Роман Бондарчук: «Мир моих героев – параллельная реальность!»

29 июня открывается один из лучших кинофестивалей мира класса «А», который 53-й год подряд будет вручать свои престижные призы. Один из явных претендентов на награду — новый фильм Романа Бондарчука «Вулкан» (Украина—Германия, продюсер — Елена Ершова, сопродюсеры — Таня Георгиева, Мишель Меркт и Дарья Аверченко). Смешной и болезненный, по всем законам драмеды, рассказ о нашем настоящем, пропитан любовью к родному краю — Херсонщине. С точки зрения мирного большого город или Востока, где лучшие сыновья уже четыре года защищают Украину, такой призрачной жизни не бывает. Но люди живут именно так. И в ленте это показано очень профессионально во всех отношениях — от сценария, захватывающей картинки, музыкального оформления к актерским работам.

Это — первая полнометражные картина режиссера, хорошо известного зрителю по документальному фильму «Украинские шерифы», который широко был показан в прошлом году по всей Америке, как возможного претендента на «Оскар».

Режиссер открыл для себя США. Америка открыла до сих пор незнакомую Украину. А мы сегодня открываем для себя будущего победителя, без сомнения, многих фестивалей.

ОТ ЗАМЫСЛА — К ВОПЛОЩЕНИЮ

— Роман, «Вулкан», знаю, задумывался как документальное кино. Как получилось, что документальный замысел перерос в художественный фильм?

— Первый импульс к мысли, что можно сделать фильм об этой земле возле Каховского водохранилища и о людях, которые там живут, об их полной отдаленности от столицы, от наших представлений о взаимодействии в обществе, между властью и гражданами, возник, когда лет десять тому назад мы с Дашей (теперь женой, тогда мы только встречались), заехали к ее дяде в Борислав. Он в советские времена был председателем рыбколхоза, имел «Волгу», своего водителя и был важным человеком. А когда все рухнуло — стал никем. Пытался активно влиться в новые времена, понять, как опять кем-то стать. Все друзья и одноклассники пошли «бодяжить» каховский коньяк, там есть село Веселое, где в каждом дворе это делают и на рынке продают. Кто-то пошел в службу охраны тех, кто охраняет тех, кто «бодяжит». Какой-то там был абсолютно абсурдный бизнес (или это не бизнес вообще) — они заставляли водителей туристических автобусов, которые ехали на море, останавливаться на этом рыночке, что-то покупать. А кто не останавливался, догоняли и прокалывали колеса, чтобы знали в следующий раз. То есть такая абсурдность исходила из всех историй. Вова — достаточно артистичный человек сам по себе. Если бы он родился в более благоприятной местности, мог бы стал изобретателем или актером. Он все время очень загорался, пересказывая свои бизнес-идеи. Они были наивны и немножко детские. Например, по телевидению узнал, что в Финляндии камыш стоит 20 евро за вязанку и косил этот камыш все лето с мужиками. Накосив очень много, появился вопрос: кому его продавать?

— Как переправить в Финляндию?

— Оказалось, что, как всегда, все «схвачено». И переправить никак, а потому продали местному фермеру за копейки. Дальше была история с дискотекой, которую он организовал в парке, это даже приносило ему какую-то небольшую прибыль, пока не организовал конкурс... стриптиза на этой дискотеке. Люди напились сильно и разделись, а одеваться не захотели. Милиция всех обнаженных ловила до самого утра! И бизнес прикрыли. В разных формах это потом вошло в фильм, это определенные эпизоды, которые нельзя было придумать. Потом Вова подошел к своей новейшей бизнес-идее — увидел по телевидению мужчину, который вырыл кости немецкого солдата, нашел родственников в Германии и продал за кучу денег. Предложил мне присоединиться к этому стартапу, купить металлоискатель и найти родственников в Германии, чтобы вместе это все продавать. Меня это очень шокировало, не думал, что костями можно торговать и как вообще можно до этого додуматься. Тогда решил, что нужно дядю Вову поснимать, потому что это незаурядный человек. Поехали в Херсон на Блошиный рынок и оказалось, что 90% товара на нем — либо металлоискатели, либо то, что было найдено с их помощью. Там были прекрасные диалоги. Некоторое время мы просто ходили за Вовой и собирали истории, приключения, мифы, которых там очень много.

