КУЛЬТУРА НИЩЕТЫ И НИЩЕТА КУЛЬТУРЫ
У нищеты уродливый вид, не только внешний, но и внутренний. Даже Киев, как и его люд, потерял свой столичный лоск, свою вальяжность — несколько напускное достоинство, свое сибаритство — немного вульгарную праздность... Дорогая аляповатость одежд, присущая всем южанам, сменилась аляповатостью бедности. И если первая вызывала легкую насмешку, вторая вселяет безотчетную тревогу от сочетаемости несочетаемого, соединения случайного, обветшалого, давно вышедшего из моды. И этот животный запах, пропитавший давно не чищенные и забывшие о духах и одеколонах одежды.
Нищета безнравственна. Она вытравливает из человеческих глаз их пронзительность и теплоту, их «душевное» выражение. И отражает желание скрыть от других или вытаращенную пустоту, или пристальную зависть, или отчужденную усталость, или обесцвечивающую злобу. И от этого лица людей, даже самые симпатичные, теряют свое заостренное благородство, превращаясь в мордашки и физиономии. Весной это видно наиболее отчетливо.
Нет тайны в том, как живут эти люди. Но есть нечто таинственное в том, что они выживают. Выживали всегда, несмотря на многовековые нашествия татар, опустошавших земли и нацию, несмотря на тиранию различных империй и государств, — благодаря крепкому физическому здоровью, природному существованию, которое обеспечило развитие инстинкта приспособления (при любых обстоятельствах и в любых условиях), благодаря умению довольствоваться тем, что есть (или осталось). Каждый выживал в одиночку, не рассчитывая на другого, что породило особый украинский индивидуализм, межличностное недоверие, на котором, на мой взгляд, основывается и недоверие к власти (а не наоборот), к политике вообще. В цивилизационном отношении Украина не монолитна и никогда монолитной не была, что также усиливало межличностное недоверие. Не способствовал интеграции в единую нацию и крестьянский образ жизни: каждое семейное хозяйство относительно независимо, и связи людей довольно ограничены (кстати, такое положение формирует понятие независимости, а не свободы: крестьянин подчинен циклическому времени и сезонным работам, а не свободен в выборе работ). Ограниченность связей с внешним миром как раз и сохраняет целостность сельских общин. При расширении связей община утрачивает целостность, а это и есть процесс включения села в состав нации.
Понимание этической принадлежности возникает на основе привязанности к прошлому. Немонолитность Украины, а также региональная разность — ландшафтная, языковая (диалекты), историческая, различия в образе жизни — приводили к региональной культурной идентичности и сплоченности. И эти многочисленные разновидности идентичности делали крестьянство труднопонимаемым для руководящих элит, исключали даже потенциальность политической силы в лице крестьянства (множественность идентичностей исключает всеобщую солидарность). При этом нужно понимать, что комплекс идей и идентичности возникает КАК ЧАСТЬ ПРОЦЕССА ПРИСПОСОБЛЕНИЯ К НАТУРАЛЬНОМУ ХОЗЯЙСТВУ (а не отказа от него).
Все эти процессы не усложняли, а обостряли межличностные отношения. Но параллельно формировались цепочки взаимопомощи (так как легче было выживать), сначала между близкими и более далекими родственниками, затем и между людьми определенного круга общения. Цепочки взаимообмена недостающими благами в условиях неудовлетворительного и неудовлетворенного потребительского спроса.
Эта система взаимообмена особенно закрепилась в Советском Союзе в послевоенное время, послесталинское, когда бедность, в принципе, была преодолена (нужно исходить из общественных оценок бедности, а не из личных «моделей» хорошей жизни). И получила развитие в хрущевско- брежневские времена: все самое необходимое для жизни семьи могли приобрести, в том числе в рассрочку или путем накапливания определенной суммы. Не хватало не столько добротных товаров (туфли изнашивались, а подметки никак не отлетали), сколько красивых. Штучных, не одинаковых, то есть качественных. Такими вещами и стали обмениваться, не афишируя обмен, в своем кругу. И чаще всего это был неэквивалентный обмен. Но это было то, что на Западе называют «моральной экономикой».
