Slatina

Так по-румынски называется поселок Солотвино в дальнем закарпатском районе — Тячивском. Там добывают соль в шахте, танцуют румынские танцы в придорожных ресторанчиках до соленого пота, оставив там последние гривни и леи (румынская денежная единица. — Авт. ) возвращаются в нищенские лачуги — и взывают к звездам:

— О, Slatina!

Надоедает поселок в такие моменты и украинцу, и румыну, и коренному китайцу, который давно прижился здесь, просолился в этой Слатине, как сельдь в бочке.

Туда и едем с профессором-историком Эдуардом Адальбертовичем Балагури и уважаемым предпринимателем, пожелавшим остаться неизвестным, потому что, мол, может сказать что-то лишнее, а я возьму и напишу на его голову.

Так мы и ехали на «Альфа-Ромео», как будто ковбои без сомбреро.

Шла научная дискуссия о национальных особенностях перегона самогона в Румынии и Венгрии на фоне скоростных гонок в Тячивский район.

Процессы самогоноварения красиво воспринимались на фоне радиоголоса о создании государства. С обеих сторон дороги хирели виноградники.

Но какой бы виноград не уродил — спирт из него добудут, а потом «закапчают» (сильно напьются — диал. — Авт. ) и — «Украина сразу станет нашей».

На такие проявления неизвестный предприниматель замечает:

— Каждый из нас — индивидуум, но потом тянемся к стаду.

Стадные инстинкты после этого взращивают в человеческой среде разных жестоких вандалов. Таким мудрые закарпатские цыгане посыпают могилы пищевой содой. Тогда их как будто земля не выбрасывает назад. Это уже Эдуард Балагури о ромских обычаях рассказывает. Проникших своим духом и в современные народные популяции, и в прошлые века.

— В Самарканде, — вспоминает, — весь базар овцами пропах. Потный узбек в блестящем запачканном халате мешал плов руками. С его чела капало в пищу. Мой коллега от души наелся, а я не смог.

— Хотите фруктовой воды? — спрашивает у него неизвестный предприниматель.

— Нет.

— Лучше пива хмельного?

— Да... Нужно как-то задурманить разум, — отвечает Балагури.

— Что слишком острый для нашей тупой жизни?

Господин Эдуард молчит, смотрит на дорогу сквозь толстые очки, она наплывает на него, скользит подвижной тенью по лысине и остается позади. Село Кривая Хустского района. Он оживляется:

— Прекрасное сокровище было найдено в Хустском замке.

В самом Хусте то тут, то там ободранную лозу на велосипедных багажниках везут. Пример Изы и в Хуст лезет. А неподалеку, в селе Иза, сплетены из лозы не только корзины, мебель, а, по-видимому, и кастрюли и телевизоры.

Дальше — Вишковое.

— Вон там город десятого века находился, — не дремлет величественный Балагури. — В четырнадцатом веке был уничтожен. Внизу, под горой, добывают ртуть.

Приближаемся к месту профессорского детства — селу Бедевли на Тячивщине.

— Здесь рождались ученые и националисты, — ностальгически вздыхает он, — а сейчас — бродяги.

А вот и долгожданный поселок.

Slatina.

Солотвино.

Солевой рудник и грустные недострои вокруг. Разбитая школа. А на обочинах — пышные пауки кабаков, чтобы высосать из этого окружающего убожества последние соки, чтобы не на процветание, а на пропой ушли они.

Виктора Рожу только 29 апреля назначили директором Солотвинского солевого рудника. За месяц построил пруд (водохранилище. — Авт. ), чтобы откачать воду из нижних горизонтов, которая неожиданно появилась. А то еще дойдет до рабочего горизонта, и вообще нужно прекратить добычу.

