«Знание – единственное наслаждение без яда»

Один из наиболее самобытных наших литературоведов — Леонид Ушкалов. Автор чрезвычайной эрудиции, любитель неожиданных сочетаний и сравнений, переводчик, поэт, словом, человек весьма универсальный. Не так давно «День» писал о его яркой книге «Моя Шевченківська енциклопедія» (см. материал «Новые профайлы на Шевченко» в № 155 от 21 августа 2014 года), и вот недавно он упорядочил избранные произведения Сковороды, а теперь вышла в свет книга эссе Ушкалова «Що таке українська література». Мы решили воспользоваться этим случаем, чтобы пообщаться с паном профессором, послушать его мысли о литературе давней и современной, о жизни, культуре, о любимых местах и городах...

— Леонид, начнем с вашей новой книги «Що таке українська література». Сделанная в форме альтернативных лекций-эссе с энциклопедическим привкусом, она, конечно, служит популяризации украинской литературы. Лично у меня каждое эссе вызвало желание что-либо перечитать. Скажите, что и как, по вашему мнению, необходимо изменить в преподавании литературы в наших школах и университетах, чтобы ученики и студенты хотели читать, чтобы их тянуло к книжкам?

— Что изменить? В первую очередь, по-видимому, призматику, потому что, мне кажется, мы еще до сих пор смотрим на литературу — и в целом на жизнь — сквозь черно-белые очки. И картинка получается какая-то манихейская. А жизнь на самом деле красочная и прекрасная... Какие здесь реальные механизмы?.. Это должны знать Сергей Квит и его команда. Когда-то, еще в 90-х, Квит писал, мол, когда я читаю книжки Ушкалова, то думаю: не слишком ли просто мы понимаем нашу литературу? Словом, прочь эту иллюзорную «простоту»!

— Вообще какой должна быть главная функция этого предмета?

— На мой взгляд, в школе следует приучать ребенка к чтению, то есть делать так, чтобы хорошая книжка стала для него одним из наибольших наслаждений, которые могут быть в жизни. По крайней мере, вряд ли стоит воспитывать из детей маленьких историков литературы. Историков литературы воспитывают в университетах.

— И как бы вы охарактеризовали сегодняшнее поколение студентов-филологов?

— Дней десять тому назад я вспомнил почему-то на лекции Дмитрия Чижевского. Мол, ему в свое время очень не понравилось в Гарварде. Что именно? Во-первых, не было книг по славистике. А, во-вторых, бестолковые студенты. И тогда одна юная леди смущенно глянула на меня и спрашивает: «А мы какие?». «Вы, — говорю, — классные». Таково мое впечатление... Может, мне просто везет. Не каждому ведь выпадает случай учить Сергея Жадана, Ростислава Мельникова, Катрусю Борисенко или Елену Рыбку. Я учу их, они учат меня. По-видимому, это и есть то, что испокон веков называли universitas.

— А популяризация литературы вне стен учебных заведений? Каких мероприятий здесь, на ваш взгляд, не хватает? Нынешний уровень внимания общества к литературе — это, конечно, проблема. Но, с другой стороны, нет ли в этом позитива? Ведь писатель оказывается в пространстве очень широкой свободы творчества.

— Разумеется. И «популяризация» — это тоже его проблема. Перформансы, фестивали, ярмарки, слемы, презентации, скандалы. Словом, все-все, что только может привлечь внимание людей. А получится или не получится, это уже другой вопрос. Свобода — это территория риска.

— В книге немало упоминаний о произведениях абсолютно разных веков. Как вы воспринимаете современную украинскую литературу на фоне литературы предыдущих эпох? На этот счет есть немало известных стереотипов: от «сегодня происходит деградация» до «раньше литература была скучная».

— Я разделяю мысль о том, что каждая эпоха находится на одинаковом расстоянии от Господа Бога. Иными словами: нет эпох плохих или хороших  — они просто разные. Это касается и литературы. А стереотипы... Когда-то я написал достаточно большую статью под названием «Барокко сексуальное». Прочитав ее, Неля Ваховская говорила мне, что «Позы» Аретино по сравнению с нашей старой эротикой, по-видимому, «отдыхают». И уже, видимо, «отдыхает» сегодняшняя украинская эротика. Вот вам и «деградация», и «скучная»...

— На страницах книги «Що таке українська література» часто встречается имя вашего сына — писателя, эссеиста и исследователя Саши Ушкалова. Что означает и как утверждается «литературная династия», «семейная культура» в стране, где так последовательно уничтожали память и преемственность, где люди не всегда знают имена своих бабушек?

— Саша, как вы понимаете, — мой любимый автор. По крайней мере, когда еду в подземке, то часто повторяю, как мантру: «Знаєш, без тебе я буду ненавидіти метро. / Мені й так остогидли ці довбані метровагони. / Я не люблю, коли нічого не видно за склом, / Коли стрибає тиск і напинаються венами скроні. / Тоді мені враз бракує повітря, / Тоді мій мозок вибухає травами, / І падають з неба крилаті скити, / А на устах запікається карма». Но мы никогда не думали о династии или о чем-то таком. Мы просто так живем... Любим Харьков, любим те городки, в которых жили наши родные. Хотя бы мой — Краснополье. Роскошная природа, покой, сельская тишина. А соскучился за городом — иди на стадион и смотри, как местный «Явір» играет с киевским «Динамо»...

— Любовью к Харькову наполнена почти каждая ваша страница, и это, конечно, очень греет меня как харьковчанина. А какое описание, короткая характеристика нашего города в литературе для вас самая любимая, самая выразительная, такая, с помощью которой можно презентовать Харьков тем, кто в нем не бывал?

