ТРЕТЕЙСКОЕ МНЕНИЕ

1. Еще в древности сложилось представление об истории как учителе жизни, чьи уроки позволяют обрести мудрость, способность ориентироваться в стремительном потоке общественных событий. «История написана для того, — подчеркивал немецкий философ Иоганн Гердер, — чтобы после всей беспорядочности человек, наконец, узнал, что счастье его рода основано не на произволе, а на заложенном в нем естественном законе: на разуме и справедливости».

Как и столетия назад, складывающиеся сегодня мировоззренческие представления о смысле исторических событий аккумулируют конкретный опыт взаимосвязи прошлого и настоящего. Уже исходя из этой констатации понятно, что применение сослагательного наклонения при анализе и оценке исторических событий представляется нам неуместным.

История учит тому, как нельзя поступать. Она предостерегает бедами предков деяния их потомков. Но опыт истории, ее уроки отнюдь не говорят о том, что если мы делаем не так, как ошибавшиеся предшественники, значит мы действуем правильно. Это было бы верно, если бы в жизни всегда было только два пути. Выбор по принципу: или — или. Но даже у былинного камня богатырю предлагалось больше вариантов для раздумий, для принятия решений.

Отсюда ясно, что альтернативы в истории — это не только познавательно интересная научная проблема. Это и часто узел напряжения в общественном сознании. Поэтому надо не уходить от их рассмотрения, как это делалось недавно, а, напротив, вовремя вскрывать, пытаться понять, познать смысл инвариантов. Ибо современный научный анализ, не запоздалое уяснение людьми сложных перипетий истории очень важны для современности, поскольку обращение к прошлому — это всегда не только рациональное, но и эмоциональное.

И здесь нельзя под предлогом необходимости пощадить самочувствие человека, групп людей, оставлять сложные исторические вопросы «камнем, лежащим на сердце». Понимание прошлого и настоящего, через какое бы страдание оно не проходило, может «состояться» только через знание, через освобождение от груза недосказанного, недодуманного, через осознание беспредметности вопросов, формулируемых по типу: а что бы было, если бы...

2. Ответ на поставленный вопрос не может быть, на наш взгляд, однозначным в определении этого уровня, ибо основательные знания исторического прошлого, к сожалению, не являются обязательными для современного политика. Попробуем кратко обосновать этот тезис.

История в значительной степени есть хранительница духовных и нравственных типов народа. Существенное же различие, а зачастую и противоположность государственных и нравственных ценностей очевидна, если иметь в виду принципиальное несоответствие «правил игры» политиков нравственным принципам. Политика — это искусство возможного в достижении конкретных политических (т.е. имеющих отношение к власти, а не морали) целей. Нравственные принципы есть выработанные многовековой человеческой практикой правила поведения в обществе, являющиеся концентрированным выражением инстинкта самосохранения человеческого рода. Политика ориентирована на достижение конкретных, часто тактических, сегодняшних целей и задач. Мораль же заботится о выживании людей в исторической перспективе.

Отсюда сложность, противоречивость, неоднозначность, многоплановость исторического прошлого часто неприемлемы для политика, который не только не должен сомневаться сам, но и призван и других убеждать в правильности избранного им пути. С другой стороны, он должен уметь отказываться от истины и даже справедливости в пользу политической целесообразности. Иначе у него ничего не выйдет. Поэтому в публичных выступлениях политических деятелей используются только те факты и цитаты, проводятся только такие параллели, принимаются во внимание только те явления (часто вырванные из общего контекста), которые отвечают их воззрениям и могут пригодиться в обосновании поставленных целей.

Все сказанное выше, на наш взгляд, свидетельствует о глубокой жизненной силе мысли, высказанной еще в XIX веке выдающимся русским ученым-историком Василием Ключевским: «Политика должна быть не более и не менее, как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории, и не менее как ее искажение».