После распада СССР, разграбления бывших республик бывшими комсомольско-партийными функционерами, ставшими новой элитой новых государств, после развала системы производства, гиперинфляции и катастрофического обнищания людей, впору было ожидать элементарного физического вымирания и массовых бунтов. Особенно во времена невыплат зарплат месяцами и годами. Ничего этого не произошло. Солдаты по-прежнему уходят в армию, милиционеры по-прежнему регулируют уличное движение С ВОЗРОСШИМ ПОТОКОМ ЛИЧНЫХ АВТОМОБИЛЕЙ, работают школы, больницы, магазины и даже ЖЭКи. И такую ситуацию западные аналитики назвали самым большим парадоксом постсоветских государств.
Живучесть Украины (да и России) заключается не только в способности людей жить независимо от действующей власти (что сформировало политическую культуру граждан-наблюдателей: любые изменения — традиционно — это прожекты властных элит, а развитие — авторитарное), но и в создании экономики выживания. Не нужно путать ее с «теневой» или «серой». В ее основе — легальная деятельность все на том же круге близкого общения, и она не попирает законы, как «теневая». Не потому ли западные «всевидцы» считают целые постсоветские страны полностью коррумпированными, что не могут объяснить для себя: как выживают миллионы в тех условиях, в которых западный человек никогда бы не выжил? Ведь в той же благополучной Америке уровень преступности такой же, если не выше. А пресловутый американский образ жизни, при котором якобы все подряд могут быть успешными, богатыми и счастливыми, нужно только стараться и стараться, — привел к тому, что расстрел одноклассников затравленным, засмеянным неудачником (это в Америке — позорное оскорбление) становится почти нормой (в целом я отношусь к этой стране с уважением и даже с восхищением). При этом я не отрицаю, что наши граждане воруют все, что плохо лежит (все, что хорошо лежало, — хорошо и давным-давно служит бывшим охранникам). Но если вор в чужой квартире объедается давно забытыми яствами и засыпает, не в силах сдвинуться с места, и его ловят спящим, то такой тип голодных преступников вызывает жалость и сожаление. Осуждение адресуется другим преступникам...
Нельзя говорить о тотальной коррумпированности именно потому, что люди нацелены НЕ НА НАКОПЛЕНИЕ, а на выживание. И эта разница очень значима. Многие работают на госпредприятиях и в бюджетных организациях за гроши, ЧТОБЫ ОБЕСПЕЧИТЬ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО, СВОЮ ЗАНЯТОСТЬ И ХОТЬ КАКОЕ-ТО ОБЩЕНИЕ. Раньше свободное время использовалось для культурного досуга и эстетического удовольствия, которые сегодня людям просто недоступны (другое дело, что наш человек, выбирая между театром и мясом, все же выберет второе). Но это вынужденно аморальный выбор (или поесть, или — в театр), в который он загнан нищетой. Но бедность лишает людей не только доступа к культурному опыту, но и к политическому (многие не покупают газет и не имеют телевизоров, старые, как правило, выходят из строя и не ремонтируются — дорого).
Снова в чести семейный (а не наемный) труд, золотые руки умельцев, работа в двух- трех местах (что особенно типично для Киева и Москвы), кредитование друг друга (дача денег в долг без расписок, процентов) под честное слово (правда, сегодня — в меньшей степени, после формирования тенденции «не отдавать долги сознательно»), приторговывание лишними вещами (советскими, накопленными; накопительство тогда было распространенным явлением) и остатками «прежней роскоши», а также всякой всячиной. Особое место занимает взаимообмен: детскими вещами (дети выросли), колясками, лишней мебелью и т.п. И это тоже экономика, при которой ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ДИСТАНЦИИРУЮТСЯ ОТ ГОСУДАРСТВЕННЫХ НОРМ сознательно и намерено. Эта экономика ВНЕ государства и ВНЕ большого бизнеса. Экономические теории всегда подчеркивают волновой принцип социально-экономического развития государств, от полюса к полюсу, от подъема к спаду... от открытости к закрытости. Экономика выживания не подчиняется этому принципу, она ВНЕ полюсов (или между ними). То есть, это и есть «эксполярная экономика» (термин западных экономистов), жесткая и небезопасная, потому что заставляет рисковать и порождает не просто озлобленность, но и ненависть к власти и друг к другу, усложняет отношения и запутывает их. «Эксполярная экономика» — альтернатива не только прогрессу, но и открытому обществу (она закрытая, как и крестьянская экономика). Она формирует и соответствующую психологию людей, что только усугубляет отношения к реформам. А если еще честнее, — тотальная бедность парализует любые инициативы власти, и ментальность здесь постольку-поскольку... Улучшение жизни всегда приводит к изменениям сознания. Но это улучшение должно, прежде всего, вести к возвращению чувства собственного достоинства, утраченного в условиях «эксполярной экономики», даже при самой высокой культуре нищеты. Нищета безнравственна и унизительна, и все разговоры о достоинстве и патриотизме «как основе жизни любой державы» — это политический популизм и «эрос» властной элиты.
