«Театр европейской истории» начала XVIII в.-2

Продолжение. Начало читайте в «Дне» №200-201. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»

Сейчас сложно сказать, не были ли обнадежения Карла именно такой дипломатической игрой, которую вел Петр, пытаясь замаскировать свои военные планы фальшивыми миролюбивыми словами. Но скорее, шведский король на самом деле хотел, выбив уже датчан из альянса своим войском, нейтрализовать царя дипломатически, чтобы полностью сосредоточиться на войне с Августом. Очевидно, Карл считал своим главным соперником польского короля, с которым он вел ожесточенную борьбу на протяжении следующих семи лет. Для этого были все основания, ведь саксонское войско, прежде всего кавалерия, по праву считалось тогда одним из лучших на немецких землях. Следовательно, и победа над ним должна была принести славы больше, чем борьба с московитами, которые не оказывали сопротивления, а бежали, как высказался после Нарвы сам король. А слава была той богиней, которой усердно служил юный король.

Следует признать тот очевидный факт, что в ноябре 1700 г. под Нарвой царь просто испугался приближения непобедимой шведской армии во главе с полководцем, который уже успел доказать свои военные способности под Копенгагеном. Сразу же выразительно проявляется разница в поведении двух монархов. Один смело ринулся на врага, имея гораздо меньшее войско, однако веря в собственные силы и военную удачу. Другой, собрав для осады Нарвы с ее тысячным гарнизоном более 30 тыс. воинов, совсем не надеялся увидеть перед собой все шведское войско. А когда это произошло — банально бежал, бросив свою армию на произвол судьбы. Однако российские и советские историки наперерез оправдывали этот поступок царя. Так, С. Соловйов по этому поводу писал: «...безрассудная удаль, стремление подвергаться опасности бесполезной было совершенно не в характере Петра, чем он так отличался от Карла XII. Петр мог уехать из лагеря при вести о приближении Карла, убедившись, что оставаться опасно и бесполезно, что присутствие его может быть полезно в другом месте. Это был человек, который менее всего был способен руководствоваться ложным стыдом». Кажется, что вообще ощущение стыда не было присуще царю — он и в дальнейшем жертвовал всем и всеми ради себя, своего спасения или собственной выгоды. И никогда этого не стеснялся. Следует также напомнить, что панический побег из-под Нарвы — не первый подобный шаг в жизни Петра. В августе 1689 г. он спасался от восставших  московских стрелков отъездом в Троицко-Сергиевскую лавру. Но то, что можно было простить напуганному подростку, вряд ли подходило зрелому лидеру государства.

Гетман с украинскими казаками избежал унизительного поражения под Нарвой. Казацкое войско в тот момент только совершало марш на северные границы Московии. Военная сила Гетманата была упомянута в письме Петра своему резиденту в Варшаве Ф. Салтыкову от 30 ноября 1700 г. Царь наставлял того, как сообщить союзнику о поражении, которое назвал «некоторым [в]незапным несчастливым случаем». Он приказывал уверять Августа, что Московское царство будет продолжать войну и выполнять свои обязательства и войско его еще не разбито, еще он приказал «...генералу Репънину с 12000 пехоты быть в Новегороде, а гетману Черкаскому с 8000 конных и с 10000 пехотных быть в Пскове, и которые всегда будут готовы к походу...». Примечательно, что по этому подсчету основную часть (более половины) царской армии, которая способна была продолжить войну, составляли украинские казаки.

На самом ли деле Петр считал их своей последней надеждой или просто хотел убедить польского короля в наличии в своем распоряжении значительных военных контингентов? Ведь в действительности знаем много негативных высказываний царя в отношении казаков. Он называл их нестойким, плохо вооруженным, мало дисциплинированным войском, способным разбежаться при первой возможности. В начале 1707 г. Петр упрекал Ивана Мазепу: «в прошлой компании которые казаки были регименту вашего, и у тех почитай что ни у кого сабли не выдали, кроме пищалей и сайдаков...». Лучшего мнения царь был лишь относительно сердюков и компанийцев — пешей и конной наемной гвардии гетмана. При том царь всегда думал о том, что казаки могут «предать». Ведь писал он своему главному полководцу Б. Шереметеву еще осенью 1700 г.: «Черкаское непостоянство ведомо, а беречься вот них всегда надобно...».

КОРОЛЬ КАРЛ ХІІ БЫЛ ТАЛАНТЛИВЫМ ПОЛКОВОДЦЕМ, ОТЧАЯННО СМЕЛЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ОДНАКО  В ТО ЖЕ ВРЕМЯ ПЛОХИМ ПОЛИТИКОМ

На самом деле дело заключалось не в «непостоянстве», а в традиционном для Войска Запорожского поиске лучшего сюзерена. Такой феномен основывался на обычном, но закрепленном в сеймовых конституциях «речпосполитском» понимании взаимных обязанностей главы государства и подданных. Когда первые не соблюдали своих обязательств, нарушали устоявшиеся вольности и права, вторые имели право на восстание, поиск нового сюзерена. Такое было совсем непонятно царю и его подчиненным, которые все — от самого первого до самого низкого — считались его холопами, не имевшими никаких прав.

