Главное — знать, от чего лечиться

Самым скандальным событием прошедшей недели был, конечно же, визит российского спикера Селезнева. Когда страсти улеглись и все комментарии были опубликованы, я вдруг сформулировал для себя ощущение, не покидавшее меня на протяжении всей этой истории. Все это выглядело, как учебная тревога в армии, причем в нашем случае проверяющий должен быть доволен — все знают свой маневр: кто надо – топает, кто надо — хлопает... По-моему, единственный реальный урок скандала состоит в констатации простого факта — мы еще очень сильно психологически зависим от России.

В конце недели неожиданную активность проявил Президент. Он сделал ряд заявлений, понять которые достаточно трудно. К примеру, что может означать фраза «болгарского варианта у нас не будет, у нас будет более жесткий вариант» (Интерфакс-Украина)? Следует ли это понимать так, что вместо социалистов (как это было в Болгарии) у нас к власти придет какая-нибудь ПСПУ? Кроме того, Президент по-дружески поделился с нами планами администрации, сказав, что желающих заменить его на должности «будет около сотни». Понятно, что чем больше конкурс, тем меньше шансов у претендентов. По крайней мере, игра на раздробление всех возможных политических сил налицо — из фракции «Левый центр» вышла СелПУ (причем дело дошло до скандала), объединенная СДПУ сегодня фактически станет разъединенной, кулуары полнятся слухами о планах все новых и новых кандидатов в Президенты и т.д.

Правда, пока что все эти маневры проходят не на «правовом поле», потому что закона о президентских выборах еще нет. Само по себе это поле может серьезно повлиять на состав претендентов, их количество, качество и т.д. К примеру, принятие одного из проектов, предусматривающего ограничение верхней планки возраста кандидата 60-ю годами (острословы предлагают 61 год и два месяца) избавит нас от массы переживаний. Можно сказать уверенно — уже в ближайшее время закон о выборах Президента может стать такой же горячей политической точкой, как и в свое время закон о выборах в ВР.

Некоторую ясность в события внесли представители иностранных банков, рассказавшие, что наш кризис, оказывается, называется латиноамериканским, а не всемирным, азиатским или российским. Я всегда знал, что главное — знать, от чего лечиться. Правда, в самой нашей истории болезни есть что-то загадочное: я никогда не мог понять, о каком монетаризме может идти речь в стране, в которой нет свободных цен. Ведь по всем законам экономики цены в наших условиях должны были бы снижаться...