Из истории магнатского «козакования» -2

Окончание. Начало читайте в «Дне» № 97-98

Дальше отправился отряд татарской конницы (около 200 всадников) во главе с Самуилом Голубем. Об этих княжеских татарах автор «Погони» отметил, что они на Коретчини соблюдают собственную веру (ислам), а еще вояки эти хорошо знакомы со степью («в Полях звичайні») и способны выдержать «злую волну». Вождь их — подобен Марсу («в Марсовом образе») — уже не раз испробовал свой опыт.

За ними вышел отдел стрелков во главе с Петером. За плечами ружья и сабли на боку. Каждый здесь хороший стрелок — «во что хочешь попадет». «Не беспокоятся о прикладе для упора» (то есть не ставят ружье на упоры), «доверяют своему глазу». Умело в лесах зверье бьют и в бою они «незле стають».

Последним свою волошскую (легкоконную) хоругвь вывел и Немиря (Niemiera) «голый» (без доспехов). Поручителем у него был Коваленко. Возможно, очерчивание их как «організоване Волохів гроно», свидетельствует о немногочисленности этого подразделения (около 50 лиц?) и тогда ясно становится, почему они идут в конце. Автор «Погони» хвалит их достаточно умеренно — «не зле таке гроно». Кроме того, они у него «в полях обізнані з татарськими переходами», следовательно «шукати здатні і на [Південному] Бузі бродів».

После осмотра войск князь приказал отправляться-спешить в лагерь коронной армии. О чем и горны пропели. На марше впереди шли хоругви, а за ними лагерем челядь («люд ліжковий»). Князь с двором на ночевку повернул под крышу в свои владения. Перед сном он завел с окружающими разговор о будущих действиях, разогревая вдохновение воинов. Сам молодой князь горел энтузиазмом относительно перспективы повоевать.

Третья цуг-часть (17 пронумерованных стихотворений) начинается с описания утра после ночевки. Пока двор готовится к отъезду, князь посещает церковь («костельные пороги»), где его монахи-капелланы уже организовали службу и исповедь. По окончании получили благословение от священника и двинулись в дорогу. Ехали не задерживаясь, потому что охота их торопила.

На седьмой день прибыли под город Ильинцы, на то время также владения кн. Корецкого. Тогда же состоялся военный совет, который решил здесь таки заложить собственный лагерь, потому что из собственной («домовой») волости удобно наладить и снабжение войска. В конце концов, и лагерь кварцяного войска отсюда был недалеко — «за дві милі тільки» (то есть 10-15 км).

Случилось все это в день 4 сентября 1644 года, во вторник — уточняет автор «Погони». Лагерь расположился и укрепился над р. Соб, образовав «квадрат порядний». Сделали и блокгауз, где «майстерним способом» расставили «армату»-артиллерию. Сам Корецкий, как по-человечески принадлежат, отправился посетить лагерь кварцяных и поздравить «гетманов». Те с взаимной благодарностью принимают гостя-магната, его одаривают, а здешнее рыцарство выявляют почет («уклони віддає») и весело приветствует.

Князь возвращается в свой лагерь и нетерпеливо ожидает «бусурманів». Впрочем, от гетманов сообщают, что о неприятеле «ничего не слышно». Юный полководец нервничает-гневается и уже замышляет идти дальше. Он вызывает к себе офицеров-»старшин» и обращается к ним с речью, где представляет свой замысел — не сидеть-ждать врага, а двинуться ему навстречу. Мол, небольшая слава сидеть «в оздобних наметах», не делая бусурманам никакого вреда, лучше самим поискать их «по диким углам». В том и Бог героям поможет. Автор «Погони» воспевает рвение своего князя. Мол, легче Вислу «шалену» затормозить и ветер остановить, нежели отвагу Корецких.

Впрочем, не всех перспектива дальнейшего похода обрадовала. Одни из неохотных высказывались против («чинили трудності» и «не радили»), другие предлагали послать в поход лишь часть имеющихся войск. Но были и энтузиасты, которые уже «едва коней не седлали». Спорили до темноты ночи.

А утром в лагерь прибыло — как гость и союзник — новое действующее лицо — давний воин-ветеран (прежний ротмистр) и авторитетный для князя человек — Ян Дунин-Жуховский. Он прибыл со значительным собственным окружением. Услышав о планах Корецкого, Дунин-Жуховский их полностью поддержал и согласился отправиться в Дикие поля вместе с князем. Это в конечном итоге и поставило точку в дискуссиях.

Четвертая цуг-часть (29 пронумерованных стихотворений) повествует о том, как двинулось дальше войско С.-К. Корецкого. Итак, после речи Дунина-Жуховского, которая «всем понравилась», выступление назначили на «завтрашний день» — о чем «по лагерю» оповестил горн. Князь, другие командиры и все войско ночью «мало поспали», с нетерпением ожидая утра.

