Михаил РЕЗНИКОВИЧ: «Актерская профессия сегодня становится фабрикой зарабатывания денег»
О новинках театрального сезона, о творческом гене, «героях» нашего времени и других проблемах, возникающих на сцене и вне ее. На эти и другие вопросы «Дня» отвечает худрук и гендиректор Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки.
— Михаил Юрьевич, первый вопрос — традиционный. Какие постановки планируются в новом сезоне?
— Этот вопрос хоть и традиционен, но отнюдь не так прост… Конечно, можно было бы просто перечислить, но… У нас сезон особенный!
— Почему?
— Мы сейчас подходим к середине нормального срока жизни театра одного или двух поколений. Я руковожу театром 12 лет, а жизнь театра вместе с одним лидером, по законам театра ХХ века, 20— 25 лет. Мы находимся на своеобразном рубеже. Должен сказать, что мы сейчас можем себе позволить не выпускать ни одного нового спектакля вообще. Репертуар обширен, с октября по июнь можно играть те спектакли, которые у нас есть. Самое главное сегодня — это повышение уровня энергетики, уровня правды, уровня стремительности ритма в каждом спектакле. И поэтому ведущее направление жизни театра в новом сезоне — работа над репертуарными спектаклями, чтобы они стали гибче, полетней и соответствовали бы сегодняшнему стремительному бегу времени. Николай Павлович Акимов говорил, что театру, достигшему совершенства, уже ничто не поможет. Поэтому главное — работать.
Если говорить более конкретно… Ушел из жизни выдающийся актер Степан Степанович Олексенко. Мы будем восстанавливать спектакль «Милый лжец», потому что он по своей проблематике — вечен. Теперь главную мужскую роль будет исполнять Юрий Иванович Гребельник.
Мы вернемся еще один раз к «Ревизору». Приближается юбилей Николая Васильевича Гоголя. Надеюсь, что до конца сезона мы этот спектакль выпустим. При этом молодежь будет заниматься различными внеплановыми работами над произведениями автора.
Сейчас продолжаются репетиции спектакля «На закате солнца» с Валерией Гавриловной Заклунной и Юрием Николаевичем Мажугой.
— Когда будете выпускать?
— А когда получится. В связи с тем, что нет, я бы сказал, блошиного нетерпения выпускать новые спектакли, мы займемся больше внутренними вещами.
У нас есть замечательная пьеса по рассказам Исаака Башивиса Зингера «В тени виноградника». Заметьте, «Тойбеле» у нас идет уже 10 лет. А эту пьесу мы начнем ставить на новой сцене и посмотрим, как и когда она у нас произойдет.
— Вы режиссер этого спектакля?
— Нет, в какой-то мере я буду курировать эту постановку. Режиссер — Надежда Петровна Батурина. Спектакль, который она поставила когда-то, «Пизанская башня» — один из лучших в репертуаре театра.
Недавно прошел юбилей Ларисы Кадочниковой, и мы в самое ближайшее время запустим спектакль «Странная миссис Севидж», где она сыграет главную роль.
Кроме этого, у нас есть интересная пьеса «Одолжите тенора», которую поставит Олег Никитин.
Пока мы запускаем эти пьесы совершенно вне сроков, кроме, возможно, «Ревизора».
В 11-м номере журнала «Новый мир» за прошлый год была опубликована повесть Всеволода Петрова о войне. Петров — искусствовед, который недавно ушел из жизни. А повесть он написал сразу после войны — в 1946 году. Очевидно, в ней много автобиографического. Автор так написал о войне, что повесть более 60 лет пролежала в столе. Тогда тот ракурс сосуществования человека и войны был неприемлем для власти. Я полгода работал над сценическим вариантом повести. Оригинальность этого проекта в том, что он будет совместным с театральным университетом. Как мы его реализуем — пока сказать трудно.
Также мы готовим проект под названием «Пространство Боровского» — выставку, посвященную великому художнику Давиду Боровскому. В конце жизни, сидя вот на этом диване, Давид на вопрос: «Что для вас Театр Леси Украинки?» — ответил: «Театр Леси Украинки — это мое все». Это накладывает на нас, оставшихся жить, и на меня — достаточно близкого Давиду человека, огромную ответственность, очень серьезные обязательства. Мы хотим отдать фойе под «Пространство Давида Боровского». И это будет не выставка, а его мир, где он жил вместе со своими грандиозными сценографическими работами, вместе с тем, что он любил, что исповедовал. Мы планируем, если все будет хорошо, открыть «Пространство» в марте следующего года.
— Какие опасности подстерегают театр, как вы выразились, в середине пути?
— Усталость мастеров, усталость среднего поколения, и, к сожалению, что неестественно, но реально — усталость молодых. Вдруг творческий ген атрофируется, размывается, и артисты разных поколений начинают играть лишь на технике. И сразу живое на театре уходит… Это очень хорошо видно на примере многих театров Москвы и нас, увы, подстерегает тоже. Стараемся это преодолеть… Если подобное явление поглощает театр — тогда это беда театра. Не хочу быть пророком, но когда читаю о «Женитьбе» Захарова, остро осознаю, что замечательные артисты устали.