И сама вера в то, что в настоящий момент что-то выкопаем и разбогатеем — это наше типичное состояние сознания. Все искренне верят, что на дне водохранилища до сих пор лежит золото Полуботка, его просто нужно оттуда достать. И это рассказывает каждый встречный — маленький и взрослый.  Все верят, достают до сих пор железяки разных времен, но золото пока еще не достали! Спустя некоторое время понял, что это абсолютно отдельный мир, экзистенция, параллельная реальность, где все вещи выглядят иначе и являются не тем, чем кажутся. К этому добавились еще рассказы о тех землях до того, как стало там водохранилище. Это были райские места                — рыбу не нужно было ловить, ее просто доставали, когда проголодались, палкой. О том, как уже построили дамбу и из-под воды торчали верхушки деревьев, а птицы прилетали гнездиться, потому что не было где, и они там погибали. Я еще с детства это все видел. Магнетическая зона, перекресток всех дорог, войн, которую в конце концов залило водой, но там оно где-то есть.  Все начало складываться в привлекательную метафору, которую решили, в какой-то момент, делать игровой, потому что много вещей сложно показать в документальном фильме. Вова видел миражи.  Хотелось передать эту мистику, ощущение того, как они воспринимают реальность. И вот мы взяли целые сцены того, что сняли, и начали выписывать  сценарий.

— Это длинная история — от задумки к воплощению, но настолько за последние несколько лет изменилась ситуация, наша жизнь, мировоззрение. И на экране — не просто мистическая земля, а будни «серой зоны». В эти новые времена это было вашим заданием?  Войны нет, но она чувствуется?

— Не думаю, что она чувствуется сильнее, чем на Востоке. У меня большее ощущение дикого поля, которое как дно океана. Наверху идут какие-то процессы, превращения, как Вова наш говорит: «Майдан был там, война — там, а здесь как  было, так и остается»... В действительности, это подводное царство и есть, в которое они погружаются. Делает ли кто попытки оттуда выбраться, уютно ли на этом дне сидеть,  можно говорить долго. Когда снимали, нам нужна была помощь полиции, чтобы перекрыть дороги, снять проезды. Писали официальные обращения, не получали никаких ответов, пытались встретиться с начальником полиции, —  ничего не выходило. Спустя некоторое время местный водитель, который нас возил, сказал: «Вам нужно идти не к начальнику, а к человеку, который сидит у него в приемной. Не нужно никаких взяток, писем, просто проявите свое уважение и попросите его»... Оказалось, что это бывший начальник полиции, который не прошел переаттестацию, теперь он без должности, но все равно сидит в приемной и решает все вопросы. Там на всех уровнях сложилась параллельная реальность, неофеодальная, даже не знаю, как ее правильно назвать. Это не так о войне, как об отдельной планете, которая имеет мало отношения к тому, как мы себе представляем жизнь здесь, в столице.  И кое-кому в столице не помешает это понять.

— А как мы представляем?

— Здесь по крайней мере,  когда позвонить в полицию,  они приедут. Здесь какое-то гражданское общество существует, под давлением общественности  происходят процессы, которые можно назвать превращениями на лучшее.

КАК СТАТЬ АКТЕРОМ?

— Актерская игра в фильме очень правдива, профессиональна, но чувствуется ваше личное умение работать с актерами. По какому принципу шел отбор?

— Из профессионалов там Виктор Жданов (актер Киевского театра драмы и комедии на левом берегу Днепра). Принципиальное решение для меня — пригласить его на эту роль, — он сам родом из Херсонской области. Искал человека, который может говорить так, как там и не выделяться из этого пейзажа.  Христина Дейлик еще училась на то время в Театральном университете, это ее дебют в кино. Собственно, у нас больше нет профессиональных актеров. Долго искали Лукаса среди актеров, но это не просто актерская задача, это состояние, в котором важно находиться. После кастингов  подумали, что должен быть иностранец, если это миссия ОБСЕ. Но стало понятно, что не сможем говорить достаточно глубоко, потому что для иностранца видимые только базовые и поверхностные вещи. Иностранец вообще мало представляет о жизни «дикарей на юге Украины». А здесь интересно, что диалог происходит между гражданами одной страны, которые  живут на абсолютно разных планетах. Возникла идея позвать Сергея Степанского, который всегда мечтал быть актером, но одно время не осмелился. Вступил на звукорежиссерский факультет и сделал карьеру — он один из лучших звукорежиссеров. Предложили прийти на кастинг и у него неплохо вышло с первого раза. Я с ним давно знаком, и здесь было еще одно преимущество  —  общий опыт, травмы, разочарования, успехи и много вещей не нужно объяснять.  То есть легче направлять человека, потому что он близок тебе. Таким образом сложилась история с главным героем. А все остальные герои —  местные жители. Актерами занималась Таня Симон, режиссер по образованию, у нее есть очень красивый короткий дипломный фильм «Хлам». Она ассистент режиссера по работе с актерами на «Вулкане» и очень много вещей делала сама. Приводила в кадр непревзойденных людей. Например, водитель автобуса на автостанции, она его просто выхватила из массовки, привела за руку. Человек начал говорить таким прекрасным... матом, который из его уст не звучал грубо. Это был мелодичный и волшебный мат, причем каждый дубль все более красивый и красивый. Так могу рассказать почти о каждом.

ШУМЫ, МУЗЫКА И ПЕНИЕ

— Очень органичный образ в фильме — музыка, которая сплетается с шумами и хоровым исполнением. Как пришло такое решение?

