Мифология деградации
Стереотипы мышления, своеобразные клише, сформированные коллективным опытом, которые являются механизмами формирования выводов на неполных данных, упрощающими принятие решений и формирование убеждений, зачастую базируются на мифах. И если в обыденной жизни мы наблюдаем относительно безопасное развитие нескольких конкурирующих мифов, то в кризисной ситуации принятие решений на основании мифа может сыграть с нами злую, иногда фатальную шутку.
Миф в общественном сознании базируется вовсе не на отсутствии знания, его питательной средой является неполное, искаженное знание. При этом главной отличительной особенностью такого искаженного знания является полный отказ от эволюции объекта мифологизации. Усложняется только конструкция мифа, сам мифологический объект, его свойства являются сакральными, раз и навсегда заданными и неизменными.
За последние 25-30 лет мы стали свидетелями появления и развития нескольких общественных, и что хуже – политических – мифов, которые стали основой не только для политтехнологий, но и для принятия решений в области управления странами, развязывания войн, конструирования национальной политики.
Большинство этих мифов были и остаются весьма сложно сконструированными и по-своему вполне рационально обоснованными. Только вот знания, на которых они «обосновываются» зачастую являются устаревшими, методы – ограниченными, а данные – существенно неполными.
Например, вот уже около 30 лет у постсоветских реформаторов-неудачников, особенно левого толка, был и остается популярным миф о том, что «у Китая получилось, а значит - могло получиться и у нас». При этом вместо «у нас» подставляется любая страна, выросшая на обломках бывшей империи, а после «могло» предлагается длинный ряд того, что следовало сделать в 1990-93, чтобы «получилось».
Этот миф основан на полном незнании как реалий китайского, так и реалий позднего советского общества. В отличии от китайского, советское общество конца 1980-х представляло собой разобщенное пространство социальной, культурной, технологической экономической и финансовой деградации, начавшейся еще в конце 1960-х. Этому соответствовала деградация институциональная, правовая, политическая и управленческая. Объективные эконометрические показатели свидетельствуют, что после исчерпания ресурса мобилизационной модели развития, советская империя была обречена, и никакая «перестройка» не способна была ее спасти – в частности, за отсутствием объекта «перестраивания».
Именно поэтому любые аналогии СССР с Китаем (как и большинства авторитарных стран на стадии трансформации) лишены какого бы то ни было смысла – нельзя сравнивать несравнимое. А тем более нельзя переносить чужой опыт и чужие поведенческие модели на другие, кардинально отличные условия и объекты.
Точно так же, кстати, бессмысленным мифом являются разговоры о «блестящих стартовых условиях» Украины в 1990. В реальности мы были заброшенной окраиной деградирующей империи, с медленно но неуклонно падающими вот уже много лет социально-экономическими показателями. И коллапс этой системы был предрешен вне зависимости от «реформ» (об этом, в частности свидетельствуют интегрированные социо-экономические данные The World Wealth and Income Database, которые не только иллюстрируют драматические тенденции 1965-1995, но и дают неутешительные сравнение с окружающими странами и показывают, почему мы были объективно, еще задолго до старта любых реформ, обречены на длительную стагнацию на фоне Румынии, Венгрии, Польши или Чехии).
Не менее показательной является широко распространенная еще недавно ошибка западных экспертов при анализе наших реалий. Многочисленные западные «советологи», безбедно существовавшие более полувека при разнообразных «аналитических центрах», после первого шока, вызванного неожиданным для них коллапсом СССР, быстро переориентировались, и не изменив ни методов, ни подходов, ни источников информации, стали «кремлинологами» и «специалистами по странам СНГ» с офисами в Москве и «источниками в КГБ».
Так и поняв, почему и как рухнул СССР, они теми же инструментами изучают нас, и – вот сюрприз! – не приходят ни к каким новым выводам. Стоит ли удивляться, что мир «не понимает» наших проблем? Это не только и не столько проблема недостаточной активности наших дипломатов, это проблема «профессиональной слепоты» западных экспертов, вызванная десятилетиями господства мифов «советологии».
Уже к началу 2000-х термин «постсоветские», и соответствующие ему подходы изжили себя: почти повсеместно и полностью были наработаны новые, принципиально отличные и различные управленческие подходы, институциональные модели, общественные и экономические отношения. Но термин продолжал жить, существенно осложняя отношения Запада не только с нашими странами; это сказывалось на всей региональной безопасности, и проявлялось во время военных кризисов – от Карабаха и Приднестровья до Тузлы и Южной Осетии.
Справедливости ради следует отметить, что некоторые мифы неожиданно оказались условно позитивными. Например, миф о «едином народе», об отсутствии отличий Украины и России, который безраздельно господствует в сознании российских элит, сыграл с Кремлем злую шутку в 2014. Кремлевские стратеги настолько не видели различий между российским и украинским обществами, что упорно пытались (и что интересно, пытаются и теперь) реализовать абсолютно неработающие схемы влияния и продвижения своих интересов в Украине.
Пока они не научились делать системных практических выводов из своих вопиющих ошибок – мы относительно защищены. Проблема в том, что они постепенно учатся. И нам следует принимать это во внимание.