Едва забрезжил рассвет, начали собираться в дорогу. Воины одевали боевое обмундирование («панцирі»), а князь с офицерами решал, кого оставить охранять лагерь и командовал всем выстраиваться в поле. К присутствующим присоединилось немало желающих («гостей») из кварцяного войска. Вполне естественно, что старшим в покинутом лагере поставили упоминавшегося выше «пехотного ротмистра» Ростека (командира 1,5 сотен венгерской пехоты при 6 пушках), плюс оставили и определенное количество конницы («товариство сила») под руководством Конопко. Часть драгунов (сотню?) под командованием также уже упоминавшихся Левасского (Левалського) тоже оставили в лагере, остальных во главе с двумя капитанами взяли с собой (то есть сотню Яна Шкота и две сотни Крилинского, возможно, эти подразделения пошли не полным составом, потому что автор «Погони» пишет, что большинство из драгунов осталось в лагере). Князь — «во главе» — в окружении своего двора стоял и определял порядок движения, лично делил и строил подразделения. В целом, судя по предварительным подсчетам, производный корпус волынского магната, даже с усилением охотниками из кварцяного войска, вряд ли был больше 1 тысячи «готовых к бою» воинов.

Двинулись «спешно» («будто расправив крылья») на Кальник (также владение Корецкого), где пополудни стали на ночевку (то есть от Ильинцев двигались вдоль берега р. Соб по течению этого притока Южного Буга). Князь ночевал в «отчому городку», а хоругви «в порядку» — по окраинным хуторам.

С утра горн снова оповестил о подъеме, воины собрались по-боевому и двинулись дальше. На следующий день утром князь со своим окружением слушал церковную службу («святую мессу»), организованную в полевых условиях («под балдахином»). Тогда же завели охрану («стражі плацові») и производным лагерем двинулись — назначив ночевку «аж на Синиці». Как видим, первый отрезок похода проложенный по степным границам Уманщины, которая как раз в то время активно осваивалась-колонизировалась. Маневр в конечном итоге был предусмотрен в пределах обычного блокирования разветвлений татарского Кучманского пути.

На следующий день отмечали большой праздник «Святого, що в небі воювал», думаю, речь идет о св. Михаиле-архангеле — следовательно, о 29 сентября. С вечера построили походный алтарь, а утром князь и «з ним люд інший» пали на колени, исповедовались и причастились святых даров.

Но холод, дождь, плохие погодные условия, как и то, что татары постоянно скрывались от Корецкого, повлияли на ход событий. Дальше князь уже отчасти распускает войско (вероятно, речь о добровольцах, которые по собственной воле присоединились к походу), а сам на «змордованих» конях движется уже по собственным владениям и 7 октября (вспомнится опять «збій», за хронологией должно было быть 8-е) оканчивает этот путь — счастливые вояки становятся «у Кальника».

Заканчивается текст последней шестой цуг-частью (12 пронумерованных стихотворений). Начинается он с описания празднований по поводу возвращения князя с его войском с похода. Их радостно приветствуют находившиеся в лагере, приезжают также гости от «кварцяных». В воскресный день (то есть 9 октября), когда, кажется, и небо распогодилось («день був на той час на небі веселий»), отслужили «під наметами» службу божью, поблагодарили Господа за то, что «неприятель утіхи не бере».

В конце автор куртуазно и многословно замечает, что погани-татары убежали, услышав само имя Корецкого, потому что помнят, как натерпелись от его предков. Автор «Погони» в очередной раз сравнил князя со львом, от которого в страхе убегают все звери. Он дипломатически заметил, что для боя на службе Отчизны у молодого вождя еще будет возможность. А тем, кто, из-за отсутствия военной победы, не очень рад княжеским походом, рассказчик напоминает, что следует одобрить хороший пример юного магната и признать его личное мужество.

На последней странице напечатана и собственно «Погоня», княжеский герб-знамя Корецких с рыцарем с обнаженным мечом над головой, верхом на галопирующем коне. Рисунок венчает традиционная «княжеская» шапка-венец.

***

В итоге замечу, что «Погоня Охотної виправи до обозу» та до Диких піль ясновельможного князя Самійла-Кароля на Корцу Корецького і т. д., і т. п» (Львов?, 1645) — стихотворная хроника похода на Подолье и Степное Побужье в августе-октябре 1644 г. — является редкой и образцовой иллюстрацией известного украинского явления — магнатского казачества. Отсутствие во время этого похода боевого столкновения — описание которого занимало всегда центральное место в литературе такого рода — заставило автора больше внимания уделить более будничным вещам — организации войска, описанию местностей (посещенных в походе), характеристикам героев «второго плана» и тому подобное. Все это представляет произведение как замечательный источник по истории и военного искусства, а также исторической географии (прежде всего Степного Побужья) и генеалогии шляхетских семей.

Интересно также, что, возможно, именно панегирическая несдержанность автора «Погони» и его последователей в княжеском окружении — с изображением молодого магната как чрезвычайного и образцового воина, породила в будущем ироническое передергивание-поговорку казаков-запорожцев. Новое красное словцо — «Це той пан Корецький, що втік з-під Корсуня по-молодецьки!» Оно вошло в сокровищницу украинского фольклора (напомню, в битве под Корсунем в 1648 г. С.-К. Корецкий первым дал команду своим воякам прорываться, то есть убегать с поля боя, чем поставил крест на организованной обороне коронного войска).