Эксполярные структуры существовали в Украине всегда, издревле, они создали ПЕРСОНАЛИЗИРОВАННЫЕ ОТНОШЕНИЯ, целые сети отношений, основанные на родстве, соседстве, дружбе и товариществе. Из них выросли чиновничьи отношения (обмен привилегиями, взятки, блат). Бартерные же отношения на уровне производства (в СССР они преследовались законом) в постсоветские времена укрепились как одна из форм ЭКОНОМИКИ ВЫЖИВАНИЯ (между полюсами, вне полюсов), потому что в ней есть элемент взаимной поддержки. Другое дело, что руководители производств извлекли для себя выгоду даже из этих отношений, но за счет государства, а не друг друга.
То есть при распаде государственной экономики и неспособности рыночной экономики заменить ее, начинается рост эксполярности КАК СТРАТЕГИЯ САМОЗАЩИТЫ И ВЫЖИВАНИЯ. Но это стратегия ОТСТУПЛЕНИЯ. В то время как концентрация недвижимости в руках элит и ДЕМОНСТРАЦИЯ ИМИ СВОЕГО богатства — это стратегия наступления. Но бедных больше...
Иными словами, стратегия самозащиты — это рост САМООБЕСПЕЧЕНИЯ, причем прежде всего — на основе приусадебных или дачных земельных участков (плюс родственники в селе), куда на лето отправляются дети и внуки (экономия). Но в селах еще в большей степени происходит обмен продуктами и предметами первой необходимости, одеждой. Престарелые родители, донашивая старое, помогают взрослым женатым детям или полностью содержат их. И труд вновь ПЕРСОНАЛИЗИРУЕТСЯ.
Все эти отношения очень далеки от рыночных — с деперсонализированным трудом. Они приводят к возрастанию роли семейной экономики и поиску «крыши» (реальной защиты) вне государственного контроля. И все же даже в этом случае нельзя говорить о нелегальности. Люди открыто существуют ВНЕ ДЕЙСТВИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВА, которое также делает вид, что есть единая экономика, функционирующая под чутким руководством правительства (государства) и что труд оплачивается адекватно. Параллельная жизнь только набирает обороты и может привести общество к полному краху (по самому оптимистическому прогнозу).
В основе осознания необходимости перемен лежит растущий объем связей с внешним миром. Для подавляющего большинства объем таких связей ПОСТОЯННО УМЕНЬШАЕТСЯ.
На этом фоне атомизации общества и самоизоляции ведутся споры о культуре: вернуться к истокам «живой» культуры (в крестьянскую общину) или работать над усилением сферы современного искусства; ограничить влияние других культур или усилить конкурентоспособность собственной?
Любая «большая» культура вырастает из религии и культуры бытовой, которая служит для «большой» не столько почвой, сколько местом, от которого можно оттолкнуться. Крестьянство не случайно называют остатком языческой цивилизации. В любой цивилизации, по словам Р. Редфилда, существует БОЛЬШАЯ ТРАДИЦИЯ размышляющего меньшинства и МАЛАЯ ТРАДИЦИЯ в массе своей не размышляющего большинства. Первая — культивируется в школах и храмах. Вторая — вырабатывается и поддерживается жизнью необразованных людей в сельских общинах. Первая — традиция теологов, философов и литераторов — культивируется и наследуется СОЗНАТЕЛЬНО. Вторая — традиция «мелкого» люда — принимается КАК ДАР, «мало подвергается анализу или продуманному развитию и усовершенствованию». Понятно, что обе традиции взаимозависимы: они воздействуют друг на друга как два потока: МЫСЛИ и ДЕЙСТВИЯ (практики) в течение длительного времени.