А мы тем временем культивируем собственные мифы и воспроизводим опасные стереотипы.
Двадцать лет назад казалось, что стоит только преодолеть разрушительное влияние коммунистической идеологии и засветит солнце, и над зелеными ланами вольно поднимется единый и идеальный украинский народ, который гордо пойдет навстречу своему счастью. Однако, оказалось, что реальный украинец несколько сложней идеализированного образа «шарообразного украинца в политическом и социальном вакууме», изображенного в этническом мифе полуторавековой давности.
Оказалось, что нас не только много, но мы разные, и наше поведение в большинстве случаев не детерминировано исключительно национальной принадлежностью. И такая индетерминированность отнюдь не во всех случаях является «тяжелым наследием коммунистического режима», а чаще всего вполне отвечает современным тенденциям формирования успешных политических наций.
Постепенно выясняется, что, как и любое современное общество, общество украинское устроено несколько сложнее, чем изоморфное сообщество одномерных идеальных индивидуумов, которые неизменно исповедуют нечетко сформулированные, но абсолютно нерушимые «традиционные ценности», которые обусловлены генетикой (национальным происхождением). Нашему сложному обществу присущи достаточно разнообразные социокультурные практики – паттерны группового поведения в тех или иных условиях. Это многообразие распределено достаточно неоднородно, но оно ни в коем случае не свидетельствует о «разделенности страны» - еще один длительное время навязываемый нам тезис, основанный на имперском мифе об «искусственности» нашего народа.
Оставаясь единой украинской политической нацией, объединенной общими гражданскими ценностями, мы сохраняем свои локальные социокультурные особенности и по-разному возделываем землю, сушим сено, строим дома, идем в церковь, ухаживаем за детьми, готовим еду, - создавая сложное и динамичное социокультурное разнообразие, отличное от любых других стран. И это было доказано событиями последних пяти лет более чем убедительно.
Иначе говоря, количество социокультурных практик, присутствующих в современном украинском обществе весьма разнообразно, а их динамика уже очень давно не сводится к простому и излюбленному и нашими политиками, и западными «советологами» противостоянию «традиционное украинское - советское». Например, как и в любом современном обществе, в нашем тоже присутствуют заметные различия в групповом поведении между различными регионами, и даже между селом, городком и мегаполисом, которые очевидно обусловлены не столько этническими различиями, сколько функциональными особенностями общин и групп в конкретных условиях землепользования, регионального и глобального рынка, доступности инфраструктуры и прочее. В этом не трудно убедиться, если взглянуть на различия между Бродами и Краматорском, Чаплинкой и Киевом. Именно в этом смысле - функциональном - мы достаточно разнообразны, чтобы поддерживать достаточное социокультурное разнообразие независимо от этнического состава.
Теперь, в мире новейших вызовов перед нами есть два пути: либо прибегать к насильственной унификации, как предлагают нам адепты архаического примордиализма, или использовать наше многообразие как ресурс выживания и развития, как и всегда было в нашей и европейской истории.
Не думаю, что соблазнившись кажущейся простотой решения, мы пойдем по пути унификации, потому что он требует слишком много ресурсов, которых у нас попросту нет. Проще понять, что наше традиционное разнообразие - это одна из причин, по которой, полагаю, нам не стоит пугать друг друга ни «проблемами миграции», ни «засильем» национальных меньшинств, на которых снова начали спекулировать в унисон с российскими «друзьями» наши радикальные группировки.
Наше умение выстраивать структурные и функциональные связи как раз является одной из наших традиционных социокультурных особенностей, которая и защищает нас от такого рода проблем. В отличие, кстати, от российского общества, которое хронически не готово ни к миграции, ни к взаимодействие с меньшинствами, - вопреки автостереотипу о «гостеприимстве и дружелюбии русского народа».
Поэтому разговоры о «моноэтничности» стоит оставить генетикам и демографам, а самим начать говорить о разнообразии социокультурных практик, присущем нашей политической нации, вне зависимости от национального состава.
Однако, чтобы это основательно понять, социологам следует регулярно проводить соответствующие исследования, а не штамповать заказные рейтинги политтехнологам. А политическим популистам следует прекратить паразитировать на ошибочных мифах, сея вокруг себя ненависть и насилие.
Главная же угроза все-таки состоит в том, что агрессивно навязываемое нам отдельными группами «активистов», непринятие современных реалий, попытка жить и питаться мифами, неминуемо приведет наше общество к тому же, к чему привело в свое время и советское общество – к тотальному расчеловечиванию, культурной и этической деградации, к утрате социумом способности адекватно, критически, рационально осмысливать и оценивать себя самого как сообщество и как государство, создавать, развивать и удерживать социальные институты.
И вот это уже – а вовсе не выдуманные или подброшенные политтехнологами тезисы, основанные на ошибочных мифах – и является насущной проблемой нашей безопасности.
Мифы являются неотъемлемой составляющей общественного сознания и общественной жизни. Поэтому ни одному обществу еще не удалось избавиться от мифов (да оно и не нужно). Но не пора ли научиться, по крайней мере, отличать разрушительные мифы и основанные на них опасные стереотипы, чтобы вовремя маргинализировать их, выводя из поля публичного дискурса, соблюдая информационную гигиену?
