Что должен был «прославлять» Стус?

«Всем властным структурам Стус органично чужд», — писал Роман Корогодский в начале 2000-х годов.

Недавно это подтвердил секретарь Донецкого горсовета Сергей Богачев, который опубликовал в своем блоге статью «Василий Стус, — Герой ли Украины?». Публикацию сразу обнародовала газета «Сегодня».

Выступление Богачева является реакцией городского чиновника на предложение почитателей Василя Стуса увековечить память великого поэта. Во время празднования общественностью Донецка 75-летия со дня рождения Стуса шла речь об обустройстве около университета, в котором он учился, сквера его имени и установления там памятника поэту. Инициатива эта не нова. Такие мероприятия почтения памяти Стуса были запланированы еще пять лет назад, во время празднования 70-летия Стуса. Тогда же общественность Донецка при активной поддержке студентов предложила присвоить Донецкому университету имя Василя Стуса. Однако облсовет и облгосадминистрация Донецка, при поддержке части депутатов Верховной Рады заблокировали воплощение в жизнь общественных инициатив. Эту недобрую традицию продолжил и вновь назначенный секретарь Донецкого горсовета Сергей Богачев.

«И я не против того, чтобы в Донецке было как можно больше памятных мест, посвященных нашим землякам, которые являлись патриотами Донбасса, любили и прославляли наш край», — заявляет Богачев и приводит примеры своего участия в мероприятиях по увековечению представителей Донецка — академика Н.Г.Чумаченко и профессора Хараберюша.

А вот относительно Стуса, то здесь «не все просто», утверждает Богачев.

Сложность, по его мнению, заключается в том, что, хотя Стус часть своей жизни провел в Донбассе, «в его творчестве наблюдается отнюдь не прославление шахтерского края. Скорее — наоборот». Дальше чиновник развивает тезис о нелюбви Стуса к Донбассу, доказывая ее примерами из его стихотворений наподобие упоминания о «вонючих реках», а также ссылаясь на воспоминания жителей поселка Киндративны, что на околице Горловки, где поэт преподавал в школе с декабря 1961 г. до января 1963 г. украинский язык и литературу. По словам Богачева, Стус ни с кем особо не дружил и выделялся среди жителей посёлка тем, что носил вышиванку и говорил только на украинском языке.

Завершает Богачев свою публикацию такими выводами:

«Я, конечно, понимаю, что юноше из крестьянской семьи, переехавшей в Донбасс из-под Винницы, трудно было найти общий язык с шахтерами Горловки. Нам, чьи отцы ежедневно рисковали жизнью в угольном забое, были непонятны его душевное порывы, а юному поэту неинтересны рассказы о нелегком труде горняков. Он был чужим среди нас, и не хотел становится своим. Возможно, отсюда возник его внутренний бунт против системы, который потом перерос в открытую борьбу против этой же системы. Но разве простые люди, жившие рядом со Стусом В., разве наши дома и наш край — не часть Украины? И за что же тогда украинский поэт получил звание «Герой Украины»? За то, что был борцом, но не был гуманистом? За то, что был изгнан из родной страны, страдал и умер на чужбине? Очевидно, да: за борьбу, но не за поэзию; за борьбу, но не за любовь к людям».

Суждения донецкого чиновника о судьбе и творчестве украинского поэта являются образцом догматического мышления, сформированного бывшим советским агитпропом. Над автором публикации до сих пор тяготеет соцреалистический стереотип, согласно которому единственной миссией поэта является «воспевать» и «прославлять», в данном случае шахтерский край и шахтерский труд. Богачев даже не замечает, как его же слова входят в противоречие с этой установкой, когда он пишет, что шахтеры ежедневно рисковали жизнью в угольных забоях. Так что же должен был «прославлять» Стус? Государство, которое не заботилось об элементарной безопасности шахтерского труда, которое проявляло преступное безразличие к человеческой жизни?

Но вернемся к главному тезису публикации Богачева, в котором он ставит под сомнение правомерность присвоения поэту звания «Герой Украины» и утверждает, что Стус был борцом, но не был гуманистом, потому что не любил людей.

Появляется вопрос: а за что же боролся Стус, за что он сознательно отдал жизнь? Если бы Богачев хотел правдиво ответить на эти вопросы, он бы легко нашел ответ и в поэзии Стуса, и в его публицистике, и в переписке. К счастью, большая часть наследия Стуса на сегодня уже опубликована.

