Вне Прокрустова ложа

Подчас нас охватывает непередаваемая грусть перед ощущением вечности, и мы не всегда замечаем, как постепенно изменяем мир к лучшему. Подобные мысли вызвала встреча с «неофициальным поэтом» Борисом Херсонским, недавно состоявшаяся в одесском офисе турцентре Aquavita.

Его слово емкое и взвешенное, иногда ироническое, в основном окутанное грустью. За минорной тональностью стихотворений поэта кроется какая-то жалостливая симпатия к человеку. Автор представил один из последних своих сборников — «Одесский дневник», вышедший в свет в известном харьковском издательстве «Фоліо».

Напомню, Борис Херсонский — врач-психиатр, кандидат психологических наук, в прошлом заведующий кафедрой клинической психологии ОНУ им. И.И. Мечникова, сейчас работает в Киевском институте современной психологии и психотерапии; известный одесский русско— и украиноязычный поэт, эссеист, переводчик. Многим известны его литературные произведения, гораздо меньше труды по методике исследования мышления, которые имеют определенное отношение к его поэтическому творчеству.

Херсонский является автором боле двух десятков сборников: «Семейный архив», «Пока не стемнело», «Дао Дэ Цзин», «Открытый дневник», «Пока еще кто-то», «Kosmosnash», «Месса во время войны», «Клаптикова ковдра», упомянутый «Одесский дневник» и другие, в которых ощущается пульс времени. Литературный род его творчества — лирическая исповедь, которой присущая откровенность, ведь это необходимое условие восприятия писателя аудиторией.

Борис Херсонский является лауреатом стипендии фонда Иосифа Бродского (2008), премий Anthologia (2008) и Literaris (2011) и др. Он представитель поколения «семидесятников», которые в период брежневской реакции занимались литературным творчеством под прессингом цензуры, сталинской нео-идеологии, что, в конечном итоге, на два десятилетия выбросило поэта из литературного процесса (Херсонский ответил режиму молчанием). Лишь в конце 1980-х годов книги Бориса Херсонского выходят в свет сначала на эмиграции, а в постсоветские времена в РФ и Украине. Так случилось, что признание как поэт он сначала получил за рубежом. Напрашивается библейское: «Нет пророков в своем Отечестве!»

Из выступления Бориса Херсонского вырисовывается последовательная в своих убеждениях, смелая и откровенная в своих ответах личность, которая предвзятых по отношению к Украине собеседников готова поставить в неудобное положение. В плане мировоззренческом его высказывания свидетельствуют о невосприятии российского экспансионизма и стремлении кремлевской власти реанимировать империю и тоталитаризм, как и крайности насильственной украинизации. Самоидентификация этого мужчины многоуровневая, он является представителем новой украинской политической нации.

В начале встречи Борис Григорьевич рассказал о своем вхождении в литературу: «Самая серьезная неприятность, которая у меня была в прошлом, — это восьмичасовой допрос в нынешнем доме СБУ, который тогда назывался как-то иначе, даже боюсь, что помню, как именно. Потом было длительное молчание. Первая книга вышла в Одессе в 1993 году (печататься начал в семнадцатилетнем возрасте в газете «Комсомольская искра»). Первая московская книга вышла в свет, когда мне уже исполнилось 56 лет. Последняя из книг («Одесский дневник») издана в этом году в одном из ведущих украинских издательств. В ней преобладает моя поэзия двух последних лет».

Автор также представил свой двуязычный сборник эссе «Клаптикова ковдра», отрывки из которой читала присутствовавшая на встрече жена писателя Людмила. Это знаковое издание, которое показало Херсонского как украиноязычного писателя, что говорит о четко выраженной его двуязычной позиции (украиноязычные тексты в переводе). И если раньше он имел тягу к переводам с украинского на русский, то теперь признает, что это было неуместно, учитывая полную самодостаточность украинского языка.

«Я сам виноват, что имел ориентацию на Москву — признает писатель. — Ведь в те времена это была культурная метрополия, а украинские издательства в русскоязычных авторах тогда заинтересованности не имели. Сегодня ситуация изменилась: быть украинским автором — это дело чести. Те, для кого это не было делом чести, сегодня покинули Украину. После агрессии России против Украины мы поняли, кто нам друг, а кто враг». Украинский язык, по убеждению Бориса Херсонского, на юге имеет большую перспективу, но Одесса в смысле языковом имеет свои особенности.

Открытость границ имеет те последствия, что одесское еврейство за последние два десятилетия уменьшилось десятикратно. Его уязвимая сторона в советские времена крылась в стремлении избавиться от своих внешних этнических признаков, Так называемый одесский язык, по мнению Херсонского, — это не более чем «салат».

Развенчивание мифов об Одессе — тема, которая занимает писателя: например, насколько правильно утверждение, что Одесса основана Екатериной ІІ? Столь ли уж и толерантна многонациональная Одесса? А еврейские погромы 1905 года? Сейчас, считает Борис Херсонский, Одесса расколота между двумя мирами — «русским миром» и украинской реальностью. Есть евреи, которые хотят жить в лоне русской культуры, но при этом не желают жить в России. Собственно, русский язык в Украине   — это уже субкультура. Наше общество должно признавать право русскоязычных граждан Украины на свою самобытность.

Отдельная тема связана с отношением к такой личности, как Исаак Бабель. Талантливый писатель, прекрасный стилист и мужчина, который был хладнокровным к жертвам НКВД. Должен признать, что у Бориса Херсонского с его христианскими ценностями (что он никак не афиширует) компромиссов с совестью не может быть.

Что есть поэзия? Состояние души, когда не высказаться не можешь. И не важно, есть ли рифма, ямб это, хорей или произвольный верлибр. По убеждению Бориса Григорьевича, писаться должно на одном дыхании. Сейчас одесские молодые писатели, очевидно, отдают предпочтение именно украинскому языку. По мнению Бориса Херсонского, за ним будущее.

Одесса может быть комфортной и дискомфортной, культурно она завязана на отдельных личностях, и какое-то непонимание с элитой, по мнению Бориса Херсонского, может сделать тебя изгоем. «Я благодарен тем, кто мне мешал, ведь это лишь многократно усиливало мою творческую энергию», — признался Борис Григорьевич.