В условиях, когда война стремительно приблизилась к украинским территориям, все меньше оставалось резонов для удерживания гетмана в царской подчиненности. Петр не гарантировал защиты границ, жизни и имущества жителей Украины. Наоборот, он явно пытался перенести сюда характерные для московского войска методы ведения войны, которые активно испытали в Польше, Литве и Беларуси: тактику «выжженной земли», террора и грабежа населения. Командиру драгунской бригады генерал-майору Н. Ифланту была дана инструкция, в которой речь шла  вовсе не о защите украинцев: «Ежели же неприятель пойдет на Украйну, то иттить в него передом и везде правиант и фураж, также хлеб стоячей на поле и в гумнах или в житницах по деревням (кроме толко городоф), (чего сами не могут употребить) полской и свой, жечь не жалея и строения перед оным и по бокам, также мосты портить, леса зарубать и на болших переправах держать по возможности. Все мелницы также жечь, а жителей всех высылать с пожитками и скотом в леса. Ткож, чтоб жернов не оставъливали, брали с собой или разбивали. А ежели где поупряметца вытить в леса, то и деревни жечь. И о сем заранее сказать. Также и то сказать везде: ежели кто повезет к непъриятелю что ни есть, хотя за денги, тот будет повешен, также равно и тот, которой ведает, а не скажет. Також деревъни, из которых повезут, жечь же».

Гетману стали известны планы Петра относительно полной ликвидации украинской автономии, Гетманата вообще. Царь, получая отговорки Мазепы выполнять его указания под предлогом тяжелой болезни, уже готов был заменить и самого гетмана. 20    октября 1708 г. царь написал графу Г. Головкину: «И кой час я приеду (а буде нужда, хотя и до меня), чтоб или тебе или князю Григорью [Долгорукому. — Г.П.] к гетману ехать и предъуготовить, ежели воля Божия какая с оным определитца, чтоб, не мешкав, другово, для чего нехудо, чтоб Скуропацкой [І. Скоропадський, полковник Стародубський. — Г.П.] недалеко был». Как известно, именно Иван Скоропадский по царской инициативе стал следующим гетманом Войска Запорожского.

В таких условиях глава Войска Запорожского решил перейти на сторону врага Петра. У гетмана были все основания надеяться, что предоставленная Карлу украинская военная и другая помощь побудят того быть благосклонным к своим новым союзникам. Характерно, что в царском указе от 6 ноября 1708 г., где речь шла о «предательстве» Ивана Мазепы, ситуация была представлена следующим образом: якобы после битвы при Лесной и поражения ген. Либекера на балтийском театре военных действий «...был он [Карл. — Г.П.] в такое состояние приведен, что намерен был бежать для спасения своего паки обратно в Полшу, на Волынь, как все пленники и перебесчики из войска его сказывали, ежели бы от проклятого изменника Мазепы от того бегу не удержан и в Украйне обнадеживанием его не оставлен». Следовательно, в глазах Петра гетман стал главным виновником прихода короля в Украину.

Как известно, присоединение гетмана не принесло Карлу желанных провианта, артиллерии, военных запасов, усиления армии украинскими казаками. Под руководством Мазепы на тот момент действительно не оказалось достаточно войска, а подготовленные запасы и пушки успела захватить московская армия в Батурине. Казацкая старшина, не проинформированная о плане Мазепы, не успела его поддержать, была дезориентирована, терроризируемая захватом заложников, реальной угрозой собственной жизни, поэтому в основном сохрагняла нейтралитет. Как писал Вольтер в «истории Карла ХII», Мазепа во время приезда к шведскому войску был «больше похож на беглеца, чем на сильного союзника».

После Полтавы и побега под защиту турецкого султана Карл не прекращал своей борьбы с царем. Украина играла в этом не последнюю роль. Например, дезертир шведской армии Ф. Шульц, уроженец Бранденбурга, который 15 февраля 1710 г. попал в Бреславле в руки царских агентов, свидетельствовал о следующем: «Король Свейской и все при нем будучия мыслят так: естли генерал ево Стенибок [Стейнбок. — Г.П.] с войском в Полшу придет, в то время на Украине черкасы забунтуют пуще, нежели прежде, тогда и он, король, паки на Украйну пойдет. Так, будучи в своей канцелярии, при многих он, король, говорил: или счастье свое найдет, или королем не будет». Следовательно, надеждой Карла было антимосковское восстание в Украине, получение турецкой помощи, войск из Швеции и Польши. Однако сам он планировал действовать, как видно, на южном направлении.

Молодой шведский монарх отличался отчаянной смелостью. Призывая своих солдат сражаться на смерть, он сам не оставался в стороне от боя. Личное участие в большинстве битв, полученные вследствие этого тяжелые ранения неоднократно порождали слухи о гибели Карла. Корреспонденты Петра из Польши, Дании и Пруссии отправили ему несколько сообщений относительно этого, начиная с 1702 г. Так, в письме московского резидента в Варшаве князя Г. Долгорукого, переданном Ф. Головину 5 декабря 1702 г., раскрывались слухи, очень приятные для царя: «О животе короля Шведцкого еще подлинно не знаем, толко болши все признаем, что не жив, за что пишуть, в войске его что будто в генералех великое несогласие и по се время на зимовые кватеры не стали...».. В следующем году поступила новая информация. 21 марта 1703 г. Б. Шереметьев сообщал царю о Карле следующее: «От войск Шведских о короле ведомостей нет. Из Риги проносятся ведомости, будто умер и над войски на его месте королевском князь Голстинский». Последняя по времени весть о вероятной гибели Карла была связана с боем под Добрым 30 августа 1708 г., по результатам которого оба участника объявили о своей победе. Наконец, Полтавская битва и пребывание в Бендерах также породили слухи о смерти Карла. К величайшему сожалению царя, все подобные сообщения оказались недостоверными.