— Музыку написал Антон Байбаков. Мы знакомы с первого курса института, много работали вместе. В «Украинских шерифах» много писали разной музыки, в конце концов в фильм не вошел ни один трек. Антон был очень огорчен этим. Когда подошли к работе с «Вулканом», сказал, что в этом фильме музыка должна звучать непрерывно, потому что я так больше не смогу...  Антон как раз закончил работу над «Небывалым походом». Он находился в симфоническом состоянии, сделал первые эскизы пролога, там было сказано все. После этого можно было фильм не смотреть, потому что он достиг пика, катарсиса и это было очень красиво, но слишком мощно. Начали много говорить и искать  какой-то ключ к пониманию,  как это должно звучать. Все-таки эстетика самого фильма очень аскетическая, —  штатив и ручная камера, —  простые мизансцены и хотелось, чтобы так же звучало в музыке. Много было написано,  надеюсь,  когда-то это сможем выдать. Но у меня екнуло в сердце, когда начали думать вокруг этого хора-миража, который то появляется, то исчезает. Село уже затоплено, уже и в живых никого нет из этих людей, а хор есть. Мы взялись за этот хор, начали его разбирать на голоса. Появился пролог из соло из хора, так сложилась вся партитура,  в конечном итоге на финальных титрах хор звучит в чистом виде, они  поют «Пливе човен...».

КОПРОДУКЦИОННЫЙ ОПЫТ

—  Как работается в продюсерском кино? Какие перспективы копродукции? Способно ли наше кино влиться в мировой, европейский кинопроцесс?

— Основная школа для меня была — «Украинские шерифы». Копродукция — Украина, Латвия, Германия, и у каждого продюсера из этих трех стран было свое виденье и пожелание к фильму. В конце концов, отправили фильм на Work-Shop, который помог его закончить. Это была школа, куда приглашаются признанные эксперты в отрасли монтажа, пиара, промоушена. Мы сделали то, что называется пекетч, нашли форму, в которой фильм отвечал критериям картины с международным потенциалом. Когда его структура максимально поняла, когда экспонируются с самого начала главные герои, когда есть ряд вещей, которые помогают зрителю зайти в эту историю. Это была огромная школа, местами  травматическая, но  смог отстоять то, что  важно для меня. Пришло понимание того как, что для чего нужно.

— В случае с «Вулканом» было легче,  уже понимал определенные вещи на этапе работы над ним. Могу сказать, если три-четыре года тому назад для Украины копродукция звучала как что-то очень экзотичное и исключительное, то в настоящий момент таких копродукций происходит  много. Продюсеры и режиссеры учатся это делать. И режиссеры понемногу понимают, что нужно идти на сотрудничество. Мне до сих пор случались продюсеры, которые понимали всю хрупкость процесса, — сломать или навредить очень легко, нам всегда удавалось корректно решать вещи, которые нужны фильму.   Сложно говорить о каком-то изменении в отношениях режиссера и продюсера, я закончил университет во времена, когда вообще ничего не было. Делал свой дипломный фильм и это, собственно, был единственный фильм, который смог в институте закончить. Случился он потому, что мы уже, как студенты, начали делать коммерческие работы, были уже какие-то деньги, чтобы  организовать свою съемку. Нашли старую, черно-белую пленку в подвалах учебной киностудии,  купили камеру, которые продавали тогда все старые операторы. То есть не благодаря, а вопреки. Мы не получили от института ничего. «Таксист» — самодельный фильм. Нужно было освоить все профессии —  от водителя до звукооператора. Нужно было организовать себя, чтобы иметь возможность делать  съемки, затягивать на них людей.  Я и в настоящий момент не требует невозможного, прекрасно понимаю все процессы —  что нужно, без чего можно обойтись и как возвести все к умному виду.

— Ваше кино можно назвать жанровым? Какой киноряд вы продолжаете?

— Может, жанр изображения действительности? Оно сам так выходит. Нет желания сделать так, как у кого-то. Мне очень нравятся Луцик с Саморядовым и вся эта их «дурь», но это абсолютные 1990-е, лучше их никто не сделал и не сделает. Хотя идеи живы до сих пор, это отпечаток того времени. Очень интересен С. Лозница, хотя и совсем иной. Меня восхищает в этих людях и мой юг, который все время снимаю, — присутствие очень красивой самоиронии, а восприятие этого мира не является абсолютно черным. То есть, кроме этого экономического безвыходного положения и разных социальных проблем, есть стержень —  в случае военной агрессии они эту землю будут защищать. Я чувствую, отчего это происходят. Ведь под водохранилищем есть игла, могила Полуботка, что ли он там утопил, потому эти люди оттуда не уйдут. Если они оставляют в себе оптимизм, я тоже не могу делать безнадежные фильмы о них. И — для них.