Сельские жители всю жизнь общаются с такими же людьми, как они сами, РАЗДЕЛЯЮЩИМИ их взгляды и убеждения. И ВЫНУЖДЕНЫ считаться больше со взглядами родных и соседей, чем с мнениями людей, занимающих высокое положение... вдали от села. Этот консерватизм прямо тормозит любые усовершенствования: от правил гигиены до передовых технологий. Крестьяне имеют СВОЙ взгляд на РОЛЬ человека в ОБЩЕСТВЕ и правила поведения. И пока «преобладает традиционное людское мнение о роли и поведении человека в крестьянском обществе, это общество УСПЕШНО СОПРОТИВЛЯЕТСЯ переменам, то есть традиционная социальная структура защищена от НЕОБХОДИМОСТИ ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ К ПЕРЕМЕНАМ, которые происходят в большом мире. Они приспосабливаются к меняющейся власти, но не меняют образ жизни» (Р. Редфилд). То есть традиционные отношения сохраняются, даже если они НЕ СООТВЕТСТВУЮТ социальной ситуации.
Крестьянское сознание — ОБЫДЕННОЕ и ОБОРОНИТЕЛЬНОЕ (оно возрастает). И их культура обыденная. И их экорелигия закреплялась там, где не закреплялось христианство (экорелигия — это большая доколониальная традиция). А солидарность крестьян — это солидарность обид, а не успехов. Но власть всегда поддерживала те традиции, которые поддерживали политический порядок. А сельская консервативная стабильность как раз и является гарантией власти. Консервативный союз государства и церкви устраняет «творческую напряженность в отношениях, дававшую место ВЫБОРУ». Авторитарная идеология усиливает единственную идентичность — члена ПЛЕМЕНИ. А погруженность в материальное исключает духовность, но усиливает мистицизм и суеверия.
Традиция — ресурс крестьянства, мобилизующий миф и способ оказания МОРАЛЬНОГО ДАВЛЕНИЯ на власть. Власть в ответ опутывала их кодификацией обычаев — систематизацией законов и обрядов как лучшей формы контроля поведения (предсказуемость поведения).
Но из любых правил есть исключения. А для культуры исключения должны быть правилом...
Традиционная крестьянская культура основана на устной и визуальной передаче культурного содержания ценностей.
Казимир Добровольский, исходя из малой и большой традиции, называет две противостоящие друг другу тенденции. Первая — консервативная и стабилизирующая, выражается в том, что предпочтение отдается СОХРАНЕНИЮ и ПОДДЕРЖАНИЮ существующего социального устройства. Эта тенденция основана на признании ОПЫТА ПРОШЛОГО и, в сущности, ориентирована НА ПРОШЛОЕ. За образец берется образ жизни прошлого, которое и становится МОДЕЛЬЮ для всякой человеческой деятельности. Сознание отдельной от мира национальной истории ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИВОДИТ к взаимодействию с националистическими движениями — ЭКСПАНСИЯ МАЛОЙ ТРАДИЦИИ неразмышляющего большинства. Все, как правило, начинается с городов, а заканчивается в среде крестьянства. Причем сельский национализм более осторожный, но и более радикальный (националистическая идентичность). Селяне ожидают плодородия земли, а не государства.
Вторая тенденция в обществе вырастает ИЗ СОМНЕНИЯ И НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТИ прошлым опытом (особенно если он не привел ни к каким положительным результатам) и ориентируется НА ИЗМЕНЕНИЕ существующего социального устройства. Эта тенденция выражается ИЛИ в оппозиции к окружающей действительности (в ЕЕ ОТРИЦАНИИ), ИЛИ носит разрушительный и революционный характер. Источник этой тенденции — глубоко заложенное в человеке СТРЕМЛЕНИЕ К НОВЫМ И ЛУЧШИМ ФОРМАМ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ, к новым нравственным истинам и новой технике, отвечающей новым запросам. Такой взгляд в будущее и ПЕРСПЕКТИВА НОВОЙ ЖИЗНИ является могущественной движущей силой человеческой деятельности (из перспективы жизни рождается патриотизм и умирает от ее безысходности, в которой задавлено человеческое достоинство).
