Василий МЫСИК: тайны судьбы

В конце 1990 года киевское издательство «Дніпро» выпустило книгу поэтических переводов Василия Мысика под названием «Захід і Схід». К ней по заказу издателей я написала предисловие, и некоторое время спустя, когда вышла книга, получила письмо из Харькова — от вдовы поэта Марии Ивановны Таран-Мысик. В нем Мария Ивановна выразила свое мнение об издании, а также коснулась одного трагически-бессмысленного момента в биографии Василия Мысика, а именно — обстоятельств его ареста 4 ноября 1934 года.

Дело в том, что в моем предисловии об этом, со ссылкой на воспоминания известного писателя Василия Мынко, было сказано:

«Вот как рассказывает об аресте В. Мысика в телефильме «І голос наш почує світ...» (1989) Василий Мынко, чье свидетельство незадолго до смерти писателя сняли на пленку киевские кинематографисты: «Я жил в Харькове... на четвертом этаже. Подо мной жил на третьем этаже мой друг, замечательный поэт, ученик Тычины, — Василий Мысик. У нас в доме в 34-м году появились «гости»... Меня не было тогда в Харькове. Они спустились на третий этаж и арестовали Мысика, потому что им нужно было выполнить план. Им нужно было взять меня, Василия Мынко, а они взяли Василия Мысика».

Собственно, сам факт ареста Мысика вместо Мынко в то время был широко известен в литературных кругах, однако преимущественно в устных рассказах. Поэтому документированное свидетельство Василия Мынко, так сказать, фигуранта этой драматичной истории, придавало им убедительности, хотя и не дополняло новой информацией.

Напомним, что Василия Мысика арестовали в числе других двух харьковских и одной киевской групп представителей украинской интеллигенции (в целом 37 человек), обвиняемых в «организации подготовки террористических актов против советской власти». В середине декабря того же года 28 человек были приговорены к расстрелу, в частности, писатель Григорий Косинка, Олэкса Влызько, Дмитрий Фалькивский, Кость Буревий, двое сыновей общественного деятеля Антона Крушельницкого — Иван и Тарас. Дела других арестованных направили на доследование. Среди тех девяти человек, кому «повезло», был и Мысик. На последующих допросах, как и до того, Василий Александрович виновным себя категорически не признавал, ни под одним обвинением подписи не поставил, и поскольку следствие так и не нашло малейшей зацепки против него — абсолютно аполитичного поэта-лирика, — ему «повезло» во второй раз: его не расстреляли, а отправили на пять лет на Соловки, где он и отбыл этот срок от звонка до звонка. Он избежал и судьбы Антона Крушельницкого (который проходил по тому же делу), также засланного на Соловки после дополнительного расследования несуществующих преступлений, но осенью 1937-го расстрелянного в печально известном урочище Сандармох.

Впрочем, вернемся к обстоятельствам ареста. Вот что написала об этом Мария Ивановна в упомянутом письме:

«...Дорогая Елена! В Вашем предисловии есть одна досадная ошибка, а именно: Вы использовали информацию кинематографистов, которая не отвечает действительности: или они выдумали, или у Василия МЫНКО не хватило мужества на старости лет сказать горькую правду.

Брат Василия МЫНКО, работник Харьковского КГБ, решил спасти своего брата, предупредив его заблаговременно об аресте. Он незамедлительно уехал в Московскую область, оставив даже семью.

Там он женился вновь.

Когда пришли арестовывать Василия МЫНКО, его уже не было в Харькове, а жил он над Василием Александровичем.

Тогда, по указанию брата (КГБ), арестовали Василия Александровича, показав ему (по его просьбе) ордер на арест Василия МЫНКО.

Вот так брат поставил галочку против Василия МЫНКО в Харькове, а Василия МЫСИКА по списку направил в Киев.

Там Василий Александрович четверо суток не пил, не ел, а доказать свою невиновность не смог.

Василия МЫНКО никто не искал, хотя Мыколу ЗЕРОВА нашли и в Москве и направили в Киев.

Нужно сказать правду о честности Василия МЫНКО, который чувствовал себя всегда виноватым перед Василием Александровичем: он сам взял справку о реабилитации, сняв с нее копию в нотариальной конторе, и прислал Василию Александровичу, переписывался с ним, помогал ему, подписываясь «Всегда Ваш».

Письмо датировано 19 июля 1991 года, напечатано на машинке, подпись и конверт — от руки. Второй экземпляр Мария Ивановна, вероятно, оставила в своем архиве.

Опосредствованным подтверждением того, что Мысика действительно арестовали вместо Мынко, является, в частности, показание провокатора Антона Беленького-Березинского на допросах 25 ноября 1934 года. Он, директор харьковского издательства «Рух», был арестован два года спустя по сфабрикованному обвинению — как якобы один из главных участников Украинской военной организации (УВО) — и вскоре под давлением следствия согласился на роль лжесвидетеля и провокатора. Во время допросов он назвал и тем самым содействовал аресту многих представителей украинской интеллигенции, в частности писателей.

Его показания от 25 ноября касались именно того дела, по которому проходил В.Мысик. Беленький-Березинский указал на участников «террористических групп», которые, по его словам, готовили нападение на правительственную трибуну во время октябрьских торжеств. Так вот, среди четырнадцати названных им лиц Василия Мысика нет. Зато есть фамилия Мынко, хотя в дальнейшем среди «террористов» он не фигурирует. Это понятно: на это время в Киев, где проходило следствие, уже доставили Мысика, которому пришлось заменить собой своего соседа. Другое дело, что и Мынко, как и Мысик, не имел никакого отношения к тем мифическим террористическим группам...

В 1991-м в издательстве «Радянський письменник» (в настоящее время — «Український письменник») готовился к печати справочник о репрессированных литераторах. Автором справки о Василии Мысике выпало быть мне, и, понятно, нежелательно было допустить любую погрешность, которая бы навредила репутации того или иного человека. Поэтому, получив письмо, я обратилась к Марии Ивановне с просьбой уточнить источник ее информации. Но она не отозвалась. Возможно, не считала нужным что-то объяснять. Впрочем, ее можно понять...

С тех пор минуло свыше 20 лет. И теперь, когда уже давно нет в живых ни Василия Мысика, ни Василия Мынко, ни Марии Ивановны Таран-Мысик, осмеливаюсь опубликовать указанный выше отрывок из ее письма, поскольку сказанное в нем касается одной из самых трагических и еще не до конца осмысленных страниц нашей истории, поэтому важно каждое свидетельство всех причастных к ней людей.