Второе, что подстерегает театр и является очень для него опасным — то, что режиссер работает в основном с одним поколением… Сначала оно взрослеет, потом старится, а после него пустота… Такая пустота сейчас в БДТ, в Вахтанговском театре, Ленкоме… Гнат Петрович Юра, который мудро руководил театром им. Франко, это все понимал лучше других, и у него смена поколений была естественнее. Он думал о будущем своего родного дома — театра.
Мы в нашем театре стараемся, чтобы поколения двигались, развиваем среднее поколение и, конечно, молодых.
— А смена поколений в театре может быть естественным процессом?
— Увы, нет. Это должен понимать руководитель. Я бы так сказал: смена поколений может происходить естественно, только если лидер понимает эту необходимость и направляет движение театра по этому пути, потому что самому артисту, по большому счету, все равно…
— Хотя, если говорить о пресловутом актерском эгоизме, по сути, трагичном… Когда в 60 хочется играть 20-летних...
— Безусловно. Не обязательно 20-летних, но актеру хочется постоянно быть в центре внимания, единственным и неповторимым.
Константин Павлович Хохлов оставил после себя замечательную трупу разных поколений. И это дало возможность движению театра еще лет на 20…
Но есть еще третья составляющая, над которой актеры не задумываются, а она также очень важна. В 70—90 гг. прошлого столетия было самым модным авторское кино. Оно выражало душу режиссера и было очень часто многозначительным, метафорическим, раздумчивым, мистическим, весьма талантливым. Но жизнь наша сегодня такова, что это не востребовано!
— А что же востребовано?
— То, на что кино сегодня очень чутко откликнулось. Вот, например, Венецианский фестиваль… Кто взял первый приз? Энг Ли за фильм «Вожделение»…
Сегодня и кино, и театр требуют очень острой концентрации событийного ряда. Лирический рассказ, растянутый во времени, уже неинтересен. В кино это более явно, поскольку зритель голосует ногами — попросту не ходит на такие фильмы. Если каждый спектакль не является абсолютно обоснованным, психологически выверенным зрелищем, состоящим из цепи кульминационных событий, — он неинтересен. Это требует высочайшего актерского мастерства, пересмотра позиций даже мастеров, которые не совсем к этому готовы.
В нынешнем сезоне мы попытаемся приблизиться к разрешению этих проблем.
— Михаил Юрьевич, а от чего устали молодые актеры? Является ли это приметой времени?
— Вы знаете, да… Примета времени, примета поколения. Достаточно трагическая. Два года назад я взял в театр свой курс, хотя это было очень непросто, тогда на театр навалились известные события, беды, драмы, гонения. Уже четырех человек из этого курса нет в театре. По разным причинам. Не выдержали…
У многих молодых сейчас от нашей странной жизни возникает лозунг Остапа Бендера: «Я мог бы частями, но мне нужно сразу». А если это «сразу» не происходит — возникает надлом. Очень опасная тенденция. Творческий ген у них стремительно мчится к нулю…
— Но 400 долларов хватает сегодня только на оплату квартиры… И даже желая полностью посвятить себя искусству, человек, увы, не способен питаться лишь духовной пищей…
— Вы знаете, я думаю, что все это так, но и не совсем так. К нашим молодым это относится в меньшей мере, поскольку многие из них за квартиру не платят… Просто есть мера человеческого ума, чуткости, понимания, что является главным. У нас снимаются актеры разных поколений. Это не мешает им быть востребованными, главными в театре. Все можно согласовать. Любая съемка сегодня здорово оплачивается. И очень печально, когда профессия становится только фабрикой зарабатывания денег. У некоторых молодых — в том числе. Каждый выбирает свое. В театре мы никому не запрещаем сниматься. А творческая усталость от того, что нет ни творческих критериев, ни азарта, ни интереса к искусству, театру…
— В съемочной суете — рекламах, массовках — утрачивается гражданственность, личностная позиция молодых актеров?
— А этого и не было...
— Разве возможен художник вне контекста предлагаемых обстоятельств времени?
— Так они и живут… Это беда даже нескольких молодых поколений. И это самое трагическое, что сегодня существует. Понимаете, сегодня приходят дети 17—18 лет в Театральный, не зная Кобылянской, Карпенко-Карого, Коцюбинского. Я уже не говорю о великой мировой классике! И когда параллельно с этим на телевидении — низкопробный продукт, мы уверенно движемся к потере поколения. Недавно я прочел материалы французских исследователей. Академики, лучшие умы Франции забили тревогу: молодежь не знает даже, кто такие Шекспир и Гете… Цитируя одного из французских критиков, скажу, что из нации просветителей они боятся превратиться в нацию тупиц.
Если наша власть не поймет эту животрепещущую проблему, если не забьет тревогу — сами понимаете, чем все это чревато.
— Михаил Юрьевич, постперестроечный период в театральных кругах было принято называть «временами Молчалина». А кто герой нашего новейшего времени?
— Не знаю, мне трудно сказать. Но кажется, что начинает вырастать новое поколение, которое, очевидно, найдет своего сильного, умного, честного героя и захочет ему подражать. А сегодня…
— …безгеройное время?
— Боюсь, что да. Герой может появиться, если в нем будет боль за страну, за людей. Очевидно, он будет выражать точку зрения нового поколения, нынешних двадцатилетних.