— У меня где-то стоит на полочке антология поэзий, посвященных Харькову. Там, кажется, около четырех сотен авторов. Просто замечательные вещи. Но лучшая поэзия о Харькове — первая. Я говорю о «Молитве Богу за город Харьков» Сковороды. Харьков — «седьмое Божье око». Вот кратчайшая характеристика нашего города.

— Сковорода — один из важнейших персонажей и этого издания, и вашего творчества как такового. Как его стоило бы сегодня подавать, как и что читать, публиковать и переводить, чтобы более выразительно показать его универсальность? Показать и нам самим, и другим народам.

— Почти все свои самые любимые произведения Сковороды я собрал недавно под одной обложкой. Это книжка, которая называется «Буквар миру». Мне уже давно хотелось издать Сковороду в собственном переводе. И я очень благодарен «Клубу семейного досуга», в частности Светлане Скляр, за то, что эта мечта наконец сбылась. К тому же книга имеет роскошный формат — книга для семейного чтения.

— А кто из забытых или почти забытых писателей прошлого, по вашему мнению, наиболее достоин «возвращения» сегодня?

— Ну, таких много. Вот, послушайте строки: «Висячий сад Семіраміди, / Землі прекрасної приміта. / Сади веселі Алкіноя, / Це образ розкоші земної. / Впаде на вас зимовий іній, / Притлумить колір ніжних ліній, / Те, що буяло білим цвітом, / Змарніє раптом перед перед світом». Это — «Багатий сад» Ивана Орновского в моем переводе. 1705 год. Неужели поэт, который впервые изобразил Слобожанщину, не стоит того, чтобы его знать?.. Если же брать ХХ век, например, ваш любимый авангард, то я бы назвал Леонида Скрипника. А разве не достойны внимания такие непревзойденные стилисты, как Дария Виконская или Юрий Косач...

— Война и революция — как вы думаете — это плохой период для литературы? Или наоборот? Потому что немало критиков, читателей и писателей иногда говорят, что украинская литература — пусть это не прозвучит цинично — в трагические и монументальные дни способна обогатиться новыми темами, подпитаться эмоционально, наладить контакт с более широким читателем, проявить свои лечебные возможности и тому подобное.

— Знаете, Олег, чего-чего, а войн и революций у нас всегда хватало. Когда-то Драгоманов говорил: «Если наш народ за всю свою историю имел хотя бы двадцать пять лет спокойной жизни, так это еще и хорошо». А где-то в декабре 2013 года я писал своему коллеге из Монпелье Евгению Вольскому, что в настоящий момент непросто выдавать академические книги, потому что у нас здесь «перманентная революция». И знаете, что он мне ответил? «Такая у вас земля — в ней невозможен никакой «застой». А затем спросил: «Не кажется ли вам, что уже Киевская летопись — это история перманентной революции?..». Кажется. Конечно, хаос — стихия творческая и столкновение противоположных сил не раз порождает что-то новое. Так было на рубеже XVI—XVII веков, когда безумная борьба вокруг Берестейской унии породила нашу новую литературу... Но для настоящего расцвета нужен покой. Что такое расцвет нашего барокко? Два десятилетия покоя времен Мазепы.

— Вспоминаю вашу очень динамичную и колоритную «Мою Шевченківську енциклопедію». С момента юбилея Тараса Григорьевича прошло уже два года. Пора оглянуться и на книгу, на впечатление и реакцию и подытожить, научились ли у нас пропагандировать и чествовать Шевченко актуально, динамично, со вкусом, а не по-чиновничьи, то есть как всегда?

— «Мою Шевченківську енциклопедію» я считаю удачным своим проектом. Если такой прекрасный поэт и переводчик, как Дмитрий Чередниченко, говорит, что это его настольная книга, то только ради того ее стоило написать. Или для того, чтобы вдохновить нашего живого классика Ивана Драча на вот такие эпические строки: «А Ушкалов випив шкалик, / Постріляв учених галок, / Про Шевченка він все зна, / Новизна так новизна!». Где-то так. А относительно популяризации Шевченко — учимся понемногу... Например, месяца два тому назад вышел в свет заключительный том академической «Шевченківської енциклопедії». Это выдающееся событие. А я на днях подготовил для «Видавництва Старого Лева» текстовую часть книжки «Шевченко — від А до Я». Такая себе азбука-энциклопедия для малышей. Что это будет за книжка, спрашивайте у Марьяны Савки, но конечно же, что-то яркое.

— Традиционный вопрос: что из недавно прочитанных книг вы посоветовали бы читателям «Дня»?

— Я — историк литературы, потому читаю преимущественно старые издания. Писал недавно о футуристах — перечитал Семенко «Нову генерацію». Сейчас пишу о Сковороде в жанре интеллектуальной биографии — пробую «погрузиться» в XVIII век. А из новейшего... Конечно, книжки моих друзей и знакомых: Жадана, Андрусяка, Забужко, Днестрового, Содоморы, Старовойт... Иногда мне доверяют читать еще ненапечатанные книги. Очень разные: от «Апокрифів степу» Мельникова до «Енігми» Остапа Соколюка. Когда появятся на прилавках, почитайте. Они того стоят.

— И напоследок. Как выглядит рабочий день профессора Ушкалова?

— Очень просто: завтрак около девяти утра, а затем работа где-то до полуночи с перерывами на обед, ужин и прогулку. Скажете — обыденно. Да. Но мне уже почти шестьдесят. И в этом возрасте начинаешь по-настоящему понимать, что знание — это единственное наслаждение без яда.