Голодомор на Донбассе: как это было

Тема Голодомора 1932—1933 годов в последнее время вроде бы отошла в тень у официальных историков. И опять, как это уже было в советские времена, начали наслаиваться на объективные свидетельства о масштабной трагедии псевдонаучные теории и утверждения. Якобы украинский народ пострадал не больше, чем другие нации «союза нерушимого», так как, видите ли, возник такой природный катаклизм. А на Донбассе, мол, голода вообще не было, потому что шахты и заводы давали заработок всем желающим.

В начале нашей беседы со Станиславом Федосеевичем Бледновым, донецким журналистом и общественным деятелем, который много лет посвятил исследованию тех событий 80-летней давности, мы спросили о главном. А именно: был ли этот голод геноцидом, орудием целенаправленного истребления украинцев, и в частности, донбассовцев.

С такой точкой зрения наш собеседник абсолютно согласен:

— Множество неопровержимых фактов свидетельствует, что имеем дело с сознательно организованным преступлением. Известно, что «география» Голодомора в целом совпадала с пределами земель, на которых проживали украинцы. А на административных границах республики располагались военные заставы, которые не пропускали беглецов на другие территории СССР. Могу добавить, что такие заслоны стояли и на границе Донецкой области с Россией. В частности, старожилы нынешнего Шахтерского района вспоминают, с каким риском для жизни приходилось пробираться в соседние донские станицы, чтобы выменять хоть немного продовольствия.

Голодомор был и за пределами Украины, но где же? На Кубани, заселенной выходцами из Украины, в Казахстане, куда перед этим, в ходе так называемой коллективизации, выселяли из наших сел «кулаков» (то есть крестьян, которые тяжелым трудом сумели поднять свои индивидуальные хозяйства), а также в Поволжье, где также нашего люда хватало.

Бытовала версия, что власть конфисковала урожай, чтобы закупить на Западе оборудование для промышленности. Но по донецким селам советские активисты забирали из хат свеклу, даже квашеную капусту, огурцы — это за валюту не продашь. Перемешивали с грязью запасы сена и соломы, ломали среди зимы печи, обрекая целые семьи на неотвратимую смерть.

— Что это за нелюди были, откуда они брались?

— В сельской общине, как в любом другом социальном сообществе, всегда встречались «исключения», о которых в моем селе говорили: «Только и способен, что весь день под деревом передвигать свитку в тень, чтобы удобно было в карты играть». Когда начались «раскулачивание» и принудительная коллективизация, а затем и Голодомор, советская власть сознательно сделала ставку на это, в сущности, человеческое отребье. И «исключения» разгулялись...

Вот характерная выдержка из секретного сообщения ГПУ осенью 1932 года: «Председатель Краснооктябрьского сельсовета Нечаев Феодосий вечером, пьяный, вызывал женщин к себе и принуждал к совокуплению. Предупреждая: «Если кому-то скажешь, отправлю на север как кулачку. Отдельные случаи происходили при секретаре организации ЛКСМ Сухареве».

Именами тех выродков, которые без колебаний забирали у многодетных семей последнюю ложку пшена или фасоли, по донецким селам до сих пор пугают детей, как сказочным Бабаем. Как типичный результат их деятельности: «Зимой в 1933 году на территории Мариупольского округа 80 процентов населения болело голодными болезнями», — констатирует один из документов Донецкого госархива.

«Весной 1933 года на нашей реке Сухие Ялы не был слышен крик лягушек, — вспоминает Петр Щадько из села Георгиевка. — Сусликов жарили на огне, они казались такими вкусными, что трудно и передать. А еще ели воробьев, скворцов, особенно птенцов: бросали в воду и варили — получался суп с «галушками».

«Помню, на бригадном дворе прирезали коней, — это уже из воспоминаний Софии Козык, бывшей колхозницы. — Прибежала и моя мать, выхватила кусок конины, потому что нужно же нас, детей, чем-то кормить. Принесла мать конину, стала разрезать, а там шевелятся черви. Как заголосит на весь дом: «Убей меня! — к отцу. — Сама не буду есть этой дохлятины и детей не буду отравлять». Поплакали мы тогда, да и голодными легли спать. Страшный был голод. И это тогда, когда в колхозе в кошелях гнила кукуруза, потому что ее не успевали вывозить на элеватор».

— Но были, по-видимому, и противоположные примеры, когда люди делились хлебом с голодными, или, рискуя головой, игнорировали преступные приказы «из центра»?

— Можно вспомнить учительницу Марину Серебрякову из Снежного, которая пыталась из собственных мизерных запасов подкармливать учеников. Михаил Карнаухов (в годы войны он станет командиром прославленного партизанского отряда) руководил цементным комбинатом в Амвосиевке, помогал жителям поселка. За что поплатился должностью.

Жительница Марьинского района П. Обризан вспоминает, что в ее родном селе устроили ясли для малых сирот, у которых от голода умерли родители. «Кормили два раза в день, давали по две лепешки с лебедой и мякиной», — свидетельствует женщина, добавляя: «Поэтому я и выжила».