Хотим обратить внимание на небольшое по объему, но чрезвычайно важное для понимания поэта издание некоторых его писем, лагерных записей и заявления Украинской Хельсинской группы его авторства, которое появилось в прошлом году в новой серии «Библиотеки газеты «День» «Бронебійна публіцистика». Издание подготовил к печати Евген Сверстюк.

Материалы, опубликованные в издании, дают чёткий ответ на вопрос, за что боролся Стус и был ли он гуманистом. Здесь помещено, в частности, письмо Василя Стуса к Андрею Малышко, написанное 12 декабря 1962 года, как раз тогда, когда он учительствовал в Горловской школе. Из письма видно, что уже тогда, наблюдая процесс денационализации украинцев, который особенно интенсивно проходил в послевоенный период на Донбассе, поэт осознавал и переживал это как личную и национальную трагедию. Обращаясь за советом к Малышку, который поддержал его первую публикацию в «Літературній газеті», Стус пишет: «Иногда, сосредоточиваясь на однотонных впечатлениях от окружающего, ища конечные результаты очень стремительного процесса денационализации значительной части украинцев, чувствуешь, что это — безумие, что это — трагедия, которой лишь иногда не чувствуешь в силу присущего нам (как национальной черты) безразличия и, может, немного религиозной веры в то, что все идет к лучшему. И тогда вспоминаешь одного поэта, кажется, Расула Гамзатова, который в рамках ортодоксальных все же проскочил со своим затаенным: если его язык исчезнет завтра, он предпочел бы умереть сегодня».

Василю Стусу, как в свое время Александру Потебне, было свойственно глубокое осознание связи денационализаций с общественной деморализацией. Его характеристика деградировавших в результате денационализации мещан будто бы списана с портретов многих нынешних депутатов и управленцев разных уровней. Об этом Стус писал в большом письме, адресованном Петру Шелесту, тогдашнему Первому секретарю ЦК КПУ: «Денационализированный элемент напоминает элемент деклассированный. У них не остается за душой ничего святого. А это приводит к еще большей моральной деградации. Это тоже один из способов массового продуцирования тов.Мещанина, который имеет гениальную способность все переиначивать. Из собственного «верую» он может сделать чековую книжку, совесть он умеет перевести на деньги, в чувстве патриотизма он может найти «неиспользованные резервы» собственной прибыли».

Это же письмо содержит чрезвычайно интересные рассуждения поэта об искажении социалистической идеи в Советском Союзе. Они свидетельствуют, что в противостоянии с коммунистическим режимом Стус не ограничивался борьбой за национальные права. С не меньшей отвагой он отстаивал индивидуальное право человека на свободу: «...я все больше убеждаюсь, — писал поэт, — что такой социализм не является социализмом. Такие политические свободы — не являются свободами. Такой «рай» — не является раем. Такая «правда» — не является правдой.

Такое закабаление человеческой души, человеческой совести, такое обесчеловечивание человека почти невмоготу выдержать. Тогда открывается наибольшая свобода — свобода раба, которому безразлично, где молчать, безразлично, где хвалить начальника, где врать — о себе, об окружении, о жизни.

Такая потеря собственной души уничтожает любую ценность человеческого существования.

Такой социализм будут проклинать потомки. Такой социализм уже сегодня уродует этих потомков — и это уже преступление».

В начале 1980-х годов, незадолго до своей гибели, Стус сделал такую запись в лагерной тетради: «Жутко чувствовать себя без края своего, без народа, которых должен творить сам, из своего изболевшегося сердца. Может, выпало жить в период межвременья, может, когда исторические условия изменятся (но — к лучшему ли?), можно будет обнаружить это жизненное течение народа, его жизненный порыв. Пока что его не видно».

Из изболевшегося сердца поэта в его творческом воображении появлялись трагические образы родного края:

«Нема мені коханої землі,
десь під грудьми пече гірка калина,
сміється божевільна Україна
у смертнім леті на чужім крилі.»

Виденье великого сына Украинской земли оказалось пророческим. Украина и в настоящее время летит на чужом крыле, приближаясь к катастрофе. Но будем надеяться, что в обществе уже вызревают силы, способные остановить это смертельное течение. И тогда осуществится другой завет Поэта:

«Народе мій, до тебе я ще верну,
як в смерті обернуся до життя
своїм стражденним і незлим обличчям.
Як син, тобі доземно уклонюсь
і честно гляну в чесні твої вічі
і в смерті з рідним краєм поріднюсь.»