Эти две тенденции (назад и вперед) отражают две ОСНОВНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ (при малой традиции неразмышляющего большинства и большой традиции мыслящего меньшинства).
Первая — потребность РЕГУЛИРОВАТЬ И УПРАВЛЯТЬ ОТНОШЕНИЯМИ между людьми на основе УСТАНОВЛЕННОЙ СИСТЕМЫ ЦЕННОСТЕЙ (а творчество — переосмысление старых и поиск НОВЫХ ценностей), навыков и способностей, ПРИЗНАННЫХ раз и навсегда истин и ЭМПИРИЧЕСКИХ ДАННЫХ, основанных НА ЧУВСТВЕННОМ ОПЫТЕ (с помощью органов чувств), а не на мышлении (не нужно путать рассудок с мышлением), не на науке.
Вторая — потребность в улучшении жизни путем овладения силами природы, УВЕЛИЧЕНИЯ ЗНАНИЙ О МИРЕ, уменьшения чисто ФИЗИЧЕСКИХ ЗАТРАТ труда и утверждения СОТРУДНИЧЕСТВА между людьми не на основе чувств и оценок, а на более гарантированном основании (экономическом и культурном).
Не нужно доказывать преобладание МАЛОЙ ТРАДИЦИИ в истории Украины. И силу ее ДАВЛЕНИЯ. В этих условиях творческая реализация была фактически невозможна. Поэтому наиболее талантливые украинцы уезжали в «империю зла», где БОЛЬШАЯ ТРАДИЦИЯ, несмотря на уничтожение ее носителей во все времена, а особенно при Ленине — Сталине, была БОЛЕЕ АВТОРИТЕТНОЙ в глазах «мелкого» люда, а поэтому и условия были лучше ДЛЯ ТВОРЧЕСКОЙ РЕАЛИЗАЦИИ ЛИЧНОСТИ. К тому же русская литература приобрела мировую значимость, и ее опыт очень важен для творческой реализации. Эта значимость объясняется, вкратце, постановкой ВЕЧНЫХ вопросов (и ответами на них, прежде всего О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ), актуальных для всего человечества, причем в рамках ХРИСТИАНСКОЙ КУЛЬТУРЫ (единственной транснациональной культуры, европейской). Она привлекла внимание внешнего мира большого к внутреннему миру человека, не раздавленному общиной, а лишь загнанному вглубь. Отсюда и доселе невиданный ПСИХОЛОГИЗМ (и психологическая достоверность) русской литературы. То есть, ее содержание раскрывало значимость общечеловеческих ценностей (отсюда — ВЫСОКИЙ ГУМАНИЗМ) и УВЕРЖДАЛО их. Поэтому ее сущность — общечеловеческая, а национальная — только форма.
Украинская литература развивалась в русле МАЛОЙ ТРАДИЦИИ.
И последнее. Мне кажется, что национальная идея немыслима без ответов на вечные вопросы (иначе она скатывается в бездну «исключительности»). Ее почвой должны служить общечеловеческие ценности, с высшей ценностью — ЛИЧНОСТЬЮ. А ее суть — в новой эстетике и открытости (это вызов СЕГОДНЯШНЕГО времени). И значит, украинская политическая нация должна, наконец, стать СУБЪЕКТОМ исторического процесса, а НЕ ФАКТОРОМ для других субъектов. Где-то здесь витает ИДЕЯ... И культурная идентичность не в прошлом (нельзя идти вперед с головой, повернутой назад), а в современной эстетике в открытом мире, где происходит взаимодействие культур и их взаимообогащение. Это помогает понять РАЗНОСТЬ и прийти К ВЗАИМОПОНИМАНИЮ. Так мировая культура попутно избавляется ОТ ДОГМ и СТЕРЕОТИПОВ на основе БОЛЬШОЙ ТРАДИЦИИ, этим самым влияя и на МАЛУЮ. И нам нужно НЕ ДОКАЗЫВАТЬ свою инаковость (бесплодное занятие), а ОСОЗНАТЬ ее на ОСНОВЕ ОБЩНОСТИ КУЛЬТУР, чтобы научиться отвечать на вызовы Большого Времени.