Были председатели колхозов, которые, понимая к чему идет, поспешили выдать землякам зерно, заработанное на трудодни. Нарушителей образцово-показательно наказали, отправив, как тогда говорили, «к белым медведям». А главное — хлеб впоследствии у крестьян отобрали в счет тотальных хлебозаготовок.

— Но буквально рядом был промышленный Донбасс, с шахтами и заводами, которые нуждались в рабочих руках и, казалось бы, могли прокормить.

— Ну, во-первых, донецкие города во время Голодомора, то есть еще до начала известной «индустриализации», имели не такой уже и значительный промышленный потенциал. Например, нынешний Донецк тогда насчитывал в своем составе немало сельских артелей, где колхозники так же страдали от голода. К тому же власть тщательным образом перекрывала пути миграции беспаспортным крестьянам. «В 1932 году родители с нами бежали из дома, — свидетельствует жительница Марьинского района Федосина Рудь. — Но доехали до Донецка (тогда Сталино. — Ред.), и нас арестовали. Родителей посадили на 10 лет».

Хотя, конечно, люди, которые впадали в отчаяние от перспективы неотвратимой гибели, все равно делали попытки спастись. К сожалению, большей частью безнадежные. «В начале марта 1933 года нас отправили чистить от снега дорогу на станцию Оленивка, — рассказывает бывший колхозник Феодосий Билецкий. — Какие кошмары мне пришлось увидеть: что не метр — тела замерзших людей. По-видимому, шли они к станции, чтобы убежать от голода, и падали кто где. Труппы складывали в штабеля на обочинах...».

Во-вторых, на промышленных предприятиях действовала карточная система выдачи продовольствия. Нормы были такие, что вряд ли перекрывали расход сил при тяжелом труде, например, под землей. А рабочему нужно было еще и прокормить семью. «Я пошла за хлебом на рудник, это от нас в 6 километрах. Пока получила хлеб на карточки, мои соседи пошли домой, осталась одна, — это из воспоминаний Марии Конанчук из поселка Зализне Дзержинского района. — Только вышла в овраг, а здесь мужчина — и за мной: «Отдай хлеб». Я хотела бежать, сил нет, он за мной тоже не бежит — и у него нет сил. Плачет, просит хлеба, а я стою с торбой и тоже плачу: «Не дам, отцу на работу нужно идти». Принесла хлеб, отец пайку взял и пошел на шахту».

Вот еще одно задокументированное свидетельство, Андрея Андриевского: «Отец работал на шахте №7. Получал 1 кг хлеба, а на детей 600 грамм. Мы идем в степь, наловим сусликов, мама наварит в кастрюле, и едим».

— Официальная цифра жертв Голодомора на Донетчине, которую обычно приводят, — 104 тысячи человек. Насколько она отвечает действительности?

— Действительно, эта цифра умерших приведена в официальных отчетах. Много лет даже такая статистика была засекреченной. Между тем документы терялись (или даже сознательно уничтожались), следовательно, эти сто тысяч стоит, по крайней мере, удвоить, а то и утроить. Учтем также, что вести отдельный учет умерших от голода запрещалось. В бумагах того периода часто находим, что в графе причины смерти 40-летнего человека значится: «умер от старости».

Государственные архивы периодически чистили, тогда изымались самые страшные свидетельства о Голодоморе. В частности, на сегодняшний день официально, так сказать, признан на территории нынешней Донецкой области только один случай каннибализма. Хотя в воспоминаниях людей часто встречается, как детям приказывали: «Не ходи на такую-то улицу, там тебя съедят». И приводятся реальные примеры того ужаса.

Голод действительно доводил до состояния, когда утрачивалась человеческая мораль. «Был такой случай, что одна женщина съела трех детей и сама умерла. А когда пришли ее вытягивать, то под лежанкой нашли детские головки, одна девочки из нашего класса, даже помню фамилию, Мальцева, — свидетельствует Дарина Плоха из Дебальцева. — Весной 33-го все направились на луга, пастись травой. Ходит, ходит человек — упал, и конец жизни. А мы идем в школу, и перепрыгиваем через труппы, кто выше. Не сознавали, что так делать нельзя».

Точно знаю, что в моем родном селе Константиновка в ту страшную зиму жители вымирали целыми углами. А в официальном отчете, который мне попал в руки, значится лишь два десятка фамилий. Поэтому настоящие масштабы катастрофы мы вряд ли еще представляем.

— Станислав Федосеевич, в 2008 году вы были награждены государственным орденом за исследование Голодомора на Донбассе. Но впоследствии, после смены власти в стране, такую деятельность перестали и поощрять, и финансировать.

— Все же: более двух десятков книг о Голодоморе в городах и районах региона, а также два тома «Книги пам’яті», которые мы успели издать, содержат гору бесценного материала. Еще и в одном из тех изданий удалось привести достаточно полный реестр документов по Голодомору, которые находились в Донецком облгосархиве по состоянию на 2007 год, — надеюсь, это сохранит бесценные исторические свидетельства от забвения и «растворения» во времени.

Однако еще остаются не обработанными в донецких архивах приблизительно 5 тысяч свидетельств очевидцев Голодомора. Горькая правда необходима обществу, чтобы тот ад на земле никогда больше не повторился.