Как бабья мудрость смерть одолела

Согласно архаичным представлениям, мир держится на трех китах или же трех слонах, которые опираются на спину черепахи. Но украинский мир испокон веков стоит на бабах — чистосердечных, шумных, непосредственных, мягких, несокрушимых, наивных, грубых, ласковых, суровых, выносливых, безапелляционных, терпеливых, невыносимых, острых на словцо.

• На бабах, которые до конца жизни трудятся на земле. Которые тащат бесконечные мешки и «кравчучки». Которые держат деньги завернутыми в носовик. Которые в холодный летний вечер сразу наряжаются в калоши и пуховики. Которые в молодости прошли через такое, что и не снилось нам даже в нынешних «прифронтовых» условиях, — но и в дальнейшем не испытали особого благополучия. Которым на вид можно дать и 60, и все 90! Которые, похоронив только что своих дедов (а бывает, что и детей), говорят о себе: «Еще поживу немного — чтобы мир не без меня был» (копирайт — Анна Ивановна из Сотников неподалеку от Корсуня, которая держала корову над дальним прудом).

Именно о такой вот бабе — 86-летней Ефросинье Гавриловне Чумак из заброшенного села в Чернобыльской зоне — и написал Павел Арье пьесу «В начале и в конце времен (Баба Прися)», премьера которой под названием «Сталкеры» недавно состоялась в Киеве (режиссер — Станислав Жирков, совместный проект Молодого театра и театра «Золотые ворота»).

• Через это произведение произошел тот прорыв, которого давно ждали: на пьесы Арье наконец-то обратили внимание не только в молодой и амбициозной драматургически-режиссерско-театроведческой «тусовке», но и в государственных  театрах. Случилось это, как часто бывает, не без помощи извне: в первый раз «Бабу Присю» поставил в собственном театре в Москве прошлой осенью Роман Виктюк. Вскоре подключился Театр им. Леси Украинки во Львове (постановка Олексы Кравчука), и вот теперь — Киев.

Знаковый нюанс: в двух предыдущих постановках героиню играли мужчины — соответственно, Олег Исаев и Олег Стефан. Наверное, режиссерам хотелось, лишив персонаж «излишней» женственности, вывести его на уровень символа, архетипа. Станислав Жирков пошел другим путем, пригласив на заглавную роль, напротив, молодую и красивую Ирму Витовскую, которой ту бабу еще с полвека «догонять». И — не ошибся. Архетип никуда не делся, но добавилась и безотрадность, которая лишь женским естеством и продуцируется.

• ...После спектакля долго всматривалась в глаза Ирмы. Да, светлые, да, без макияжа. Но в спектакле — клянусь! — они были по-старчески выцветшими и слезились, хотя и порой игриво сверкали. Но главное — даже не глаза, не искривленный и, кажется, лишенный большинства зубов рот, не «шамканье», не согнутая осанка, а — знания. Обо всем и обо всех. Для этой бабы Приси вполне естественно с наслаждением закусить фосфорицирующим грибом (после чего дискутировать с радиоприемником), непринужденно общаться с русалками и мавками и ходить по болоту заповедными тропинками, которые еще покойная стрекоза Стефания показала. Как естественно и рассказывать о татарах-поляках-Хмельницьком-кацапах-красных так, словно она это все видела собственными глазами и пережила лично. «От беды не прятаться, а жить с ней научиться», — ее жизненное кредо, хотя баба, понятное дело, и слова такого «заграничного» не знает.

• «Наши матери в шлемах и латах бьются в кровь о железную старость. Наши дети ругаются матом. Нас самих почти не осталось», — пела когда-то старая российская группа. И это очень похоже на ситуацию пьесы и спектакля: если для бабы Приси вполне органично находиться в «зоне», без людей, в одиночестве со стихиями, то ее дочь Слава (Виталина Библив), кажется, раз и навсегда растерялась перед реальностью — и так и осталась, и с тех пор осознанно много лет скрывается от нее. А внук Вовчик (Владислав Писаренко) — абсолютный ребенок в свои 28: он мечтает о киевском метро и «Макдоналдс», но права собственного выбора он лишен изначально. Единственным же мостиком между ними и «нормальной» жизнью (хотя что нормального в депутатах, которые устраивают поблизости Припяти «сафари» на живых людей?) становится участковый Вася (Алексей Нагрудный), который, хотя и сочувствует отшельникам, и не прочь воспользоваться снисходительностью Славы и знахарскими талантами бабы Приси, однако статус «при исполнении» все же берет верх.

Собственно, в спектакле территория Чернобыльской зоны становится метафорой страны в целом. Мы все — в «зоне», мы мечтаем о ЕС, НАТО и безвизовом режиме, как Вовчик о том «Макдоналдс», но они остаются где-то там, за горизонтом. И «сталкеры» — это не безбашенные неформалы-путешественники, которые бродят по запрещенным лесам, а все мы, которые из поколения в поколение двигались по замкнутому кругу, не в силах его разорвать.

...Малая сцена Молодого открылась на рубеже 1980—1990-х спектаклем «Археология» по Алексею Шипенко в постановке Валерия Бильченко, которая стала своеобразной Библией для целого поколения театралов. В конце этого спектакля аляповатые персонажи-маргиналы вдруг оказывались безгранично красивыми — они выходили в белых винтажных нарядах и танцевали вальс. Было ли это последней вспышкой света перед проваливанием в небытие, или же обретением, наконец, вечной гармонии, недосягаемой в повседневной реальности и в реальной отчужденности, — от других, от себя, от собственной жизни?.. — Кто знает...

• Финал «Сталкеров» очень похожий — если не визуально, то по настроению. Здесь тоже умирают все. Однако — не на наших глазах: герои просто пересказывают собственную смерть. А баба Прися с внуком Вовчиком — уже «по ту сторону» — радуются, словно дети.

Если первый акт можно определить как фарс, насыщенный фирменными «гегами» Жиркова, то второй превращается в трагигротеск. И чем ближе к развязке, тем суровее и сдержаннее становится в своих фантазиях постановщик.

Почему после спектакля, несмотря на все это, не возникает ощущения обреченности? Почему он такой светлый? Возможно, потому, что не по годам мудрым является здесь и автор, и режиссер, и актеры. И это дарит уверенность: и у них, и у нас все еще впереди.