— Но, — машет натруженной рукой, — первого июля вечером вообще пошла стихия — насосы на всю мощность, а вода все сильнее бьет на 46-м метре под землей. Сначала 18, а потом — 30, 40 кубов. Ударно строили с шахтерами баражи (заграждения. — Авт. ), направляли ими воду в другое русло. Но в одиннадцать вечера все баражи прорвало, затопило насосы. Кто ключ ухватил, кто кислородный баллон, кто шланги — и с тем на поверхность. В полночь другой бригаде, из-за притока воды, вообще нечего было там делать... 750 тысяч гривен получили от государства на ремонт ствола. Ведь нормальный ствол — нормальная работа, соответствующая добыча. Из этих денег попросили разрешение купить еще два насоса. Одним будем качать в новый пруд на 3 тысячи кубов, а другим — наверх. Шахтовые потоки, впрочем, пойдут мимо здешних озер. А зря, считает Виктор Рожа. Тем, кто имеет сейчас на них прибыль, это не помешало бы. Сложились бы деньгами и купили триста метров труб и целый год была бы в открытых водоемах теплая вода. 27-градусный тридцатипроцентный раствор соли всегда можно подать для купания тем, кто отдыхает и лечится здесь на озерах Кунигуда, более соленых и более целебных своими грязями и водами, чем Мертвое море в Израиле.

Колеблются предприниматели. К небу, к перспективе, не поднимается суетный взгляд. «Что-то прикарманить и быстро убежать» — низкий принцип сегодняшнего менталитета. Люди и в такой воде целый год плещутся. Соль, говорят, теплая.

Хотя откровенный и прямой Виктор Рожа такими недоволен. Это уже внушает надежду. Закончил он политех в Кировограде. Родом из этого вот, где мы сидели на террасе за кофе, маленького дома в заштатном Солотвине, во многом такого заброшенного, что и порядочная птица сюда не сядет. Два года был во Львове, а вот уже 26 прошло, как на солеруднике. Начальник цеха, отдела поставки, заместитель директора и вот — шеф. В самое трудное время. Но знает все на руднике. Как свои пять пальцев. Никто не обманет. Со времени назначения из 1164-х работников осталось 940. Ушли сами. Больше трех месяцев задерживается зарплата. За соленую работу — соленая и жизнь. И средний заработок — 216 гривен. Это не шахтерская оплата.

Глубина шахт — 430 метров на «девятке» и 375 — на «восьмерке». Нумерация же идет аж со времен, когда начали промышленным способом добывать соль.

— И римляне, и даки, и гунны, и турки добывали здесь соль, — говорит Рожа.

— У римлян были шахты в Солотвине, — подтверждает профессор Балагури, и, кажется, что разрешение на открытие их давал именно он.

Отсчет, впрочем, идет все от тех же древних добыч, разбросанных по историческому полю, с 1791-го года, когда началась борьба за соль на первой промышленной шахте. До времен Независимости дошли с девятой. В 1975 году ее сдали в эксплуатацию. А «восьмерке» — 50 лет.

Шахтеры первых шахт и жители селения солили еду не современным кристаллическим продуктом, а рапой. С бидончиками и ходили за ней. К этому времени многие солят огурцы, капусту этой рапой и утверждают, что вкуснее.

— А вы? — спрашиваю у Виктора Рожи.

— Я нет, — хитро ухмыляется он. — Пользуюсь нормальной солью. Не белой и не очень черной.

Далее встречаемся с румынскими археологами, которые проводят здесь раскопки.

Валерий Васильев — доктор исторических наук, заведующий кафедрой археологии Клужского университета, член- корреспондент Румынской АН. Румын болгарского происхождения. Раскапывает город в урочище Монастырь за 7 км от Солотвина на околице Белой Церкви с доктором исторических наук Аурелом Рустой. В двух курганах они выбирают остатки жизнедеятельности очень давних германцев-вандалов. Месяц там копались в десяти больших траншеях 54 местных рабочих. За какие-то маленькие черепки зарабатывали по двенадцать гривен в день.

«Чудные румыны», — думали солотвинцы.

Васильев с Рустой, а с ними Балагури и мы с неизвестным предпринимателем очень обрадовались найденной могиле одного германца-вандала. В ней одна урна с костями. Уже разбитая. Но все фрагменты склеятся. База отдыха «Соленые озера», в которой расположен лечебно-реабилитационный комплекс «Солотвино». У озера Кунигунда, названном именем древней царицы, появилась сцена. «Москаль, — сказал кто-то, — проводил фестиваль, чтобы сюда ехали». Геннадий Москаль — это губернатор (на момент публикации материала — уже бывший. — Авт. ).

И поехали?

Бедный поселок, а вокруг соленых болот забурлило.

P.S. А на ликвидацию последствий затопления Солотвинского солерудника Кабмин выделил 1 миллион 63,8 тысяч гривен. Расходы будут осуществляться за счет резервного фонда госбюджета Украины.