссеистических «записок» Дмитрия Дроздовского является действительно постоянное апеллирование к Украине, о чем бы не шла речь, проведение неспешного вдумчивого полевого компаративистского анализа нашей и «заморской» жизни во всех ее основных проявлениях: духовном, экономическом, информационном и политическом, идя к ним как писатель: через человеческое, а не через идеологическое, потому так много в «Меридіані розуміння» гуманистических и гуманитарных деталей, чего бы не касался путник: природы, ландшафта, быта, психологии, философии...

То есть, в конце концов, все равно имеем дело с описанием души современного человека. А это уже литература, где сами архетипные маркеры территорий — уже знаки, символы, мифы, например: «литературный Париж», «Греция»... «Шекспир»... «Канев»... И в этих же контекстах, будто инкрустация из потустороннего мира, предостерегающие пассажи о современных украинских президентах: «То все ж таки: як можуть в одному політику поєднуватися вже не дві, а стільки різних личин? Випливає, що і Кравчук, і Кучма, і Ющенко, і Янукович — таки народні обранці, чотири обличчя української історії, чотири голоси українського народу. Що ж стоїть за тим взаємним обговоренням у Адміністрації президента? Мабуть, тільки бажання врятувати Україну й прагнення порозумітися. Певно, що Ѓарета Джонса вони не читали. А він не дожив до того часу, коли комуніст, посткомуніст-авторитарник, демократ-невдаха і просто Віктор Федорович зможуть обмінюватися думками, жваво гомоніти, а за їхніми спинами народ вигукує з майданів різні дурнуваті лозунги (якщо ще може їх вигукувати)» (с.79).

Дальше читаем об УПА... и здесь же — о пребывании автора в Стрэтфорде-на-Эйвоне в Церкви Святой Троицы, «де покоится У. Шекспир», «в последнем приюте выдающегося шотландского поэта Р. Бернса», «в Ки-Уэсте (на самом юге Флориды), где расположено имение Хемингуэя» и возвращение его с историей о Берил Маркхем, выдающейся женщине в жизни выдающегося американского писателя-«мачо».

...И снова о нашем — о паломничестве к «христианской Мекке» — городу Корец Ровенской области («Приходять до Корця поодинокі паломники, які тримаються в цьому світі пам’яттю про минуле. Мабуть, так і треба: цей світ нічого доброго не обіцяє. Електронні технології розсипаються під силою неелектронних чинників») (с. 51). И снова — историософские светло-печальные обобщения на фоне... «Корець потребує інвестицій, насамперед у свій замок, бо на графські розвалини сьогодні боляче дивитись» (с. 51).

То есть Дмитрий Дроздовский пишет-повествует только о том, что сам видел, или же о том, что знают якобы все, но чувствуют лишь внимательные. Притом пишет как активный участник событий, как молодой человек — ровесник нашей независимости, сознательно, подсознательно или неосознанно в рамках отдельного жанра — «дневник путешествия».

За казалось бы либерально-демократической мягкостью и легкостью умозаключений-выводов Дмитрия Дроздовского ощущается динамичная жесткость мировоззренческих принципов человека, способного (и он уже это не раз доказывал) отстаивать их невзирая ни на что и ни на кого: «Правда, за нинішньої влади всі найгірші побоювання поступово починають ставати реальністю» (с.143).

Поэтому и могут совмещаться и органично мифологизироваться в книге Дмитрия Дроздовского ароматные рассказы о сборе грибов, «отчаянном закарпатском ежике», «грязной политике» его «севастопольских рассказов» в их общеукраинском контексте.

Много внимания автор, естественно, дарит Польше (сентиментально отмечая, что в Кракове родилась его бабушка) и России — ближайшим соседям Украины: «Поляки можуть говорити будь-якою мовою, проте вони ніколи не втрачають внутрішнього зв’язку зі своєю землею, а польська є осердям «польськості». Польща належить до простору західної цивілізації, в якому існує пам’ять, минувшина, історія» (с. 130), «Росія — країна легалізованих подвійних стандартів. У ній батюшка може освятити коньячно-горілчаний «заводік» (і також кожний священик мріє про свій «свєчной заводік»), «На жаль, у Росії й досі свободу плутають із борделем» (с. 70).

Самое главное, что автор не только историософски, но и просто, по-человечески, болезненно, задает извечные и оригинальные вопросы самому себе, таможенникам-полицаям, политологам, президентам, философам, культурологам, психологам, писателям мирового уровня, в Лондоне или в Кракове, бомжам на улицах Афин, с которыми непосредственно доверительно или опосредованно, конфиденциально или конференционно общается, — но и ненавязчиво предлагает свои ответы на эти вопросы, например: «А в декого з’являється ще більше відчуття самотності. Ми живемо в час самотніх голосів. І ніхто не почує України у світі, якщо Україна оглухла і осліпла сама до себе. Громадяни України не мають спільного простору національної солідаризації. Чому? Бо в Україні так і не випрацюваний гуманітарний суверенітет. Суверенітет наче й існує, але такий, який завдає ще більше ударів по нації. Суверенітет в Україні не існує в гуманітарному вимірі. Бо саме гуманітаристика має бути основою для міжнародної політики» (с. 8).

Один из ответов, будто бы итоговый, звучит так: «Проте варто утверджувати свою національну самобутність, потрібно повертатися до «великих» текстів, «великих» наративів, які пропонують людині найважливіше, що є в художньому світі,— емоцію, поштовх до філософії серця, переживання, в якому людина самостверджується» (с. 144).

Состояние одиночества и «пессимизма, усталости, исчерпанности ресурсов, катастрофизм нового тысячелетия», доказательно убеждает автор, «может преодолеть лишь классическая «домодерная» литература». То есть литература душевно-духовная, в которой нет зазора между словом и делом, словом и сердцем, то есть литература — как предвестница новой религии, — продолжаем мы. А у нас, соглашаемся с Дроздовским, такая литература есть.